Лебедев Andrew - Трамвай желанiй
– Ну что, ко мне поедем? – спросил Сохальский.
– А может, ко мне в гостиницу? – предложила Рита.
Мужчины снова ревновали ее.
И она это чувствовала.
Но ревность порождает зло.
Зло и проклятие.
Один из их компании уже доревновался до ручки. И что из этого вышло?
– А как вы думаете, это проклятие его, оно действует? – спросил Сохальский.
– Что, министр, страшно, если подстрелят? – хихикнул Витька. – Я вот из группы повышенного риска, на скоростях за триста гоняюсь, а и ничего! Живу вот проклятый!
– Перестаньте вы! – прикрикнула на мужчин Рита. – Антоху вон жалко, заболел совсем!
– Это ты его довела, красавица, между нами, девочками, говоря! – ерничая, съязвил Игорь.
– А что я должна была ему от жалости отдаться? – спросила Рита, округлив глаза.
– Проблема безответной любви неразрешима до скончания веков, и даже идеологи коммунистов, и те не обещали счастья в светлом будущем для тех, кто безответно влюблен.
– А вот и неправда ваша! – воскликнул Игорь как-то даже обрадовано, что поймал подругу на необразованности. – Были коммунисты-утописты, которые предлагали сделать красивых женщин всеобщим достоянием и давать передовым членам общества талоны на ночь с самыми красивыми коммунарками.
– Да, я читал, – согласился Виктор, – были еще и проекты делать один день в месяц днем свободной любви, когда любой коммунист мог бы потребовать от любой комсомолочки быть с ним, как с любимым мужем.
– Было много разных идей, – подвел итог Игорь, – но наш Антон сошел с ума.
– Сошел с ума от любви к Рите, – уточнил Виктор.
– Ритка, гордись, – воскликнул Игорь, – теперь можешь всем западным корреспондентам – папарацци говорить, что от твоей красоты люди сходили с ума.
– Не буду я хлестать тебя по твоей роже, Игорек, – сказала Рита устало и холодно.
– Прикажи лучше своим орлам отвезти меня в гостиницу, поздно уже…
– Да не поздно, – возразил Виктор, выглядывая из окна лимузина, – раннее утро на дворе, ребята. Утро красит нежным светом, как в песне пелось…
ТИПА ЭПИЛОГа (или)
Плод ЖЕЛАНИЙ В том месте, где раньше в мозгу у Антона был большой ржавый гвоздь, после выемки его образовалась пустота. Небольшое пространство. Это пространство было теперь как комнатка. Ведь гвоздь оказался таким большим! Размером с железнодорожный костыль, который вбивают в деревянную шпалу.
Но природа не терпит пустоты. И теперь в комнатке этой, что была в мозгу Антона, стали постоянно бывать какие-то люди. Знакомые и незнакомые. Приятные и не очень.
И Антон теперь не мог точно сказать, лучше ему стало от того, что гвоздь этот вынули, или нет? Ведь раньше, до того как его вынули, гвоздь этот жег его мозг, потому как почему-то все время раскалялся от какой-то внешней высокочастотной магнитной силы, возбуждаемой его внутренними позывами к ревности… к зависти… к осуждению… и наконец, к проклятию… А когда гвоздь вынули и в пустом месте, где он раньше был, появилась обитаемая комнатка, вместо жжения, вызываемого ревностью и завистью, в ней поселились вечные грусть и стыд.
В этой комнатке сегодня сидел начальник московского метрополитена – в черном парадном железнодорожном мундире с золотыми колесиками, крылышками и молоточками.
Он пришел, чтобы упрекать Антона.
Антону было стыдно. И он с покорностью принимал упреки высокопоставленного господина.
Но вообще, метрополитеновский начальник был еще не самым нудным упрекальщиком.
Приходили сюда, в эту его комнатку, и совсем нудные моралисты, а этот был еще веселый! Балагур.
– Мы, метрополитеновские, мы ведь ближе всех к аду расположены, – говорил дядя в черном парадном мундире с золотыми молоточками, – нам-то лучше всех известно, что проклинать нельзя…
– Ну вот, опять пластинку старую завели, – взгрустнул Антон, – опять про старые песни о главном: не прокляни, не осуди, не завидуй, не ревнуй…
– Да, а ты что хотел? – вскинулся метрополитеновский. – Людей хороших проклял, а теперь тебе за это мы должны орден дать? Стыдись!
– А я и стыжусь, – ответил Антон.
– Да плохо ты еще стыдишься…
Метрополитеновский поерзал на стуле, а потом, сморщив лицо, бесстыдно залез рукой к себе в брюки и почесался.
– Плохо ты стыдишься, браток, не вижу я в тебе истинного раскаяния. Гвоздя-то мы тебе вона какого достали из башки, аж на все полкило тянул!
Антон кивал, глядя в пол.
– Это точно, достали.
