Пауло Коэльо - Победитель остается один
Но политик этот не так-то прост, чтобы попасть в ловушку, и он скажет всего лишь, что в городе надо навести порядок в кратчайшие сроки, поскольку «на карту поставлены миллионы, если не сотни миллионов евро». Он не станет влезать в это дело, ибо есть у него и поважнее – вот, например, вино какой марки следует подавать сегодня вечером такой-то иностранной делегации.
«А я? Я на верном пути?»
Запретные мысли возвращаются: Савуа счастлив. Настает самый счастливый миг во всей его карьере, посвященной заполнению формуляров и разбору незначительных происшествий. Он и представить себе не мог, что подобная ситуация вызовет в его душе ликование, подобное тому, что испытывает сейчас, ведь он – настоящий сыщик, который строит версии, идущие вразрез с логикой, и непременно получит награду, потому что первым сумел различить недоступное взору остальных. Он никому не расскажет об этом – никому, даже своей жене, ибо та придет в ужас от такого признания, сочтет, что от постоянных опасностей и напряженной работы муж ее помешался.
«Да, я доволен. Я счастлив».
Он всей душой соболезнует семьям погибших, но сердце его, много лет кряду пребывавшее в инертном состоянии, сейчас возвращается к жизни.
Савуа ожидал увидеть полки, заставленные бесчисленными томами пыльных книг, груды журналов по углам, заваленный бумагами стол, но кабинет сияет незапятнанной белизной голых стен. Несколько изящных светильников, удобное кресло, а прозрачный стол пуст, если не считать гигантского монитора и беспроводной клавиатуры. Рядом лежат маленький блокнот и роскошная ручка «Montegrappa».
– Вы бы все-таки перестали улыбаться и приняли мало-мальски озабоченный вид, – говорит седобородый хозяин: несмотря на жару, на нем твидовый пиджак, сорочка с галстуком, хорошо сшитые брюки. Все это никак не вяжется ни с обстановкой кабинета, ни с темой разговора.
– Не понимаю, о чем вы…
– Все вы прекрасно понимаете. А я знаю, что вы сейчас чувствуете. Вам предстоит расследование небывалого, неслыханного в ваших краях дела. Я сам переживал подобный внутренний конфликт в ту пору, когда жил и работал в Вест-Гламоргане, это в Великобритании. И схожему делу я обязан тем, что меня перевели в Скотланд-Ярд.
«Париж. Вот моя мечта», – проносится в голове Савуа, но вслух он не произносит ни слова. Хозяин предлагает ему присесть.
– Надеюсь, ваша мечта исполнится. Приятно познакомиться. Стенли Моррис.
– Комиссар обеспокоен тем, что пресса начнет муссировать слухи о серийном убийце, – говорит Савуа.
– Да пусть муссируют что хотят, мы живем в свободной стране. Такие дела повышают тиражи и превращают пресное бытие какого-нибудь пенсионера в захватывающее и увлекательное приключение: он будет следить за перипетиями дела по всем СМИ, испытывая разом и сладкий ужас, и уверенность, что с ним-то уж такого произойти не может.
– Вы, вероятно, получили результаты судебно-медицинской экспертизы? Как по-вашему, с чем нам предстоит столкнуться? Действует маньяк или это разборки криминальных структур? Месть одного наркокартеля другому.
– Получил. Отправили почему-то по факсу, а эта машинка в наши дни стала совершенно бесполезной. Я просил выслать данные по электронной почте, и знаете, что мне ответили? Что еще не вполне освоились с этим. В голове не укладывается! Ваша полиция оснащена по последнему слову техники – и до сих пор пользуется факсом!
Савуа беспокойно ерзает в кресле, давая понять, что теряет терпение. Он здесь не затем, чтобы обсуждать передовые технологии.
– Ну, хорошо, давайте к делу, – говорит доктор Моррис, бывшая звезда британского сыска, по выходе на пенсию решивший обосноваться на юге Франции. Надо полагать, британец доволен не меньше, чем он, Савуа, ибо визитер внес приятное разнообразие в его угнетающе-монотонное бытие, заполненное чтением, концертами, чаепитиями и благотворительными ужинами.
– Поскольку прежде я ни с чем подобным не сталкивался, хотелось бы узнать – вы согласны с моей версией о том, что действует маньяк-одиночка?
Доктор Моррис согласен, что трех преступлений, совершенных одним «почерком», достаточно, чтобы сделать этот вывод. Тем более когда они происходят в одной географической точке (в данном случае – в Каннах) и…
– Стало быть, это массовый убийца.
