Хосе Сампедро - Река, что нас несет
И тут он увидел, что Ньвес поднимается по лестнице с подносом в руках. Она несла ему ветчину, нарезанную ломтиками, большой кусок хлеба, стаканчик с желтком и небольшой кувшин вина.
— Ты все еще здесь, сумасшедший! — ласково пожурила она его, не в силах увернуться от его объятий, — А вдруг у тебя снова закружится голова?
— Я уже крепок, как скала, — ответил он, следуя за ней в спальню. — У меня голова кружится, только когда ты рядом.
— Иди, иди, поешь, ведь ты голоден.
— Я по тебе изголодался, — проговорил он, обнимая ее, притянул к себе и, заглянув ей в глаза, закрыл смеющийся рот поцелуем…
Женщина снова выскользнула, — легкая и проворная, несмотря на свою полноту, — юркнула за дверь и заперла ее снаружи. Белобрысый приник к створке и постучал. Послышался нежный голос:
— С тобой иначе нельзя, придется взять тебя в плен.
— Ты и так пленила меня, — ответил он смеясь.
— Будь умницей, ягненочек. Потерпи немножко.
До него донеслись легкое чмоканье — вероятно, она послала ему воздушный поцелуй — и скрип ступенек.
Пришлось смириться с арестом. Он быстро проглотил еду и стал смотреть в окно на безлюдное поле. Ближе, под окнами, виднелся тот самый патио, по которому он прошел вчера вечером, и угол здания, увенчанного звонницей без колокола. Оттуда тропа уводила к холму, а потом спускалась по пологому склону к реке. Полоса зелени змеилась вдоль берега, обозначая русло. За рекой, на скале, возвышался замок и простирались до самого Ангикса желтые посевы пшеницы и ячменя. За ними виднелись новые холмы, поросшие дубами, и, наконец, небо. Все пустынно, все покрыто пылью, все жаждет влаги.
Ему вдруг пришло в голову заглянуть в шкаф, и на какое-то время он развлекся. Женские вещи висели рядом с мужскими, которые он с пренебрежением отодвинул в сторону. Никогда еще Белобрысому не приходилось видеть ничего подобного: женщины в горах носили одежду, давно вышедшую из моды. Он раскладывал платья на кровати, любовался ими и снова убирал в шкаф. По мере того, как солнце с невероятной медлительностью склонялось к полям, возбуждение Белобрысого росло. По звукам, доносившимся снизу, он определял, чем занимается Ньевсс. Один раз он даже увидел, как она вышла в патио и посмотрела наверх. Заметив его у окна, она послала ему воздушный поцелуй, вывалила через дверцу хлева корм поросятам, направилась за дровами, нагнулась, на удивление изящно, вероятно, знала, что на нее смотрят. Перед тем, как войти в дом, она кинула на Белобрысого многозначительный взгляд. Солнце клонилось к закату, под его лучами полыхал фронтон здания, которое он видел из окна. Ньевес, как и в прошлую ночь, вышла закрыть ворота; рассмеялась, заметив простертые к ней из окна руки, и снова скрылась в доме. Время тянулось по-прежнему медленно. На небе зажглись первые звезды, из открытого окна потянуло прохладой. Ньевес что-то прокричала старухе. Затем раздался скрип ступенек под тяжелыми медленными шагами. На площадке старуха остановилась и пошарила по двери.
— Ньевес! — крикнула она, и от голоса ее повеяло таким холодом, что кровь застыла в жилах Белобрысого. — Почему у вас дверь заперта на ключ?
Послышались торопливые шаги на лестнице, а затем и голос:
— Заперта?.. — прокричала Ньевес старухе. — Верно! Я и не заметила, что заперла ее!
— А зачем унесла ключ?
— Ключ? Я не уносила… Ах, вот он, на полу!
Ключ повернулся в замочной скважине, дверь отворилась. На пороге показалась старуха. Ее потухшие глаза смотрели прямо на Белобрысого.
Старуха часто дышала, охваченная беспокойством.
— Федерико, — жалобно произнесла она, — ты здесь?
— Ведьма! — откликнулась Ньевес, и тут же громко спросила: — Откуда ему здесь взяться, сеньора, ведь он придет только завтра. Тут никого нет!
— Никого? — усомнилась старуха, словно спрашивая себя и не уходя с порога.
— А вам хотелось бы, чтобы здесь кто-нибудь был?! — раздраженно прокричала Ньевес. — Идите-ка лучше спать! А я пойду закончу дела по хозяйству. — И, дернув ее за рукав, повернула спиной к спальне и легонько подтолкнула к двери напротив. Затем, обернувшись к Белобрысому, сказала: — Я скоро вернусь, сокровище мое. Никуда отсюда не выходи.
И стала вслед за старухой спускаться по лестнице. Легко сказать: никуда не выходи! Разве это возможно? Белобрысый тихонько сошел по лестнице и увидел, что Ньевес, заперев входную дверь, ставит на поднос лучшую еду, какая нашлась у них в доме, и кувшин доброго вина. Подкравшись сзади, он обнял ее, с удовольствием вдыхая запах, исходивший от ее волос.
