Эдуардо Мендоса - Правда о деле Савольты
Он замолчал, и Леппринсе подождал, пока он заговорит снова.
— Но запомни хорошенько то, что я тебе сейчас скажу, — продолжал старый финансист спокойно, — я своими руками уничтожу то, что мне так дорого, но не позволю, чтобы совершалось то, что происходит.
— Что ты имеешь в виду? — спросил Леппринсе почти шепотом.
— Ты знаешь это лучше меня.
Леппринсе оглянулся по сторонам. Несколько гостей с наглым любопытством наблюдали за ними. Игнорируя совет Кортабаньеса объясниться с Пере Парельсом на людях, Леппринсе предложил старому финансисту уединиться в библиотеке. Пере Парельс, встретивший было это предложение с явным неудовольствием, вдруг, исполненный решимости, согласился. И эта тактическая ошибка ускорила трагическую развязку.
— Объясни, что ты имеешь в виду? — уже без всяких церемоний потребовал Леппринсе.
— Объясни сам! — сорвался на крик Пере Парельс, отступая от всяких проформ, которых до сих пор придерживался. — Объясни, что происходит и происходило в последние годы! Объясни то, что ты скрывал от меня до сих пор! Может быть, тогда мы сможем продолжить наш разговор.
Леппринсе побагровел от ярости. Глаза его метали молнии, челюсти сжались.
— Пере, если ты думаешь, что я занимаюсь какими-то махинациями, мы можем сейчас же отправиться в контору и вместе проверить все счета и бухгалтерские книги.
Пере Парельс первый раз за весь вечер пристально посмотрел в глаза собеседника. И взгляды двух компаньонов скрестились, словно шпаги.
— Я имею в виду не только бухгалтерию, Леппринсе.
Пере понимал, что говорит лишнее, но уже не мог сдержаться. Выпитое вино, гнев, скопившийся в нем, заставили его сказать все, что он думал. И как бы слушая себя со стороны, старый финансист остался доволен собой.
— Я имею в виду не только бухгалтерию, — повторил он. — Давно уже я заметил целый ряд аномалий в наших торговых операциях, да и не только в торговых. Я собственным умом дошел до этого.
— До чего?
— Лучше уж молчать о том, что я обнаружил. Со временем узнаешь.
Леппринсе вскипел.
— Вот что, Пере, я хотел выяснить наши отношения, полагая, что мы недопонимали друг друга, но теперь вижу, дело принимает совсем иной оборот, и я не намерен продолжать разговор в таком тоне. Твои намеки оскорбляют меня, и я требую немедленных объяснений. Что же касается твоих страхов насчет дальнейшей участи предприятия, то ты можешь покинуть корабль когда только пожелаешь. Я готов скупить у тебя акции за любую цену. Но я не желаю больше видеть тебя в конторе, понимаешь? Не желаю! Ты дряхлый, выживший из ума старик. Никому не нужная рухлядь. И если до сих пор я еще терпел твое вздорное вмешательство, то лишь из уважения к твоим прежним заслугам и в память о моем тесте. Но с меня хватит, понимаешь? Хватит! Заруби себе это на носу!
Перо Парельс побледнел, потом посерел. Казалось, ему не хватает воздуха, и он схватился за сердце. Глаза Леппринсе полыхали диким огнем. Наконец, старый финансист пришел в себя.
— Я испепелю тебя, Леппринсе, — пробормотал он глухо. — Клянусь, я испепелю тебя! У меня слишком много доказательств.
Росита-Идеалистка, великодушная проститутка, возвращалась с рынка одна, ворча и понося дороговизну. Из корзины, которую она несла, торчал кочан капусты и буханка хлеба. Она остановилась купить козьего молока и сыра. А затем побрела дальше, обходя лужи. «Улицы бедняков всегда мокры», — думала она на ходу. По брусчатке струилась грязная, вонючая жижа, стекая с заунывным бульканьем в сток для нечистот. Росита сплюнула и выругалась. На маленькой скамеечке, перед которой стояла металлическая мисочка, сидел слепой, наигрывая на гитаре унылую, печальную мелодию.
— Узнаю тебя, Росита, по грациозной походке, — прокаркал он, точно ворон.
— Как ты меня узнал? — спросила Росита, подходя к слепому.
— По голосу.
— А откуда тебе известно, что я грациозна? — поинтересовалась она, уперев в бок руку, свободную от корзины.
— От людей слышал, — ответил слепой, вытягивая ладонь и шаря ею в воздухе. — Дай мне дотронуться до тебя.
Росита отрицательно покачала головой, точно слепой мог ее видеть.
— Нет, дядя Басилио, сегодня мне неохота.
— Ну немножечко. Бог тебе воздаст.
Росита отступила на шаг и стала недосягаема для слепого.
— Я сказала нет, значит нет.
— Ты беспокоишься за Хулиана? — спросил слепой, придурковато улыбаясь.
— А тебе какое дело? — огрызнулась она.
— Скажи ему, пусть держит ухо востро, его разыскивает комиссар Васкес.
— Из-за Савольты? Но Хулиан тут ни при чем.
— Остается только, чтобы этому поверил комиссар Васкес, — заключил слепой.
— Он не найдет его. Хулиан в надежном месте.
Слепой снова начал перебирать струны гитары. Росита-Идеалистка пошла дальше, но, подумав, вернулась и протянула дяде Басилио кусок сыра.
