Дженнифер Барнс - Фиксер

Бомба на груди Айви.

Я взглянула на часы на стене, словно они могли подсказать мне, когда состоится сделка, которую я заключила с Кейсом. Даже человеку, управлявшему событиями, нужно было время на то, чтобы помилование губернатора появилось из ниоткуда.

Время, которого могло не быть у Айви.

— Нам не обязательно это смотреть, — Вивви потянулась за пультом. Я отодвинула его.

— Нет, — просто сказала я, — обязательно.

Мы четверо сидели рядом, не сводя глаз с экрана. Вивви взяла меня за руку. К моему удивлению, то же самое сделал и Генри.

Я вцепилась в них — словно человек, висящий на краю небоскреба; словно утопающий, тянущийся к руке, которая может вытащить его на берег.

Журналисты не могли подойти слишком близко. Вдалеке виднелись очертания Капитолия. Ударная группа, ФБР… Я не знала, кто ещё был там. Кто ещё пытался уговорить похитителя Айви отпустить её и не взрывать бомбу.

Если бы это касалось только неё, если бы об этом не знала пресса, они позволили бы ей умереть? Они бы скрыли это? Мне было больно спрашивать себя об этом. А ещё больнее было осознавать, что ответом на мои вопросы, скорее всего, было «да».

— Джон! — женщина на экране возбужденно обратилась к ведущему новостей. — Что-то происходит. Что-то точно происходит.

Вдалеке, за оцеплением появилось какое-то движение. Люди подняли пистолеты. Открылась дверь. Я не могла различить лица.

Мой телефон завибрировал, сообщая мне о новом сообщении. «Сделано. У.К». Уильям Кейс.

Я перестала дышать. Перестала моргать. Перестала думать и надеяться.

Я просто сидела и наблюдала за тем, как журналистка кричала в камеру, что кто-то выходит из здания.

— Подтверждено, что заложник — женщина, — сказала журналистка. — До нас доходят неподтвержденные сообщения о том, что бомба закреплена на её груди скотчем.

Я ничего не видела. Я не понимала, что происходит. На экране мелькнуло движение.

— Я её не вижу, — тяжело дыша, произнесла я. — Я её не вижу.

Я не услышала, что мне ответили. В моих ушах звенело. Внезапно, я оказалась на ногах, хоть я и не помнила, как вставала.

— Заложница в безопасности, — неожиданно произнесла журналистка. — Повторяю, Джон, мы слышим сообщения о том, что бомбу обезвредили и заложница в безопасности.

Я не расслабилась. Я не могла дышать. Я не могла поверить в её слова — а затем камера переместилась. Изображение приблизилось, и всего на миг я увидела её. Айви.

Изображение было нечетким. Мне удалось разглядеть лишь её волосы и некоторые черты её лица, но по её движениям я поняла — это была Айви.

Я опустилась на диван. Сделано, — вот, что гласило сообщение. Костас получил то, чего хотел. Он отпустил Айви. Не из-за президента, не из-за переговоров, не из-за ударной группы или ФБР.

А потому что он узнал, что его сына помиловали.

Благодаря Уильяму Кейсу.

Благодаря мне.

— Она у них, — неспешно произнесла Вивви, словно она ещё не верила в это. — Она в порядке.

Какая-то часть меня не могла в это поверить. Эта часть меня не сможет поверить, что всё кончилось, пока Айви не окажется здесь, со мной.

— Преступник выходит из здания, — вдруг произнесла журналистка. — Повторяю, преступник выходит.

Я так и не увидела, как Костас шагнул на улицу с поднятыми руками. Что-то заслоняло вид. Я так и не увидела, как он сдается.

Но я услышала, как через миг прозвучал выстрел.

Я услышала крики и хаос.

И сообщение о том, что преступник был мёртв.

ГЛАВА 64

ФБР — или охрана президента, или Национальная безопасности, или Белый Дом, я не знала наверняка — удерживало Айви почти сутки. Видимо, он позволили ей добраться до компьютера, так что её страховка не проявила себя, но они не подпускали её к телефонам. Я знала это, потому что, в глубине души, я была уверенна — если бы у неё был телефон, она бы мне позвонила.

Вместо этого мне позвонил Боди. С Айви всё было в порядке. Костас и правда был мёртв — застрелен разрывной пулей, прежде чем кто-либо успел увидеть его лицо. Тех, кто знал, кем он был, можно было пересчитать по пальцам — именно поэтому они не сразу отпустили Айви. Это, — сказали они Боди, — дело национальной важности.

Они хотели согласовать свои истории. Я была почти уверена, что когда раскроют имя погибшего преступника, оно будет нам незнакомо.

