Лиза Эдвардс - Пес по имени Бу
Никаких новых симптомов у Портоса не проявилось, но через неделю пристального наблюдения все окончательно прояснилось, когда у него развился диабетический кетоацидоз. Его госпитализировали на три дня. Каждый вечер я забирала его домой, чтобы он не паниковал, ночи напролет просиживала рядом с ним, чтобы не пропустить очередной приступ, а рано утром снова везла его на лечение в больницу.
После травмы, полученной во время эпизода со столом, Портос так и не преодолел своей клаустрофобии. С учетом уровня тревоги, которую вызывали у него клетки в больнице, персонал согласился привязать его в процедурном зале, несмотря на то, что от носа до хвоста мой пес представлял собой препятствие пяти с лишним футов в длину, которое сотрудникам клиники приходилось старательно обходить. Вечная моя им за это благодарность. В какой-то момент лечения одного из врачей встревожила его вялость, и он спросил у Джули и Синди, нормально ли то, что Портос целый день просто лежит на полу, совершенно ничего не делая. Этот вопрос напомнил мне реплики третьеклассников, назвавших Данте ленивым.
— Не волнуйтесь, — последовал ответ. — Он просто отлично усвоил команду «Жди!».
Единственное, что в этот период нас утешало, так это работа Бу, в частности его поездки в группу «Трамплин». Бу любил навещать монахинь в Мэриноле и слушать истории, которые ему читали дети в библиотеке, но для детей с Остин-роуд он был настоящим талисманом. Мне казалось, пес понимает, как он для них важен. Марк продолжал расцветать. Он все больше читал вслух, чаще творил и участвовал в играх. Он рисовал картинку за картинкой, на которых изображал Бу в окружении красных сияющих сердец. Пенни была уверена в том, что Марк быстро догонит других детишек своего возраста и что его ожидает такая жизнь, которой все родители хотят для своих детей.
Эффект, который Бу произвел на Марка, стал источником воодушевления для остальных ребятишек «Трамплина». Он также способствовал их сплочению. На протяжении нескольких недель после того, как Марк впервые заговорил, дети ликовали всякий раз, когда он произносил хоть слово.
— Спасибо тебе за то, что ты с нами разговариваешь, Марк! — говорили они.
Или:
— Марк, ты здорово говоришь! Молодец!
В лучах этой похвалы застенчивый малыш расцветал на глазах. Но кроме этого происходило кое-что еще. Инструкторы, использующие в дрессуре метод позитивного поощрения, знают, что, когда хвалим наших собак за хорошее поведение, мы тоже чувствуем себя хорошо. Упрощенно говоря, позитивное мышление высвобождает серотонин, нейротрансмиттер радости. Это означает, что, объединяясь для поддержки Марка, дети также помогали самим себе. И еще: удивительная история Бу и Марка коснулась не только людей. Увидев, как сын реагирует на Бу, родители подарили ему маленького джек-рассел-терьера, которого нашли в одном из приютов и который своим спасением также обязан моему любимому чудику.
С каждым новым визитом Бу все больше учеников класса испытывали на себе магическое воздействие его личности. Взять, к примеру, Александра — милого и внимательного мальчика, терпеливо ожидающего своей очереди побыть с Бу и прилежно исполняющего все указания. Я была потрясена, когда Пенни сказала мне, что Александр страдает тяжелой формой синдрома дефицита внимания и что до того, как в класс начал приходить Бу, его поведение отличали постоянные вспышки гнева. Кроме того, он не мог высидеть спокойно и пяти минут и избегал зрительного контакта с другими детьми. Это был совсем не тот Александр, которого знали мы с Бу. У этого не было никаких вспышек гнева, и он спокойно высиживал весь час нашего визита. Пенни говорила, что даже после нашего ухода Александр до конца дня бывал гораздо спокойнее и внимательнее.
— Благодаря этой собаке в нем проявились его лучшие качества — заботливость и ласковость, — продолжала она. — И это позволило ему совершить изрядный скачок как в социальном, так и в академическом развитии. Просто удивительно, какими целительными способностями может обладать животное.
Успехи Александра были такими значительными, что вскоре он смог два раза в неделю посещать занятия обычных классов. Это произвело впечатление на его родителей, и они тоже решили взять для него собаку из приюта. В моем представлении это означало плюс две спасенные Бу души.
