Эдуардо Мендоса - Правда о деле Савольты
В месяцы, предшествующие нашей свадьбе, я развил кипучую деятельность. Помимо воспитания Марии Кораль, я с величайшим наслаждением занимался благоустройством нашего будущего жилья. Обставил новую квартиру в современном духе, оснастив ее всем необходимым, вплоть до телефона. Сам делал покупки. Подготовка к свадьбе не оставляла мне времени для раздумий, и я чувствовал себя почти счастливым. Обновил свой гардероб, перевез книги и прочие свои вещи со старой квартиры на новую, воевал с каменщиками, малярами и столярами, с поставщиками, обойщиками и портными. Время пролетело незаметно, и свадьба застала меня врасплох. Откровенно говоря, мы хоть и общались с Марией Кораль в те безумные дни, наши с ней отношения по каким-то неосознанным, но дальновидным причинам носили чисто формальный, я бы даже сказал, официальный характер учителя и ученицы. Казалось, неминуемое приближение нашей свадьбы должно было бы сблизить нас, но мы оба делали вид, что игнорируем этот факт, и вели себя так, словно сразу же после завершения ее обучения должны будем расстаться навсегда. Я был деятелен и учтив, она — покорна и почтительна. Не имея ни рода, ни титула, лишенные каких-либо моральных или общественных устоев, — я был отщепенцем, а Мария Кораль самой вульгарной актрисой кабаре, — мы вели себя, как это ни парадоксально, удивительно целомудренно, точно находились под бдительным оком стыдливых матушек, добропорядочных дуэний или строгих надзирательниц.
Мы поженились апрельским утром. На свадебной церемонии, кроме Серрамадрилеса, присутствовало несколько незнакомых мне служащих Леппринсе, которые играли роль посаженых родителей. Леппринсе в церковь не зашел, а ждал нас у двери. Он пожал руку мне, потом Марии Кораль и, отозвав в сторону, спросил, все ли прошло благополучно. Я ответил ему утвердительно. И тогда он признался, что его беспокоило, как бы цыганка в последнюю минуту не изменила своего решения. Мария Кораль, действительно, на какой-то миг помедлила, прежде чем произнести «да», и голос ее прозвучал вяло и не очень уверенно. Но благословение священника отрезало ей все пути к отступлению.
Так начался наш медовый месяц. Леппринсе, не предупредив меня, устроил нам свадебное путешествие. Я не котел принимать от него такого щедрого подарка, но он насильно всучил мне два билета на поезд, сказав, что забронировал места в отеле. После довольно утомительного пути мы, наконец, приехали. В поезде мы с Марией Кораль не словом не обмолвились друг с другом. Вероятно, по нашему виду легко было догадаться, что мы молодожены, так как на нас иронически поглядывали и под любым предлогом оставляли одних в купе.
Курорт, выбранный для нас Леппринсе, находился в провинции Херона, куда мы добрались от станции в почтовой карете, запряженной четверкой полудохлых кляч. Он состоял из отеля и нескольких окрестных домов. При отеле имелся обширный, хорошо ухоженный сад во французском стиле, со статуями и кипарисами. Он заканчивался лесочком, через который тропа вела к горячим источникам. Сельский пейзаж радовал глаз, а воздух был чист и прозрачен.
Нас встретили с чрезмерной любезностью. Мы приехали во время полдника, когда под разноцветными зонтами, за столиками из кованого железа и мрамора, пили чай отдыхающие, сидя небольшими группками или семьями. Все вокруг дышало покоем и умиротворенностью.
Наши апартаменты располагались на втором этаже и, как видно, были самыми фешенебельными и дорогими. Они представляли собой люкс из спальни, ванной и гостиной. Громадные окна выходили на террасу, где цвели розовые кусты в голубых керамических горшках. Мебель отличалась изысканностью, а огромную кровать, в ширину больше, чем в длину, покрывал балдахин, с которого свисал полог от москитов. В каждой комнате имелся электрический вентилятор — он проветривал помещение и колыхал бумажные ленты, отпугивая мошкару, залетавшую из сада.
Мария Кораль принялась распаковывать багаж, а я отправился побродить по саду. Когда я проходил мимо столиков, мужчины встрепенулись, здороваясь со мной, дамы поклонились, а девушки скромно потупили очи, уставившись в чашки с дымящимся чаем, словно в гуще этого настоя могли прочитать свое романтическое будущее. Я весело отвечал на их церемонные приветствия, снимая с головы панаму.
Жена Пере Парельса и еще несколько дам разбирали по косточкам гостей, попадавших в поле их зрения, сопровождая свои замечания язвительными ухмылочками или категорическими жестами, в зависимости от объекта их обсуждения. Приближение старого финансиста заставило их смолкнуть.
— Пойдем, — сказал он жене.
— Как? — удивились дамы. — Вы уже уходите?
