Пауло Коэльо - Победитель остается один
– Доктор Моррис, мне надо решить сложную задачу и сделать это в самые сжатые сроки. Я должен быть уверен, что перед нами серийный убийца. Само собой разумеется, что никто не сможет изнасиловать мужчину на многолюдной вечеринке или девушку – на скамейке в центре города.
Англичанин, будто не слыша его, продолжает:
– …Что весьма характерно для многих серийных убийц. И многие из них руководствуются, с позволения сказать, «гуманными соображениями». Медицинские сестры, избавляющие неизлечимо больных от страданий, социальные работники, которые из жалости к престарелым и инвалидам приходят к выводу, что в мире ином им было бы гораздо лучше – подобный случай произошел недавно в Калифорнии. Есть и такие, кто пытается перестроить общество – их жертвами становятся прежде всего проститутки…
– Мсье Моррис, я приехал не за тем, чтобы…
На этот раз англичанин слегка повысил голос:
– А я вас вообще не приглашал. Я делаю вам одолжение. Если угодно, можете уходить. А если решите остаться, перестаньте ежеминутно прерывать цепь моих рассуждений: прежде чем поймать кого-нибудь, надо сначала его понять…
– Так вы вправду полагаете, что перед нами серийный убийца?
– Я еще не закончил.
Савуа едва сдерживается. Стоило, в самом-то деле, так торопиться?! Может, лучше было дождаться, пока журналисты не запутаются окончательно, и тогда уж представить им готовое решение?
– Простите. Продолжайте.
Моррис поворачивает огромный монитор так, чтобы инспектор тоже мог видеть возникшую на экране гравюру, относящуюся, вероятно, к XIX веку.
– Это портрет Джека-потрошителя, самого знаменитого серийного убийцы. Он действовал в Лондоне, всего лишь за вторую половину 1877 года уничтожив не то пять, не то шесть женщин. Он вспарывал им животы и извлекал внутренности. Найти его так и не смогли. Он превратился в миф, и до сих пор предпринимаются попытки установить, кто же это был на самом деле.
На экране возникает нечто вроде карты звездного неба.
– Это подпись «Зодиака». За десять месяцев он убил в Калифорнии пять парочек, парковавших свои машины в безлюдных местах, чтобы заняться любовью. Потом отправлял в полицию письмо, помеченное вот этим символом, похожим на кельтский крест. Его личность тоже так и не идентифицирована.
Исследователи склонны считать, что в обоих случаях речь идет о людях, вознамерившихся восстановить добропорядочность и укрепить мораль. Они выполняли некое поручение, миссию, что ли. И вопреки тому образу, который создают журналисты, давая им пугающие имена – «Бостонский душитель» или «Детоубийца из Тулузы» – эти люди проводят с соседями уикенды и тяжко трудятся, чтобы обеспечить себе хлеб насущный. Свои преступления они совершают, так сказать, бескорыстно, не ища материальной выгоды.
Савуа слушает теперь с интересом.
– То есть, вы хотите сказать, что убийцей может быть любой человек, приехавший в Канны на фестиваль…
– …и вполне сознательно решивший сеять тут ужас, руководствуясь совершенно абсурдными резонами. Ну, например – «бороться против диктатуры моды» или «покончить с распространением фильмов, пропагандирующих насилие». Журналисты подыщут ему броское прозвище, и тут начнется такое… Ему будут приписывать преступления, к которым он не имеет никакого касательства. Паника будет усиливаться до тех пор, пока его случайно – я подчеркиваю: случайно – не схватят. Что маловероятно, ибо такие убийцы действуют определенный период времени, а потом исчезают навсегда. Он рад, что оставил свой след в истории, он, вероятно, заносил все эти события в дневник, который обнаружат после его смерти… И на этом – все.
Савуа больше не поглядывает на часы. И когда в кармане звонит телефон, не отвечает. Дело оказывается сложнее, чем представлялось ему поначалу.
– То есть вы согласны со мной?
– Согласен, – отвечает легендарный сыщик из Скотланд-Ярда, раскрывший пять преступлений, которые считались безнадежными «глухарями».
– Так на каком же основании вы все-таки считаете, что мы имеем дело с серийным убийцей?
Моррис улыбается. Наконец-то этот инспектор начал прислушиваться к его словам.
– На основании того, что в совершенных им убийствах полностью отсутствуют мотивы. У всех – ну, или у большинства таких преступников – есть то, что мы называем «почерком»: они выбирают определенный тип жертвы – гомосексуалиста, проститутку, бездомного бродягу, любовников, прячущихся в укромных уголках, и т. д. Есть другие: они убивают потому, что не в состоянии подавить это побуждение. Удовлетворив его, останавливаются до тех пор, покуда импульс не возникнет вновь. Я думаю, ваш подопечный – из таких.
