Максим Чертанов - Правда
— The weather is fine, isn't it?
— O, yes! — ответил Владимир Ильич. Но он стеснялся своего дурного английского произношения и спросил лейтенанта, владеет ли тот немецким. Лейтенант совершенно неожиданно ответил ему по-русски:
— Я знать немецкий хорошо, но я не любить этого языка. Я любить ваша русский языка, велик и могуч. Я хотеть учить его хорошо.
— Как вы догадались, что я русский?
— Акцент, — лаконично ответил англичанин.
— Хотите, я буду давать вам уроки? — предложил Ленин. — Мне совершенно нечем заняться, а я не люблю сидеть без дела.
Так они сошлись и вскоре уже называли друг друга по имени. Англичанин оказался способным учеником и через пару недель уже болтал по-русски весьма бойко. Он обожал Россию и все русское, а Германию, немцев и особенно австрияков терпеть не мог, что, впрочем, было для английского офицера в те годы вполне естественно. Так, Вену — прелестную столицу вальсов и пирожных — он называл вместилищем зла и ругал ее почему-то «Мордором» — явно от французского Merde. Но особенно неприязненно он относился к своему лечащему врачу.
— Что вы против него имеете, Джон? — удивлялся Ленин.
— Он — враг, — тихо сказал англичанин, оглядываясь по сторонам. — Все австрийцы — враги. Вена — это...
— Знаю, знаю: Мордор. Нельзя быть таким националистом, Джон. Д-р Гортхауэр не виноват, что родился австрийцем. Он же не воюет в австрийской армии! Здесь, в Швейцарии, все мы нейтралы поневоле.
— О, Владимир, вы не есть прав. Вы не знаете этого человека так, как знаю его я. Это страшный человек, темный человек; в нем — сила ночи... Гортхауэр — лишь одно из многих его имен...
«Эка невидаль! — подумал Владимир Ильич: почти у всех его знакомых — революционеров и жуликов — было по несколько имен. — Однако мой друг Джон все-таки сумасшедший, а казался нормальным человеком... Жаль». И он заговорил с лейтенантом о погоде: он давно заметил, что эта тема успокаивает беднягу лучше, чем какая-либо другая. Но английский пациент никак не успокаивался; от волнения он снова стал говорить с ужасными ошибками.
— Он (д-р Гортхауэр, по-видимому) иметь какой-то темный дела с тот гадкая немоглухая санитар, его со... как это вы говорили? Со-пельменник?
— Соплеменник, Джон. Ведь вы имеете в виду Шикльгрубера?
— Да, это так есть. Я видеть, они в полночь рыть яма около пруд. Эта Шикльгрубер очень гадкий человек. Он душить моя собака Фродо.
Никаких собак, разумеется, ни у кого в клинике не было и быть не могло; это еще больше убедило Ленина в том, что психика лейтенанта до сих пор не пришла в порядок. Но для поддержания беседы он все же поинтересовался:
— Какую яму они рыли, Джон? Для чего доктору копать ямы?
— Наверное, они зарывать труп.
— Ох, Джон, Джон! Во тьме ночной пропал пирог мясной...
— Что? Кто мясной?
— Это наша русская присказка. Посмотрите лучше на небо: погоды нынче стоят необычайные...
Кроме англичанина и Моторолли, был в клинике еще человек, очень приятный Ленину. Как-то на прогулке он познакомился с одной больной из женского отделения. Это была прехорошенькая брюнетка, голландка по имени Маргарет, она воображала себя великой танцовщицей; Ленина, в свое время жившего с Кшесинской, забавляли неуклюжие прыжки этой молодой дамы, но иногда во время этих прыжков приоткрывались такие чудные, такие восхитительные коленки... (Он было огорчился, узнав от д-ра Плейшнера, что Маргарет далеко не так юна, как кажется — ей было уже тридцать восемь лет, а то и все тридцать девять, — но, с другой стороны, женщинам всегда столько лет, на сколько они выглядят, и пачпорты им, если разобраться, вообще ни к чему.) Своей изменой Инесса нанесла ему страшную рану, и рану эта могла залечить только женщина, причем желательно темноволосая.
Маргарет была с Лениным очень мила, и поначалу все вроде бы шло куда следует; однако постепенно он стал замечать, что она уж очень часто вьется вокруг его соседа Моторолли. «Понятно — таинственность, романтизм! Человек в Тряпичной Маске! Я-то видал его без маски (Моторолли снимал ее на ночь; когда Ленин в один из первых дней знакомства спросил его, для чего нужна маска, тот отвечал, что она защищает от микробов и радиации) — на роже словно горох молотили, и вообще он весь какой-то кургузый» (Моторолли был приблизительно такого же роста и сложения, как сам Ильич).
Также Ленин несколько раз видел Маргарет за приватной беседой с Гортхауэром: этот австрийский красавчик — к тому же доктор, а не больной, — был, конечно, еще более серьезным соперником, чем простодушный итальянский изобретатель. Но Владимир Ильич не сдавался, а, напротив, усилил свои ухаживания за прелестной голландкой. Соперничество всегда его раззадоривало, и он готов был сражаться на два фронта. А Маргарет, окруженная мужским вниманием, становилась с каждым днем все соблазнительнее. Лишь английский лейтенант оставался равнодушен к ее чарам.