Метрополитеновский, кряхтя от собственной полноты, нагнулся и с превеликим трудом достал из стоявшего на полу портфеля бутылку пива "Балтика" номер три.
– Троечки теперь хорошо, самый смак, – страстно причмокивая, пробасил метрополитеновский.
Он приложил бутылку к краю стола и, хлопнув по горлышку ладонью, с характерным пшиком открыл свое пиво. Отскочившая жестяная пробка, невидимая под столом, покатилась по полу.
– Хочешь? – спросил метрополитеновский, сделав глоток и протянув потом бутылку в сторону Антона.
– Нет, не хочу, – угрюмо ответил Антон.
– А я и не дам! – хохотнул метрополитеновский, тыльной стороной ладони вытирая пену со рта, – тебе, грешнику, и не положено.
– А вы вон стол попортили, – заметил Антон, кивком головы показав на две зазубрины, что получились на ребре столешницы в том месте, где метрополитеновский открывал свое пиво.
– Ладно тебе! – протянул метрополитеновский. – Ему бы, понимаешь, о спасении собственной души думать, а он все туда же! Про бревно в своем глазу-то не забыл?
– А я и думаю о спасении, – буркнул Антон, снова уставившись в пол, – и ни про какое бревно я не забыл.
– Вот и думай! – назидательно произнес метрополитеновский, снова прикладываясь к бутылке.
Помолчали.
А потом метрополитеновский не выдержал, потому как веселый общительный нрав его не позволял ему долго сердиться.
– Знаешь, почему метро так называется? – спросил он.
И в интонации метрополитеновского Антон почувствовал, что вопрос этот его совершенно не серьезный.
– Не знаю, – со вздохом ответил Антон.
Ему не хотелось продолжать такой разговор, но куда денешься?
Раньше в мозгу был гвоздь, а теперь на его месте комната.
А в ней посетители.
И посетители эти приходят его укорять.
Такова его Судьба.
– Оно так называется, потому что все банкеты по поводу открытия новых станций подземки отмечались всегда в ресторане "Метрополь"! – ответил метрополитеновский и сам первый засмеялся своей шутке.
Антон вежливо улыбнулся и, продолжая глядеть в пол, спросил: – Вы тут сказали, что гвоздь это вы вынули, а кто это вы?
– Мы? – переспросил метрополитеновский и, удивленно поглядев на Антона и снова сделав добрый глоток из своей бутылки, продолжил: – Знаешь такой анекдот? Один другому говорит: "на вам муха", а второй отвечает: "не на мне, а на вас", а первый переспрашивает: "на мню?"…
Антон молча глядел в пол и носком ботинка катал пробку от пивной бутылки.
– Мы тоже люди подневольные, – прокряхтел метрополитеновский, – нас пошлют, мы и идем… Думаешь, мне охота сидеть, тебя тут укорять и перевоспитывать? То-то! Я бы лучше в другом месте сидел, с женой своей… Или с чужой женой… Шучу!
Метрополитеновский заржал. И, озираясь по сторонам, приговорил тихо: – Это не для протокола!
– Ну, давайте, перевоспитывайте, – глубоко вздохнув, сказал Антон, – а то ведь потом за вами еще этот придет, пекарь с мукой, который вообще-то тракторист…
Он тоже будет.
Метрополитеновский кивнул понимающе.
– Да, тракторист, он такой, он может!
Снова помолчали.
– У меня там, в портфеле, еще вобла и чипсы есть, – сказал метрополитеновский, примирительно, – тебе же воблу-то можно?
– Не, я не буду, – мотнул головой Антон, – давайте лучше начинайте, а то время-то идет…
Метрополитеновский допил пиво, снова кряхтя нагнулся, кладя пустую бутылку в портфель, распрямился и начал потихоньку.
– Зачем хороших людей напрасно проклял, Антон? Они ведь своего в жизни добились не только благодаря счастливому билету! Ритке той чего пришлось испытать – через сколько унижений пройти, чтобы прописку свою парижскую получить! Она и так настрадалась-натерпелась и без твоих проклятьев. Стыдись!
Антон кивал.
Кивал и катал пробку по полу носком ботинка.
– А Игоря зачем проклял? – продолжил метрополитеновский. – Думаешь, это министерское кресло легко ему досталось? За просто так? За счастливый билетик в трамвае желаний?
– И ничего я не думаю! – буркнул Антон.
– А зачем тогда проклинал? – укоризненно спросил метрополитеновский. – Ему знаешь сколько раз могли бошку отстрелить? Знаешь сколько раз он жизнью рисковал?
То-то! Ничего за просто так не дается! У каждого человека свой путь и у каждого человека потом свой ответ за свой путь! И поэтому завидовать глупо.
– Я знаю, что глупо, – вздохнув, сказал Антон.
– Вот-вот… – кивнул метрополитеновский, – поэтому-то и нельзя ни завидовать, ни проклинать, потому что сказано: "Мне отмщение и аз воздам", что на современном русском языке означает…