* * *Карьера Бу и наше лечение от бесплодия двигались параллельными курсами. Мы пришли в восторг, узнав, что за выдающиеся результаты психотерапевтической работы Бу номинировали как финалиста на получение награды «Без преград» общенациональной организации «Питомцы-партнеры». Эту новость нам сообщили, когда мы уже окунулись в мир донорских яйцеклеток. И снова я сочла это добрым предзнаменованием. Лоренс получил более высокооплачиваемую работу с хорошей медицинской страховкой, которая покрывала по крайней мере часть очень дорогого курса лечения от бесплодия. Мама тоже настояла на том, чтобы мы приняли ее помощь. Бу показали в вечерних новостях по CBS, статьи о нем появились в местных газетах и даже в «Нью-Йорк пост». Любители животных по всей стране голосовали за своих претендентов на награду «Без преград» на YouTube. В это же время мне имплантировали первую партию оплодотворенных яйцеклеток. Я была счастлива за Бу, независимо от того, получит он награду или нет. Собачонку, которую многие считали тупицей, выбрали из многих тысяч собак, сделав финалистом престижнейшего конкурса. Этого не удалось добиться даже Данте.
Первая партия внедренных яйцеклеток не прижилась, но я так радовалась успехам Бу (хотя он и не получил большинства голосов), что не падала духом даже перед лицом непрекращающейся битвы за оплодотворение. После подсадки второй партии донорских яйцеклеток врач обрадовал нас с Лоренсом сообщением, что я «немного беременна». Казалось, что все наши надежды оправдались. Врач сказал, что уровень хориогонадотропина, гормона, который указывает на наступление беременности, невысок. Стандартные, продающиеся в аптеке тесты вообще не смогли бы зарегистрировать его наличие. Но тем не менее этого было достаточно, чтобы с некоторой долей осторожности предположить наличие беременности. Чтобы закрепить ее, мне начали делать инъекции прогестерона. На протяжении нескольких недель мы с Лоренсом наблюдали, как количественные значения упомянутого гормона неуклонно карабкаются вверх. Мое самочувствие тоже менялось, и я обнаружила, что многие симптомы мне уже знакомы. Так я себя чувствовала, когда, по моему мнению, менструация наступала у меня с задержкой. Было очень больно осознавать, что на самом деле у меня как минимум несколько раз наступала беременность, но раз за разом я теряла своего ребенка.
В шесть с половиной недель у меня началось небольшое кровотечение, и врачи сказали, что уровень хориогонадотропина начал падать. Это означало выкидыш. Врачи прекратили поддерживать беременность и начали наблюдать за тем, чтобы изгнание плода прошло благополучно. В противном случае мне потребовалось бы выскабливание. Я поняла, что мое тело отказывается вынашивать плод. Это разбило мне сердце, а Лоренс весь ушел в себя.
Мы так и не поговорили начистоту о своих чувствах. Огромными неразобранными кучами они валялись вокруг нас. Единственное, что нам оставалось, это попытаться привести их в порядок. Мы уже истратили всю страховую сумму, а также деньги, которые мама подарила мне на лечение. У меня не было ни эмоциональных, ни физических сил, чтобы пройти все сначала: анализы крови, инъекции, диеты и самоуничижение, порождаемое потерями. Я изводила себя сомнениями и обвинениями. Возможно, я слишком много работала? Возможно, я что-то не то ела? Даже если бы мы сохранили веру в мою способность забеременеть, мы были сломлены как эмоционально, так и финансово. У нас не было ни сил, ни денег на повторные попытки имплантировать мне донорские яйцеклетки. Нам было ясно, что это закончится теми же сокрушительными неудачами.
Пора было подумать о процедуре усыновления. Мой возраст вычеркивал нас из всех возможных программ по усыновлению, за исключением «Друзей по усыновлению»[14], но даже там знали — шансы на то, что биологическая мать выберет меня из сотен претенденток, близки к нулю. В среднем период ожидания своей очереди в этой организации составлял три года. К концу этого периода я стала бы старше большинства молодых бабушек. Все же это было единственное, на что мы с Лоренсом еще могли надеяться.
Он был уверен, что нас выберут очень быстро.
— Почему бы биологической матери или родителям не выбрать именно нас? Мы могли бы предложить их ребенку очень многое.
— Не в этом дело, — отвечала я, пытаясь заглушить голоса своих родственников, раздававшиеся у меня в голове и твердившие, что, несмотря на все, что мы действительно можем предложить малышу, — уютный дом с любящими родителями, увлекательную жизнь, заботу и изумительных животных, ни одна мать, ни одна пара не захочет отдать мне своего ребенка.