— Неужто, Джон, вам совсем не нравится наша Маргошенька? — спрашивал его Ленин. Они сидели на берегу маленького, заросшего тиной пруда — того самого, у которого, по словам несчастного англичанина, два австрийца закапывали труп, — и мимо них, шелестя кружевной юбкой, проплыла голландская танцовщица.
— The Dark Lady? Ничуть не нравится. Она постоянно бывать с доктор Гортхауэр. (Это обстоятельство Владимиру Ильичу тоже не нравилось, и он досадливо крякнул.) Я думаю, они составлять шпионский заговор.
— Кто «они», Джон?
— Темные Силы. Австрияки. Доктор Гортхауэр, санитар Шикльгрубер и мадемуазель Маргарет Зелле.
— Марго — нидерландская подданная, а не австрийская. Нидерланды держат нейтралитет, — заметил Ленин. — Послушайте, Джон, вам нужно пойти к Плейшнеру и попросить, чтобы он назначил вам другого лечащего врача. Нехорошо, когда пациент не доверяет доктору.
— Это нельзя, — ответил англичанин. В голосе его звучало страдание. — Хотите, Владимир, я открою вам страшную тайну?
— Ну, валяйте...
— Я не сумасшедший.
— Да я, откровенно говоря, тоже, — сказал Ленин. Но английский лейтенант не обратил на его ответное признание ни малейшего внимания и продолжал:
— Я нарочно пришел в эту госпиталь. Из-за доктора Гортхауэра. Вы видели кольцо, что он носит на палец? Я должен завладеть этим кольцом и уничтожить его. Это волшебное кольцо, кольцо всевластия...
Пульс Владимира Ильича сбился и зачастил, дыхание стало прерывистым. «Волшебное кольцо! Но как же оно могло попасть к этому австрийскому психиатру, когда два года тому назад совершенно точно находилось в России?! Или Жильяр украл? Но откуда английскому невротику знать о нем?!» Он ничего не понимал, но одно теперь знал точно: пока он не убедится своими глазами, что англичанин ошибся и это совсем не то кольцо, — покоя ему не будет. Нужно было искать подходы к д-ру Гортхауэру, искать срочно!
— А вы, Джон, как узнали, что кольцо Гортхауэра волшебное? — спросил он.
— Мне об этом сказали эльфы.
«Что я слушаю сумасшедшего? — подумал Владимир Ильич. — Эльфы! Феи!»
— Почему вы решили доверить мне вашу тайну, Джон?
— Вы — светлый. Вы — хороший человек.
— Гм... — Ленин закашлялся. — А можно узнать, батенька, каким образом вы пришли к этому лестному для меня выводу?
— По цвету ваших волос и форме ушей.
Уши у Ленина были, разумеется, самые обыкновенные, и он чертыхнулся про себя: «Вот тоже связался с психом! Но что делать? Лучше такой союзник, чем никакого». И они с англичанином дали друг другу торжественную клятву приложить все свои умственные, физические и моральные силы к тому, чтобы вынудить австрийского доктора расстаться с кольцом. «Мне б только одним глазком на него взглянуть! Если это ОНО — я не допущу, чтоб оно попало в руки к этому умалишенному бедняге, а просто заберу его и смоюсь отсюда; а если нет — пускай Джон делает с ним что хочет».
— А какого вы мнения о моем соседе Моторолли? — спросил он лейтенанта. — Он тоже участвует в заговоре этих ваших темных? (Италия в пятнадцатом году уже присоединилась к Антанте, но, с другой стороны, Моторолли был жгучий брюнет.)
Англичанин равнодушно пожал плечами. Его совершенно не интересовал итальянский изобретатель; едва ли он вообще замечал его существование.
Вернувшись после прогулки к себе в палату, Владимир Ильич снял башмаки и бумажную шляпу, улегся на кровать и стал глядеть в белый потолок. Он был один: Моторолли где-то разгуливал. Было тихо, никто не мешал ему думать. «Как этот бедный Джон все запутал! Кольцо, шпионаж... Но почему бы и нет? Идет война; шпионы повсюду. Сумасшедший дом — отличное место для человека, проживающего нелегально и занимающегося темными... да, темными! — делишками. Австрийцев тут полно... Отчего б им и не быть шпионами? А главврач, профессор Плейшнер! Пусть он швейцарец, но фрейдист, а стало быть, связан с Веной! Все связано со всем! Заговор кругом! Вся эта шайка выкрала из Петербурга волшебное кольцо, а теперь они занимаются шпионажем, чтобы окончательно погубить Россию и ее союзников... И мы с Джоном одни-одинешеньки против всей этой банды темных! Да! А руководят ими сионские мудрецы! Вена, Вена! Д-р Фрейд — еврей! Д-р Юнг вообще неизвестно кто... Бауман — немец! А прикидывался другом! Немецкий язык похож на идиш! А голландский — еще больше похож... Марго! И у всех у них темные волосы! Все, все со всем связано! Боже правый! Они нарочно сговорились и упрятали меня в эту больницу... Они подослали ко мне в дом полицейских, зная, что я обращусь за помощью к д-ру Юнгу... Или не было никаких полицейских?! Они и жену мою завербовали! О-о-о! А теперь они хотят свести меня с ума... Д-р Юнг насылает на меня коллективное бессознательное!» И он в ужасе заметался на смятой постели.