— На, возьми. Сыр свежий, только что купила.
Слепой взял у нее сыр, поцеловал его и спрятал в карман.
— Спасибо, Роса.
Оба помолчали мгновенье, а потом слепой как бы невзначай равнодушно произнес:
— У тебя гость, Роса.
— Полиция? — испугалась проститутка.
— Нет. Осведомитель… ты его знаешь. Твой поклонник.
— Немесио?
— Я не знаю имен, Роса. Я не знаю имен.
— Неужели ты ничего не сказал бы мне, не дай я тебе сыра?
Слепой скорчил жалобную гримасу.
— Я совсем забыл, Роса. Не думай обо мне плохо.
Росита-Идеалистка вошла в темный подъезд дома, огляделась по сторонам, но, никого не увидев, стала с трудом подниматься вверх по крутой лестнице. На третий этаж она добралась, запыхавшись. В глубине площадки виднелась скорчившаяся фигура.
— Не прячься, Немесио. Тебе нечего бояться.
— Ты одна, Росита? — шепотом спросил Немесио Кабра Гомес.
— Конечно. Разве ты не видишь?
— Дай я помогу тебе.
— Прочь руки, скотина!
Проститутка поставила корзину на пол, порылась в складках нижних юбок, извлекла оттуда ключ и отперла дверь. Подняла корзину и пошла в комнату. Немесио последовал за ней и закрыл за собой дверь. Комнату разделяла на две половины занавеска, за которой скрывалась железная кровать. В той части, которая обозревалась со стороны двери, находился стол с жаровней для согревания ног, четыре стула и керосиновая лампа. Росита зажгла ее.
— Зачем пришел, Немесио?
— Мне надо поговорить с Хулианом, Росита. Скажи, где его найти.
Роса неопределенно махнула рукой.
— Я его уже месяц не видела. Он теперь путается с другой.
Немесио сокрушенно покачал головой, не поднимая взгляда от пола.
— Не ври, Росита. В прошлое воскресенье я видел, как вы вместе входили в этот дом.
— Значит, ты шпионишь за нами? И можно узнать, кто тебе за это платит? — равнодушно и вместе с тем презрительно спросила Роса, опуская на пол корзину.
— Никто, Росита, клянусь! Ты же знаешь, я для тебя…
— Ладно, — отрезала проститутка, — проваливай отсюда!
— Скажи мне, где Хулиан. Это очень важно.
— Не знаю.
— Скажи, ради его же пользы. Убили какого-то Савольту. Не знаю, кто он, но это очень важная птица. Думаю, Хулиан замешан в этом деле. Я не говорю, что он убивал его, но он что-то имел против Савольты. Васкес ведет расследование. Я должен предупредить Хулиана, понимаешь? Ради него же самого. Мне-то все равно.
— Оно и видать, раз ты так паникуешь. Но я не знаю, где он. Уходи, оставь меня в покое. Я устала, а дел еще по горло.
Немесио взглянул на Роситу с любовью и уважением.
— Да, ты неважно выглядишь уже с утра, это никуда не годится. Такая жизнь не по тебе, Росита.
— И что же ты мне предлагаешь, несчастный? Доносить за деньги в полицию?
Немесио ушел от нее с тяжелым сердцем, предчувствуя, что надвигается неминуемая беда.
Леппринсе вызвался поговорить с Марией Кораль. Сам бы я никогда не отважился на такой шаг, и его посредничество обрадовало меня. Прошло три недели, прежде чем он с радостью сообщил мне, что цыганка согласна выйти за меня замуж. Свадебные приготовления совпали с началом моей службы у Леппринсе. Наконец-то я покинул контору Кортабаньеса. Долоретас прослезилась, прощаясь со мной, а Перико Серрамадрилес дружески похлопал по плечу. Все желали мне счастья. Кортабаньес держался со мной холодно, вероятно, ревниво отнесясь к моему переходу на другую работу: многие шефы испытывают подобное чувство к своим подчиненным, несомненно полагая, что они их собственность. Вначале работа, которую поручил мне Леппринсе, обескуражила меня. Но постепенно я привык, погрузившись, словно в мягкое кресло, в будни канцелярской рутины, копаясь в бесконечном множестве объемистых, но совершенно никчемных документов. К тому же, поскольку политические проекты Леппринсе были еще очень далеки от осуществления, моя работа сводилась исключительно к подбору и классификации газетных статей, писем, памфлетов, сообщений и тому подобных текстов. Подготовка к свадьбе занимала у меня еще больше времени. Как только Мария Кораль дала свое согласие на наш брак, мы принялись делать из нее достойную супругу молодого, подающего надежды секретаря будущего алькальда. Приобретали самые модные наряды и обувь, завезенные в Испанию из Парижа, Вены, Нью-Йорка. По совету Леппринсе я стал на свой лад прививать цыганке хорошие манеры, так как ее поведение оставляло желать много лучшего. Лексикон у нее был непристойным, а замашки вульгарными. Я учил ее, как вести себя за столом и в обществе. Мои уроки были довольно элементарными, но их пока вполне хватало. Мария Кораль с такой жадностью все впитывала, что я просто диву давался. Казалось, она ослеплена до предела, словно попала в какой-то сказочный, волшебный мир. И делала заметные успехи, так как обладала острым умом и железной волей, свойственной людям, привыкшим вести беспорядочную жизнь и вращаться в самых низких кругах человеческого общества. Такая жизнь многому набила ее.
