Лишний в его игре - Филипенко Алена Игоревна
И чтобы показать маме, что я против их дружбы, я решаю добавить ей проблем.
Как-то вечером встречаю у подъезда нетрезвую маму Хмуря. Выглядит она так, будто неделю без перерыва тусила на провинциальной вечеринке. Размазанная тушь, сбившееся черное платье с блестками, порванные колготки.
— Нонна Витальевна! — обращаюсь к ней я.
Она окидывает меня мутным взглядом:
— Ты кто? Чего надо?
— Я ваш сосед, Ярослав. Хотел сказать вам кое-что важное… о Дане.
Она хмурится, явно не понимая, кто это.
— О вашем сыне, — уточняю я.
Она вспоминает:
— А-а-а, да. И чего с ним?
— Я живу вдвоем с мамой, и в последнее время Даня постоянно ошивается у нас дома. — Я добавляю в голос многозначительные нотки. — Он ходит к моей маме якобы заниматься математикой, она у меня репетитор.
— Якобы? — Нонна настораживается.
— Она покупает ему одежду, дарит подарки… Они проводят много времени вместе у нее в спальне. А еще за уроки она не берет с него деньги.
Нонна округляет глаза. Она догадывается, к чему я веду.
— Бесплатные уроки? В спальне?
— Пару раз он оставался у нас ночевать… — вру я и небрежно добавляю: — Не знаю, может, у нее такой плотный график, вот и приходится ночью? Но знаете… — Я понижаю голос. — Про нее и раньше ходили слухи.
— Что еще за слухи? — Видно, что Нонна закипает.
— Мы здесь недавно, и до переезда мама работала учителем в школе. — Новая ложь выходит легко. — И вот ходили слухи о ее связях с учениками. Доказательств не было, но из школы она уволилась. И мы переехали как раз после этого.
Нонна шумно дышит. Она уже в ярости.
— Я покажу им бесплатные уроки! — шипит она, резко открывает дверь подъезда и взлетает по ступеньками.
Я еле успеваю за ней.
Вскоре она колотит в дверь моей квартиры, игнорируя звонок. Даже стучит ногами.
— Открывай, мразь! — орет она.
Я стою между этажами и во все глаза смотрю на нее. Не перегнул ли я палку?
Дверь открывается.
— Что вам? — недовольно спрашивает мама. Я не вижу ее.
Нонна резко хватает ее за волосы и вытаскивает на площадку. Орет громче:
— Педофилка долбаная! Что, на молодой стручок потянуло?
Она выдирает маме волосы клочьями, мотает ее из стороны в сторону. Мама кричит, пытается отцепить Нонну от себя. Из нашей квартиры выбегает Хмурь.
— Мама! — кричит он. — Отстань от нее!
Он пытается оторвать свою маму от моей. Но ярость дает Нонне суперсилу.
— Бесплатные уроки ему даешь, коза? — визжит она. — По математике, да? А ночью у вас какие уроки? Да я на тебя заяву накатаю, ему пятнадцать лет всего!
— Мама, отпусти ее! Ничего она не делает! — надрывается Хмурь. — Все не так!
— А ты вообще заткнись! — Нонна лягает его, он отлетает к стене. — Сколько она тебе платит за то, чтобы попрыгать на твоем стручке? И где моя доля?! Что-то я не вижу этих денег, решил все себе захапать, крысеныш?
Хлопают двери. Соседи выходят на шум. Из квартиры Нонны выглядывает грузный мужчина с глазами-пельмешками, в трусах и белой майке.
— Э, девки, чего у вас тут за шабаш? А ну-ка разошлись! Нонка, тебя кто укусил? Иди домой, бахни сто грамм, успокойся!
Грузный идет помогать Хмарину отрывать Нонну от мамы. Зрелище напоминает сказку о репке. Нонна все визжит:
— Эта крутит шашни с моим сыном! Я ее за решетку упеку!
— Что там у вас происходит? — кричат соседи снизу.
— Нонка допилась до белой горячки! — поясняет им Грузный.
В конце концов Нонну удается оттащить и скрутить. Мама поднимается, встряхивает волосами. Они у нее, оказывается, живые — пышные и торчат вокруг головы сейчас как черное облако. Лицо красное. Но она, как всегда, держится с достоинством. Высокомерно смотрит на Нонну и с ледяной угрозой говорит:
— Я не обращусь в милицию только из уважения к вашему сыну. Но если еще хоть раз подойдете ко мне ближе чем на метр, я потрачу все деньги, что у меня есть, и все свое время, чтобы упечь вас за решетку. Надолго.
