Марек Хальтер - Ночь с вождем, или Роль длиною в жизнь

— А как вы объясните, что поселились прямо под квартирой мистера Мортона Собелла?

— Кого из ваших знакомых в Голливуде вы еще уговорили работать на Советский Союз, кроме миссис Лилиан Хеллман и миссис Дороти Паркер?

— Вы знаете, что вас ждет, мисс? Тюрьма — не самое серьезное наказание для таких, как вы. В нашей стране шпионов приговаривают к смертной казни… Если только вы не начнете лояльно сотрудничать с Комиссией.

Когда они оба наконец замолчали, словно сумасшедшие, которым вдруг наскучило бить в барабаны, Марина была белее полотна. Ее погасший было взгляд теперь излучал только ненависть. Никто не мог бы предсказать такой реакции. Она вскочила, прежде чем охрана смогла ее удержать. На столе перед ней, кроме нескольких листков бумаги и карандашей, находился только недопитый графин с водой. Его-то она и выбрала и, ухватив за горлышко, метнула в голову Никсона. Тот инстинктивно отпрянул в сторону, как раз вовремя. Графин, отскочив от его плеча, ударился о стену и разбился. Полицейские набросились на Марину, которая продолжала сопротивляться, выкрикивая оскорбления в их адрес сначала по-английски, а потом и по-русски. По-русски она заговорила на людях впервые. Полицейские прижали ее к столу, так что она почти задохнулась. Я слышал, как с треском лопнула бретелька на ее платье. Когда ей надевали наручники, она застонала от боли. И тут же смолкла. Когда ее поставили на ноги, то пряди от развалившейся прически падали ей на лицо. Никсон и Маккарти тоже стояли. Кон оказался рядом с ними. Никсон морщился, потирая плечо. Он был бледен как полотно, к тому же плохо выбрит и напоминал какого-то злоумышленника из фильма Джона Хьюстона.

Вуд приказал охране увести Марину. Тут я осознал, что сам вскочил на ноги и что Ширли с коллегой тоже стоят около своих столиков. Только Мундт сидел не шевелясь, словно в ступоре. На лица Маккарти и Никсона вернулась усмешка. Последний, казалось, был так горд собой, будто только что едва не попал под автоматную очередь банды Багси Сигела.

Вуд постучал своим молотком по столу и объявил, что слушания временно приостановлены. Он предложил пригласить к Никсону врача, но тот ответил, что в этом нет необходимости. Этот крепкий парень только что вышел победителем из жестокой схватки с женщиной. Члены Комиссии посмеялись, а потом начали что-то тихо обсуждать. Я догадывался о сути переговоров: Марина подписала себе приговор. Она и подумать не могла, какую выгоду они смогут извлечь из этого инцидента, если он попадет в газеты. Мне стало дурно. Я приблизился к Ширли, но та отшатнулась от меня как от зачумленного. У меня перехватило дыхание.

— Что происходит, Ширли?

Она даже головы не повернула. Я собирался проявить настойчивость, но ее коллега смерила меня взглядом в стиле Аль Капоне. Что я наделал, черт возьми! А русская идиотка еще и подписала себе смертный приговор прямо перед Комиссией!

Я решил потихоньку выскользнуть из этого сумасшедшего дома и выкурить сигарету в главном холле, чтобы собраться с мыслями. Это было не слишком умно: едва полицейский закрыл за мной дверь зала заседаний, на меня набросились полдюжины коллег.

— Что там произошло? Кто кричал?

— Что сделала русская?

— Они ее подловили? Она созналась?

Я дал им выпустить пар и не спеша зажег сигарету. Что они все здесь делают, почему судьба Марины Андреевны Гусеевой их вдруг так озаботила? Ведь два предыдущих дня их здесь не было видно. Это я у них и спросил.

— Так с тех пор, как ты стал любимчиком КРАД, ты и газет не читаешь?

— Ты ошибаешься, Том, но Ал млеет лишь от чтения собственных баек…

Это было почти справедливо. Я уже дня два-три не просматривал опусы коллег, а следовало бы. Мне тут же сунули под нос несколько свежих передовиц. «Нью-Йорк Монинг Джорнел», «Вашингтон Геральд», «Дейли Миррор»…

А еще бульварные листки Хёрста, которые уже давно озвучивали бредовые идеи Маккарти. Все как один опубликовали на первой полосе фотографию Марины Андреевны Гусеевой в арестантской робе за решеткой камеры. Заголовки были красноречивы:

ФБР обвиняет русскую шпионку в убийстве агента ЦРУ.

Русская шпионка во главе сети коммунистического заговора?

Русская шпионка пять лет жила в Голливуде.

Русская шпионка причастна к краже ядерных секретов?