– Тут есть о чем подумать… Преступник действует очень изощренно и нестандартно. И всякий раз убивает по-разному – стилетом, ядом, голыми руками… Он прекрасно знает анатомию, и пока для нас это единственная зацепка. Надо полагать, свои убийства он спланировал заранее и довольно давно, потому что яд так просто не достанешь, а значит, мы вправе отнести его к категории «исполняющих миссию», хоть и не можем определить, какую. И еще один возможный след: при убийстве торговки сувенирами он использовал прием русского боевого искусства, называемого самбо.
Я мог бы пойти дальше и отнести к числу его характерных или излюбленных методов то, что он сближается с будущей жертвой, вступает с нею в дружеские отношения. Но – не получается… В эту схему не укладывается убийство, совершенное на многолюдном приеме, в павильоне на пляже. Мало того что жертву сопровождали двое телохранителей, которые должны были бы отреагировать, она находилась под наблюдением агентов Европола.
Русский? Савуа думает, не позвонить ли помощникам – пусть срочно проверят все отели. Поищут русского, приблизительно лет сорока, хорошо одетого, седеющего…
– То, что было применено самбо, еще ни о чем не говорит. – Моррис как истинный профессионал в очередной раз словно читает его мысли. – Вот в другой раз он применил кураре. Не будете же вы на этом основании считать его индейцем из амазонской сельвы?!
– Так что же делать?
– Ждать следующего преступления.
6:50 РМ
Золушка!
Ах, если бы люди больше верили в волшебные сказки да поменьше слушали своих жен, мужей и родителей – им все на свете кажется невозможным, – они иногда испытывали бы то же самое, что она – сейчас, в салоне одного из бесчисленных лимузинов, медленно, но неотвратимо приближающихся к ступеням, к красному ковру, к самому главному подиуму на свете.
С нею рядом – Звезда, с улыбкой на устах, в строгом белом костюме. Спрашивает, волнуется ли она. Разумеется, нет: в прекрасных снах не бывает ни волнения, ни нервозности, ни страха, ни тоски. Там все прекрасно и все происходит как в кино, где героиня после страданий и борьбы всегда осуществляет то, о чем мечтала.
– Если Хамид Хусейн не передумает двигать свой проект, если фильму сужден успех, которого он от него ждет, приготовься – будут в твоей жизни еще такие минуты.
«Если не передумает»? Как? Разве это еще не решено?
– Но ведь я подписала контракт, когда примеряла платья в «Комнате подарков»…
– Забудь, что я сказал! Не хочу портить тебе торжество…
– Нет-нет, продолжайте.
Знаменитый актер ждал от глупой девчонки именно такого ответа и с огромным удовольствием исполняет ее просьбу:
– Знаешь, мне приходилось участвовать во многих проектах – они открывались и потом закрывались. Таковы правила игры, сейчас тебе об этом нечего тревожиться…
– А как же контракт?
– Контракты существуют для адвокатов, которые зарабатывают на них деньги. Пожалуйста, забудь все, что я сказал. Наслаждайся этой минутой.
Минута меж тем приближается. Машины движутся медленно, давая возможность зевакам заглянуть внутрь, увидеть, кто там сидит – пусть и через затемненные стекла, отделяющие избранных от простых смертных. Звезда приветливо кивает. Люди стучат в окна автомобиля, прося опустить стекло хоть на миг – получить автограф, сделать снимок.
Звезда продолжает кивать все так же приветливо, словно не слышит или не понимает, чего от него хотят, и пребывает в уверенности, что одной его улыбки довольно, чтобы озарить мир.
А снаружи – настоящее столпотворение с элементами массового психоза. Пожилые дамы с переносными раскладными стульчиками, на которых сидели, должно быть, с самого утра с вязанием в руках; господа с пивными животами, умирающие с тоски, но обязанные, тем не менее, сопровождать здесь своих жен, расфуфыренных так, будто это им предстоит идти по красному ковру; дети, не понимающие решительно ничего, но чувствующие: происходит что-то интересное. Черные, белые, желтые люди всех возрастов, отделенные металлическими барьерами от узкого коридора, по которому катят лимузины, всей душой хотят верить, что оказались всего в каких-нибудь двух метрах от величайших идолов, хотя на самом деле дистанция эта – во много сотен тысяч километров. Ибо от живых легенд эпохи публику отделяют не только кордоны и стекла машин, но и шанс, возможность, талант.