Майор Бхарани был мёртв. Судья Пирс был мёртв. А теперь и Костас.

Некого отдавать под суд — и никто больше не сможет рассказать эту историю, кроме нас с Генри, Ашером и Вивви. Белый Дом хотел умолчать об этом.

Все виновные были мертвы, и я не собиралась рассказывать ни слова — ради безопасности Вивви и своей собственной. Что-то подсказывало мне, что Генри поступит также. Он похоронит эту тайну, скроет её в глубинах своего разума, где он хранил самые болезненные секреты. Секреты, которые могли навредить тем, кого он любил.

Я гадала о том, будет ли он ненавидеть Айви и за это.

И о том, действительно ли он сердился именно на Айви.

С Айви всё в порядке. Я снова и снова говорила себе об этом. Она в порядке. В порядке. Она вернется домой. Но не важно, сколько раз я повторяла эти слова, я была уверена в этом лишь на девяносто процентов, пока дверь квартиры Адама не открылась, и я не увидела за ней Айви.

Видимо, они позволили ей привести себя в порядок, потому что выглядела она ничуть не менее безупречно, чем в день, когда она приехала за мной на ранчо. Её светло-коричневые волосы были собраны во французскую косу у основания её шеи.

Она двигалась уверенно.

Я замерла на месте. Айви остановилась в шаге от меня. Я всё ещё сердилась на неё. Она так меня испугала. Столько лет я говорила себе, что мне было на неё плевать; что она не сможет причинить мне боль, если я этого не позволю; что мы совсем не похожи. Но последние сутки стёрли всё это.

Она была частью меня. Под моей кожей, в моей улыбке и в форме моего лица. И она всегда будет для меня важна. Она всегда сможет сделать мне больно. И я ничего не смогу с этим сделать, никак не смогу это изменить.

Она здесь. С ней всё в порядке. Она здесь. Эти слова отбивали ритм в моей голове. Губы Айви едва заметно дрожали. Она сделала шаг в моём направлении, затем ещё один и ещё несколько, пока она не стояла прямо передо мной. И что-то во мне сломалось. Я упала — упала в её руки и сжала её в своих. Я опустила голову на её плечо.

Она — а может я — дрожала.

Но она была настоящей. И с ней всё было хорошо. Я опустила голову к её груди. Она вдохнула запах моих волос. Я слышала её сердцебиение.

— Тэсси, — вот и всё, что она сказала — моё имя.

Я пробормотала что-то ей в блузку.

— Что? — переспросила Айви.

Я повторила:

— Вообще-то, Тэсс.

В ту ночь я спала в комнате Айви, свернувшись в клубочек рядом с ней на её огромной кровати. Утром я могу на неё злиться. Могу ненавидеть её за все секреты, за всю ложь — но пока что, всего одну ночь, я не собиралась выпускать её из виду.

Кем бы ни была Айви — как для всего мира, так и для меня — мы были семьей. Не только по крови, не только потому, что она отвечала за половину моей ДНК. Мы были семьей, потому что моя любовь к ней всегда будет превышать мою ненависть. Я не могла её потерять. Потому что ради неё я была готова на всё — даже на сделку с дьяволом.

Мы были семьей, потом что ради меня она была готова пройти сквозь огонь.

Очень долгое время мы просто лежали там. Мы обе не спали, обе молчали и даже не касались друг друга.

Я заснула, убаюканная ритмом её дыхания.

Через какое-то время я проснулась. Непроглядная темнота за окном уступала первым ноткам утра. Я лежала в постели Айви в одиночестве. По моим венам, словно лед, пронеслась паника. Но я заставила себя успокоиться и подняться на ноги. Я пересекла квартиру, спустилась по спиральной лестнице в прихожую и заметила свет, исходящий из комнаты для переговоров.

Дверь была приоткрыта. Я толкнула её внутрь. Айви сидела на столе и глядела на стену. Там висело три снимка: судья Пирс, майор Бхарани и Дэмиен Костас.

— Айви? — окликнула её я. Она так внимательно смотрела на фотографии, что, кажется, не заметила, как я вошла. Айви обернулась ко мне. Она дважды моргнула.

— Иногда ты на него похожа, — произнесла она. На её губах играла мягкая улыбка. — На своего отца.

— Ты любила его.

— Любила, — она соскользнула со стола и подошла ко мне. — Иногда, я всё ещё люблю его, — она заправила прядку волос мне за ухо. Я позволила ей это сделать.

— Ты — не моя мать, — произнесла я настолько мягко, насколько только могла. — Не знаю, смогу ли я… Я не знаю, кто ты.