Моррис прерывает его просьбой не употреблять неправильных терминов. Массовые убийцы – это либо террористы, либо незрелые подростки, которые врываются в школу или кафе и открывают огонь по всему, что видят, а потом погибают от пули полицейского или успевают застрелиться. Они предпочитают действовать с помощью огнестрельного оружия или бомб, способных нанести максимальный ущерб за минимальное время – в среднем минуты за три. Последствия таких людей не интересуют, ибо финал истории известен им заранее.
«Коллективное бессознательное» легче мирится с существованием таких людей, поскольку их воспринимают как психически неуравновешенных, что позволяет прочертить четкую грань между «ними» и «нами». Серийный же убийца ассоциируется с чем-то значительно более сложным, а именно – с инстинктом разрушения, изначально присущим каждому человеку.
Повисает пауза.
– Вам не приходилось читать роман Роберта Льюиса Стивенсона «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда»?
Савуа объясняет, что читать-то ему особенно некогда: работа отнимает все время. Взгляд Морриса леденеет:
– А я, вы полагаете, бездельничаю?
– Простите, я неудачно выразился, мсье Моррис. Но у меня к вам очень срочное дело. Давайте оставим литературу в покое… Хотелось бы знать ваше мнение о том, что мы вам прислали…
– Сожалею, но без литературы нам не обойтись. Роман Стивенсона повествует об одном совершенно нормальном человеке, докторе Джекилле, который время от времени, испытывая неудержимое побуждение убивать, превращается в иное существо по имени мистер Хайд. Разрушительные инстинкты свойственны всем нам, инспектор. И действия серийного убийцы угрожают не только нашей безопасности, но и нашему душевному здоровью. Ибо внутри каждого человека, сколько ни есть их на свете, заключена колоссальная разрушительная сила, и всем нам иногда случается испытывать желание, сильнее всего подавляемое обществом, – желание отнять чужую жизнь. Причины этого разнообразны: кто-то желает сделать мир более совершенным, кто-то – отомстить за какую-то давнюю детскую обиду, в ком-то проснулась задавленная ненависть к обществу и прочее… Но сознательно или нет, каждый из нас думал об этом – пусть даже когда-то в детстве.
Он снова со значением помолчал.
– Полагаю, что и вы, независимо от вашего рода деятельности, довольно отчетливо представляете себе, каково оно, это желание. И вам случалось мучить кошку и сжигать безобидных насекомых.
Теперь уже Савуа, ничего не отвечая, окидывает собеседника холодным непроницаемым взглядом. Моррис, однако, расценив молчание как знак согласия, продолжает с прежним видом небрежного превосходства:
– И не надо тешить себя иллюзией, будто вы найдете настоящего безумца – всклокоченного, с блуждающим взором, со странной улыбкой на устах… Если бы вы читали немного больше – впрочем, я теперь знаю, что вы очень занятой человек, – я посоветовал бы вам сочинение Ханны Арендт «Банальность зла. Эйхман в Иерусалиме». Автор описывает суд над одним из самых страшных серийных убийц, каких только знавала история. Разумеется, ему требовались помощники, без которых он бы не справился с порученной ему масштабной задачей по очищению рода человеческого. Минутку!
Моррис подходит к своему компьютеру. Он знает, что посетитель хочет всего лишь узнать выводы, но в данном случае их нет и быть не может. Надо вразумить его, подготовить к трудностям – а ему несомненно придется их испытать.
– Ага, вот! Арендт подробно анализирует суд над Адольфом Эйхманом, одним из главных исполнителей плана Гитлера по уничтожению евреев, участником убийства шести миллионов человек. На странице 25 она пишет, что полдесятка психиатров пришли к выводу о его полной вменяемости. Его психологический портрет, его отношения с женой, детьми, отцом и матерью полностью укладывались в социальные стереотипы поведения, характерного для законопослушного и респектабельного члена общества. Вот что она пишет:
«Проблема заключалась в том, что Эйхман производил впечатление такого же, как все, и в нем не замечалось никакой склонности к извращениям или садизму. Они и в самом деле совершенно нормальны (…) С точки зрения наших установлений эта нормальность внушает не меньший ужас, чем совершенные им преступления».
Вот теперь можно переходить к делу.
– Судя по результатам судебно-медицинской экспертизы, жертвы не подвергались сексуальному насилию…
