Марк А. Радклифф - Ангел Габриеля
— Ну какие там хлопоты…
— Мне, черт возьми, хватило!
— Конечно, — согласился Христофор.
— Так почему же, почему все-таки?..
Христофор глубоко вздохнул и сказал:
— Знаете что? Я не уверен. Я это видел, конечно, ведь наблюдать — это моя работа, но происшедшее меня удивило, хотя меня давно уже ничто не удивляет. Вот почему я пришел сюда прошлым вечером, чтобы увидеть это еще раз, и вот почему я привел вас.
— Еще раз?
— Послушайте, я понимаю, что на вас чересчур много всего свалилось, чтобы во всем разобраться, но есть кое-что еще, — добавил Христофор.
— Кое-что еще? Что именно? Я мертв, черт возьми, и это самое плохое, что может случиться с человеком… насколько мне кажется… как тут может быть «кое-что еще»?
— Может, нам стоит посмотреть еще раз? — Теперь голос Христофора звучал спокойно, как у завзятого психотерапевта.
Габриель не шелохнулся. Христофор кивнул в сторону экрана. Габриель покачал головой. Христофор понимал его нежелание опять смотреть сцену собственной смерти. Что нового можно было в ней увидеть? Однако он протянул руку, коснулся локтя Габриеля и прошептал:
— Пожалуйста.
Поскольку способность Габриеля самостоятельно чего-то желать, похоже, покинула его вместе с остатками жизни, он опять подумал о себе…
И снова увидел Элли, входящую в его палату, и опять посмотрел на нее, издав тихий стон. Однако на сей раз Христофор подсказал ему:
— Посмотрите на медбрата.
Ничего не произошло.
— Подумайте о нем.
Экран заполнило лицо человека, ставившего капельницу. Кевин. Тот самый. Кевин Киллер.
Кевину была дана возможность еще раз побывать на земле, чтобы прикончить его.
Причем и Христофор, и Габриель знали, кого за это нужно благодарить.
39
Майкл с Джеймсом пошли в итальянское кафе, расположенное рядом с больницей, на другой стороне улицы. На тот случай, если бы вы сразу не догадались, что кафе принадлежит итальянской семье, на стенах было развешено множество фотографий итальянских футболистов. И еще там висел итальянский флаг. И у всех официанток был итальянский, отчаянно скучающий вид. И кафе называлось «Маленькая Италия».
Они сидели в отделанном деревом кабинете в дальнем углу, ели чиабатту[110] и пили кофе, причем Майклу очень хотелось уйти. Он уже расплатился, а Джеймс, не уверенный в том, что ему в обозримом будущем удастся хорошенько поесть, воспользовался представившейся возможностью, заказав дополнительно жареную картошку и бисквит с карамелью, которые он уминал за обе щеки, хотя и не одновременно.
— Как ты считаешь, она очнется? — спросил Майкл, сам не зная зачем, лишь потому, что это была единственная мысль, которая его занимала.
Джеймс только пожал плечами.
— Думаю, чем дольше она остается без сознания, — сказал Майкл, — тем меньше на это шансов… Так мне кажется… Как тяжко, когда ничего не можешь сделать, кроме как ждать.
— И как долго ты собираешься ждать? — спросил Джеймс, искренне желая услышать ответ. — Я имею в виду, неделю? Месяц? Год? В какой-то момент тебе все равно придется вернуться к обычной жизни. Каждому приходится, раньше или позже. Ну, я не знаю. — Он снова пожал плечами и отправил в рот новую порцию картофеля.
Майкл сидел, уставившись в чашку с кофе. Джеймс прав, в какой-то момент ему придется остановиться. Не сейчас, конечно, — пройдет еще какое-то время, но когда ему придется покинуть ее? Вдруг она пролежит в коме годы?
— Не знаю, — прошептал Майкл. — Пока прошло ведь еще не так много времени, правда?
— Ты с ней разговариваешь?
Майкл кивнул:
— Это глупо, однако кто знает, вдруг это поможет, да?
— Конечно, именно так все и поступают с теми, кто лежит в коме, — отозвался Джеймс, будто являлся экспертом по данному вопросу. — А ты пробовал ставить ей любимую музыку?
Майкл поднял глаза:
— Нет, а ты думаешь, это могло бы помочь?
— Не знаю, но разве не так поступают в подобных случаях? Приглашают любимых рок-звезд, дают услышать знакомые звуки и все такое.
— Да, а еще запахи и вещи. Стоит попробовать. А какую музыку она любит, как ты думаешь? — Майкл умолк.
Он впервые осознал, что ему неизвестно, что ей нравится, он знаком лишь с краешком ее мира. За то время, которое Майкл провел, сидя у ее постели, он придумал сотни вопросов, которые ему хотелось бы ей задать. Ему пришло в голову, что, возможно, Джеймс знает о ней больше, чем он. Не то чтобы ему казалось, будто Джеймс знает ее по-настоящему, нет — просто какие-то факты из ее жизни.