— Да, нам пора, — ответила супруга Пере Парельса, вставая. Долгие годы супружеской жизни приучили ее не задавать лишних вопросов мужу. Их супружество было счастливым. Уже в вестибюле она спросила у него, в чем дело.
— Потом расскажу. А сейчас пойдем. Где твое пальто?
Служанка принесла сразу несколько пальто и предложила сеньорам выбрать из них свои. При этом она извинилась за свою нерадивость, оправдываясь тем, что недавно служит в здешнем доме и еще не освоилась как следует. Пере Парельс принял ее нелепое оправдание и попросил найти им извозчичью карету. Служанка не знала, как это сделать. Тогда старый финансист попросил ее позвать камердинера. Тот тоже отказался им помочь, ссылаясь на то, что поблизости нет извозчиков, и посоветовал дойти до площади, где, по его мнению, находилась стоянка.
— А нельзя ли кого-нибудь послать за извозчиком?
— Прошу прощения, сеньоры, но все слуги заняты сейчас по дому. Я бы и сам с удовольствием пошел, но мне категорически запретили покидать дом. Очень сожалею, сеньоры.
Пере Парельс открыл дверь, выходившую в сад. Ночь была звездной, ветер стих.
— Ну что ж, мы прогуляемся. Спокойной ночи.
Они пересекли сад. У ограды нес охрану какой-то человек. Старый финансист и его жена думали, что он отворит им калитку, но он даже не шелохнулся. Пере Парельс хотел было сам открыть ее, но она не поддалась.
— Калитка заперта на ключ, — пояснил им этот человек. Своими манерами он не походил на слугу, хотя и был одет в ливрею.
— Я вижу. Отоприте.
— Не имею права. Таков приказ.
— Чей приказ? Вы что тут, с ума посходили? — не выдержал старый финансист.
Незнакомец достал из кармана полосатого жилета удостоверение и предъявил его.
— Полиция.
— Ну и что? Разве мы арестованы?
— Нет, сеньор, но дом находится под охраной. Никто не имеет права входить сюда и выходить отсюда без разрешения, — ответил полицейский, пряча удостоверение в карман.
— Чьего разрешения?
— Главного инспектора полиции.
— А где ваш инспектор? — сорвался на крик Пере Парельс.
— В доме, на торжестве. Но я не могу пойти за ним, он там инкогнито. Придется подождать. Таков приказ, — еще раз повторил блюститель порядка. — У вас не найдется сигареты?
— Нет. И будьте добры немедленно открыть нам калитку, иначе вы еще вспомните обо мне. Я Пере Парельс! В конце концов это смешно, понимаете? Смешно! Кому нужны все эти меры предосторожности! Уж не думаете ли вы, что мы унесем отсюда серебряные ложки?
— Пере, — спокойно произнесла жена, — вернемся в дом.
— Никуда я отсюда не пойду! Нечего водить меня за нос!.. Пусть откроет калитку!
— Если вы тут побудете немного, я воспользуюсь случаем и отлучусь в туалет, — сказал им страж.
Старый финансист и его супруга, ничего не ответив ему, вернулись в дом, поговорили там с камердинером, а тот с Леппринсе. Наконец один из гостей, который с важным видом прогуливался в одиночестве по комнатам, подошел к ним.
— Моя жена плохо себя чувствует, мы хотим уйти домой. Полагаю, в этом нет никакого криминала? Я Пере Парельс, — резко проговорил старый финансист. — Прикажите, пожалуйста, выпустить нас.
— Конечно, конечно, — ответил главный инспектор. — Позвольте проводить вас и простите за причиненное вам беспокойство. Мы ждем прибытия важных особ и должны принять соответствующие меры предосторожности. Мне очень жаль, что так произошло. Уверяю вас, нам они причиняют гораздо больше хлопот, чем кому бы то ни было.
Полицейский, охранявший садовую ограду, мочился, когда подошла супружеская пара Парельсов в сопровождении главного инспектора полиции.
— Эй, караульный, отопри калитку! — приказал инспектор. Полицейский поспешно застегнул брюки и побежал выполнять приказ. Уже на улице Пере Парельс дал волю своему гневу.
— Грязные свиньи! — воскликнул он.
Повсюду на тротуарах стояли полицейские, на перекрестках виднелись всадники со шпагами, в плащах и треуголках.
Полицейские провожали супругов Парельс недоверчивыми взглядами. Когда Пере Парельс со своей женой подходили к площади, послышался глухой рокот, земля задрожала, и они прижались к ограде какой-то виллы. Вверх по холму взбирались кони, впряженные в кареты. Полицейские на тротуарах потянулись к кобурам, готовые ко всякой неожиданности. Всадники, охранявшие перекрестки, обнажили шпаги и сделали на караул. Свита приближалась, громко цокали конские копыта о брусчатку. Звучали корнеты. Кое-кто из жителей, напуганные этим неожиданным духовым оркестром, выскочили на улицу, но были тут же водворены по своим домам. Даже на деревья взобрались вооруженные люди. Густой туман придавал кортежу призрачный вид.