Ее голос действует на всех гипнотически, никто не решается ответить. Действительно — будто стужей потянуло. Нонну заводят домой, соседи расходятся, ворча, что пора уже ей продать свой притон, чтобы туда наконец въехали нормальные люди. Шоу заканчивается.
Мы с Хмурем пересекаемся взглядом. Я посылаю ему усмешку. Он качает головой и уходит к себе.
В прихожей мама расчесывает волосы перед зеркалом. Когда я прохожу мимо, она, не оборачиваясь, бросает:
— Надеюсь, ты больше не держишь меня за дуру. Не сомневайся, я поняла, кто внушил этой жуткой бабе такие мерзкие мысли.
Я останавливаюсь. Смотрю на ее отражение:
— Нет. Я не считаю тебя дурой. Знал, что ты поймешь все правильно.
Отведя взгляд, она продолжает причесываться. На расческе остается много волос, выдранных Нонной. Наконец мама глухо говорит словно самой себе:
— Я не понимаю, за что мне это. Меня будто все время за что-то наказывают.
— Жалеешь? — ядовито спрашиваю я.
Она разворачивается ко мне:
— О чем мне жалеть?
— Что родила такое чудовище?
У нее пустые глаза. Кажется, что в ней ничего не осталось: все выкачали.
— Я никогда не пожалею. Ты лучшее, что со мной случилось в жизни, Ярослав. Но я знаю, что сейчас ты не можешь это понять, и поймешь не скоро. Через десять, а может, через двадцать лет ты обязательно вспомнишь мои слова.
Мне неуютно, хочется сбежать. Чувствую себя словно на раскаленной сковородке. Вот так обливаю маму грязью, скандалю, а она заявляет, что я лучшее, что с ней было. Ее невозможно понять. Я был прав: мы говорим на разных языках, и оказывается, что на этих языках люди даже думают наоборот.
Молча ухожу. Все вокруг кажется чужим, даже комната теперь чужая. Ощущение такое, что здесь все не мое. И все мне враждебно.
* * *
Теперь я ухожу в школу с радостью, а вот возвращаюсь — с огромной неохотой. Ноги по пути домой чугунные. Я поднимаюсь на свой этаж, а они с каждой ступенькой все тяжелее и тяжелее. Сейчас мне было бы лучше даже в камере пыток.
Стараюсь проводить вне дома как можно больше времени, но с этим проблема: у меня теперь нет ни рубля. А моя компания привыкла тусить в местах, где нужны деньги.
Звоню Никитину, напрашиваюсь в гости.
— Ой, Рик, а я сегодня убегаю, — огорченно говорит он.
— Куда?
— Ну мы… там… собирались по делам… — Он явно увиливает.
— Со всеми?
— Ну да, — нехотя признается он.
— Отлично! Я с вами!
— Вообще мы в боулинг собирались.
— А почему меня не позвали?
— Ну ты всегда без денег…
— Так заплатите за меня! Хоть раз в жизни, — сержусь я.
— У нас нет денег.
Я взрываюсь:
— А на боулинг есть?! Я все время за вас платил! Можно же выбрать развлечение подешевле, чтобы хватило на всех!
Никитин вздыхает:
— Рик, ты не понимаешь… Мы за боулинг тоже не платим.
Я сбит с толку:
— А кто тогда платит?
— Там все не так просто… Я тебе потом объясню. Не злись, поверь, если бы у нас были деньги, мы бы заплатили за тебя. В другой раз обязательно! Слушай, я уже опаздываю, давай я тебе попозже наберу? Пока!
Он просто бросает трубку, не дождавшись ответного прощания. И он явно не все мне рассказал. Поэтому я иду прямо к боулингу и поджидаю друзей у входа. Вскоре я вижу всю компанию, а с ними… мерзкого Соколова. Значит, он все-таки нашел, к какой компании прибиться.
Подхожу к ним. Они останавливаются в замешательстве.
— Что, нашли себе нового спонсора? — мрачно спрашиваю в лоб.
— Ты о чем? — Лена хлопает глазами.
— Я о нем. — Киваю на Соколова. — И давно он вам оплачивает все эти боулинги-шмоулинги, кинцо-пивко? Наверное, с тех пор как мама перекрыла мне финансовый поток и вам срочно потребовался новый богатенький друг?
— Рик, ты чего-то сегодня не в себе, — хмурится Маша.
— Дорого продались хоть, а? — говорю я с напускным весельем, вкладывая в голос побольше яда. — Только за боулинг? Или он еще чего вам покупает?