— У тебя есть какие-нибудь соображения? — робко спросил он у Джеймса.
Джеймс думал не больше секунды. Никаких соображений у него не имелось, во всяком случае по данному поводу. Но если бы что-то и было — песня, деталь одежды, какой-нибудь старый плюшевый мишка, — все это наверняка осталось в Норфолке.
— Ну, вещей у нее совсем немного, — начал он наугад. — Но она, похоже, действительно была к ним сильно привязана. Может, я не знаю… запах ее любимой блузки или… у нее была одна мягкая игрушка, о которой она говорила, что хранит ее бог весть сколько времени. Мы могли бы поехать туда, где она поселилась, и поискать. Как ты думаешь?
— Мягкая игрушка? У Джули?
— Не думаю, чтобы она сама ее купила.
— С музыкой проще: я мог бы сгонять на Оксфорд-стрит, купить там несколько компакт-дисков и портативный проигрыватель. Может, я так и сделаю. Или мне лучше сперва переговорить с Линн? Как ты думаешь?
За последнюю минуту Майкл интересовался мнением Джеймса чаще, чем за все предыдущие пятнадцать лет. Джеймс почувствовал, что это добрый знак.
— Да, Майк, хорошая мысль… но я все думаю, не пригодилась ли бы тут какая-то личная вещь… ну, знаешь, которая принадлежала бы ей? Музыка — это, конечно, хорошая идея, но… в общем, смотри сам. — Джеймс пожал плечами. В играх подобного рода с ним мало кто мог сравниться.
«А ведь в этом действительно есть некоторый смысл, — подумал Майкл, — привезти что-то знакомое, способное утешить, какие-то вещи, важные для Джули». И даже если такая попытка продиктована отчаянием, это все равно хотя бы что-то, ведь когда предстоит выбор между попыткой сделать что-нибудь и бездействием, то понятно, что следует предпочесть.
— Мы могли бы съездить и что-нибудь привезти, — пробормотал Майкл.
— Ты знаешь ее адрес? — спросил Джеймс.
— У меня есть телефонный номер, по которому можно позвонить…
— Слушай, как насчет ближайших выходных? Я тебя отвезу. Можешь не сомневаться. Понятно, что на выходных эта бритоголовая крошка сможет посидеть здесь подольше, согласен?
— В общем… да, — согласился Майкл. — Это было бы неплохо. Спасибо, Джеймс. Я позвоню той женщине, у которой поселилась Джули. Дам ей знать, что мы приедем.
Джеймс сочувственно улыбнулся. Мысленно он уже повернулся к стоящей перед ним толпе, вскинул руки, вызвав шквал аплодисментов, и громко выкрикнул: «Результат!»
40
Майкл завел с Линн разговор о поездке в Норидж. Он опасался, что подруга Джули сочтет это за попытку уклониться от совместных дежурств. К его удивлению, ничего подобного ей даже не пришло в голову. Когда он предложил привезти какие-нибудь вещи Джули, например музыкальные записи, любимые духи — вообще что-нибудь, способное стимулировать ее пробуждение, она с энтузиазмом закивала:
— Я и сама об этом думала.
Они довольно скоро начали сидеть с Джули вместе, а не по очереди, как в первые пару дней. Они разговаривали сначала шепотом, затем погромче, словно беседуя за чашкой кофе, а не у постели коматозной подруги, которую оба любят. Пока они разговаривали, Майкл понял, что ему приходится развеивать не сомнения Линн, а свои собственные. Он верил, что идея окружить Джули памятными для нее вещами, проигрывать музыку или наполнить палату ее любимыми красками хотя и продиктована отчаянием, однако действительно может принести пользу. Только он понятия не имел, что это будут за вещи. Он переживал не о том, сможет ли заполучить послание, записанное для нее любимой кинозвездой, или пригласить в палату Леонарда Коэна.[111] Он боялся, что его растерянность лишний раз доказывает, что на самом деле он не знает ее и не имеет права не только ее любить, а даже просто сидеть у ее постели. И в глубине души Майкл спрашивал себя, не собирается ли он отправиться за дорогими для Джули вещами, чтобы узнать ее получше. У Линн, которая знала Джули чуть ли не целую вечность, было свое мнение.
— Джули ничего не оставляла себе на память, — сказала Линн. — Она всегда находила причину, чтобы быть там, где она есть, и оставалась до тех пор, пока эта причина не переставала казаться ей убедительной.
— Так, значит, ехать за ее вещами бесполезно?
— Этого я не говорила, — покачала головой Линн. — Если мы можем сделать хоть что-то способное помочь, то нам следует это сделать, сколь призрачной ни казалась бы надежда на успех.