— Оставь, оставь, сумасшедший… Иди снеси все это наверх, я сейчас приду… Так будет скорее.
Сунув ему в руки поднос, она подтолкнула его к лестнице и включила электрический свет на верхней площадке. Поднявшись, Белобрысый обрадовался, что вовремя покинул спальню. Старуха, снова возвратившись в комнату сына, с упорством шарила по углам. Он подождал, пока она вышла и направилась по коридорчику к себе. Лицо старухи выражало страх и бессильное отчаяние. Звякнула щеколда, шаркнул по полу стул, придвигаемый к двери.
Белобрысый вошел в спальню и поставил поднос на стол. Послышались шаги Ньевес. Он хотел было обернуться, но вдруг через окно увидел, как ворота скотного двора тихонько приоткрылись. Ньевес, подойдя к нему сзади, обняла его за плечи и пылко прошептала на ухо:
— Ну вот, твоя Ньевес здесь, с тобой.
Белобрысый не отозвался, следя взглядом за воротами, через которые только что воровато прошмыгнул Сухопарый.
Что-то прорычав, Белобрысый оттолкнул от себя Ньевес. Она тоже посмотрела в окно и испугалась.
— Не выходи, не выходи! Я сама велю ему уйти, я… — воскликнула она. Но Белобрысый уже выскочил на лестницу, крикнув ей на бегу:
— Сейчас увидишь, кто из нас настоящий мужчина!
И в несколько прыжков очутился внизу. Пробегая мимо кухни, он машинально схватил со стола большой кухонный нож, распахнул дверь и остановился на пороге.
Сухопарый, стоявший посреди патио, удивился, увидев перед собой Белобрысого.
— Это ты, парень? — обрадовался он. Но тут же осекся, заметив нож. — Черт! Уж не собираешься ли ты меня убить?
— А ты не собирался убить меня вчера вечером, бандюга? — злобно прорычал Белобрысый.
И вдруг до него дошло то, о чем он прежде не подумал: перед ним стоял Сухопарый, его товарищ. На него он поднимал теперь нож.
— Я? — спросил Сухопарый с поразительным хладнокровием. — Да ты, наверное, спятил, сынок. Как только тебе могло взбрести в голову, что Сухопарый захочет убить Белобрысого!
— Это не я, а ты спятил вчера… Когда хотел отбить у меня Ньевес.
— И точно спятил… Но все равно, как ты мог подумать, что я стану тебя убивать из-за какой-то бабы. Ты просто неудачно упал, вот и все.
— Из-за какой-нибудь, может, и не стал бы, а из-за Ньевес…
— Да все они одинаковы, сыпок, — улыбнулся Сухопарый. — И твоя Ньевес…
Но Белобрысый заорал так, что Сухопарый замолчал, побледнев.
— Ньевес чиста, как солнце, бабник паршивый!
— Не лезь в бутылку! — злобно крикнул Сухопарый.
Тут Белобрысый совсем озверел и, шагнув ему навстречу, проговорил:
— Сейчас же скажи, что Ньевес не такая. Сию же минуту, громко, внятно, а то… — рука его дрогнула, он еще ближе подступил к Сухопарому.
— Не лезь на рожон, Белобрысый! — предостерег его Дамиан. — Если ты замахнешься, тебе придется меня убить! Иначе я убью тебя… И послушай, что я тебе скажу, парень. Я еще с тобой никогда так не говорил. У Ньевес есть муж, а она с тобой спит в его постели. Так ведь?
— Ну и что? Зато она дала тебе от ворот поворот.
Сухопарый помолчал, прежде чем ответить.
— Мне?.. От ворот поворот? А ну-ка, посмотри на нее… — И он поднял руку. Обернувшись, Белобрысый увидел, как Ньевес, стоявшая в дверях дома, исчезла, громко всхлипывая. — Я никогда не сказал бы тебе, — продолжал Сухопарый с горечью много повидавшего человека, — пусть даже ты сочтешь меня последним брехуном, но нельзя допустить, чтобы два мужика стали из-за нее убивать друг друга… Так я полагаю, парень.
Наступила гнетущая тишина. Белобрысому хотелось верить, что Сухопарый врет, чтобы выкрутиться. Но не таким был Дамиан. Да и она не стала отрицать, сбежала, и все… Нож упал на землю.
— Ты прав, Сухопарый… Пойдем.
— Пойдем? — удивился тот. — Куда?
Белобрысый махнул рукой в сторону реки. Хоть бы слово сказала, а то заплакала и ушла. Заплакала, будь она проклята!
— Беда в том, что ты появился слишком неожиданно, парень, — сказал Сухопарый, кладя ему руку на плечо и крепко его сжимая. — Поэтому так и получилось. Но рано или поздно ты все равно узнал бы, что так уж устроены мужчины и женщины… Не думал же ты, что мы святые? Иначе зачем бы мы тут оба ошивались? Да и за что, собственно, ты ее презираешь, черт возьми? Чем ты лучше ее?! Надо быть идиотом, чтобы сейчас уйти. Ничего не поделаешь, такова жизнь! Я уйду, а ты останешься любить ее. И хватит об этом!