Я наскоро проглядел статьи. Бросалось в глаза подлинное имя Марины Андреевны Гусеевой с более или менее верной орфографией, смутный намек на Биробиджан, нагромождение предположений и полувранья о еврейской шпионской сети, а в заключение — ворох обещаний о будущих разоблачениях. О Марине писали, что она была любовницей Сталина и, возможно, убила его жену, что она занимала высокую должность в НКВД, что она злой гений шпионажа… А ФБР уже выследило всех, с кем Марина контактировала в Голливуде… Итак, меня обошли. Можно было забыть об эксклюзивном материале для «Нью-Йорк Пост». Теперь, когда ложные слухи уже распространились, излагать противоположную точку зрения было все равно что останавливать цунами с помощью песка и лопаты. Я вполне мог себе представить реакцию Сэма и Векслера там, в Нью-Йорке. Скорее всего, Вуд был ни при чем. На смертельных утечках информации и слухах специализировался Маккарти, а медиагруппа Хёрста предоставляла ему в этих грязных делах всю необходимую помощь. Уровень всех публикаций был примерно одинаковый: говорилось о «разоблачениях» Гарри Голда и Грингласса и о «еврейско-коммунистической шпионской сети». Для симметрии на второй странице располагалась фотография «голливудской десятки», накануне заключенной в федеральную тюрьму Эшланд, штат Кентукки. Читать и обсуждать все эту мерзость не стоило. Коллеги, если можно было их так назвать, с усмешкой ждали моей реакции. Я попытался кое-как от них отделаться. Нет, русская ни в чем не созналась. Она клялась, что не занималась шпионажем. Пока ее показания никак не были связаны с атомной бомбой. Я нахожу, что Комиссия слишком спешит. Но в жизни так всегда: каждый делает свои выводы.

Я старался говорить как можно более назидательно и скучно, чтобы заставить их разойтись. Все же я услыхал в свой адрес еще пару насмешек, а потом Том Кравиц — старейший журналист из старушки «Вашингтон Геральд» — протянул мне «Ред Ченнелс».

— А вот еще превосходное чтиво, Ал. Ты имена прочти. Может, свое найдешь. — Он заржал и дружески похлопал меня по плечу.

Даже сегодня мне досадно вспоминать, что в ту минуту я заметно запаниковал. «Ред Ченнелс» состряпала компания «Американский бизнес-консалтинг», где правили бал китайское лобби и ФБР, помешанные на борьбе с коммунизмом. Они шли за Маккарти без оглядки. Доносительство было их страстным увлечением. В отчете от 22 июня 1950 года они опубликовали список «красных», включавший сто пятьдесят одно имя. Сто пятьдесят одна судьба будет в ближайшее время безжалостно сломана. Я рисковал остаться и без работы, и без друзей. В списке мне попались Хеллман, Паркер, Дэшил Хэммет, Джон Гарфилд, Ник Рей, Джозеф Лоузи, Жюль Дассен — словом, почти треть Голливуда. Остальные люди из списка работали на телевидении, на радио, в театрах и газетах. «Ред Ченнелс» все же слегка отставал от времени: Марина там еще именовалась Марией Эпрон. Да и меня в списке не было. Уже хорошо. Но предостережение Сэма три часа назад уже сверлило мой мозг. Горячо, уже горячо, черт возьми!

— Ал? Ал Кёнигсман?

Я резко обернулся, словно у меня за спиной стояло чудовище. То была стенографистка — коллега Ширли, миниатюрная пятидесятилетняя женщина с копной темных волос на голове, которую она ежедневно приводила в порядок путем различных ухищрений и бигуди. Кинув осторожный взгляд на полицейского у дверей, она со смущенным видом раскрыла свою ладонь, и я увидел в ней записку.

— Это от Ширли.

Я быстро схватил листок и постарался выглядеть непринужденно.

— Спасибо за помощь.

— Не за что… Если вам это интересно, председатель Вуд объявил, что слушания возобновятся через пять минут.

— Еще раз спасибо.

Она повернулась, и кудряшки на ее голове запрыгали.

Я отошел подальше и прочел записку Ширли.

Про ужин сегодня забудь. Иди домой и сиди тихо. С телефонными звонками будь осторожен. И не пытайся мне звонить. Мы не знакомы. Записку уничтожь.

P.S. Твоя русская совсем спятила.

Вчера я бы посмеялся над Ширли с ее паранойей, но сегодня почувствовал, как сильно бьется мой пульс. Ширли что-то узнала. Может быть, к ней заявилось ФБР, допрашивали ее с пристрастием и задавали вопросы обо мне. Докопались до фальшивого разрешения на посещение тюрьмы. Делая вид, что я погружен в чтение «Ред Ченнелс», я осмотрел холл. Лишь в дальнем углу пара коллег что-то обсуждали. Легавых видно не было, кроме охраны у дверей. Не заметил я и людей в штатском, погруженных в чтение какой-нибудь «Дейли Миррор». Да и зачем им это, они ведь знают, где я, и могут спокойно дождаться моего выхода у машины. Я подошел к одной из огромных бронзовых пепельниц, раздавил в ней окурок и тут же зажег другую сигарету. Чиркнув спичкой, я самым естественным жестом поджег записку Ширли и зарыл пепел в песок. Пару секунд я колебался, вернуться ли мне в зал или сразу уйти. Я дорого бы дал за совет Лина. Однако паниковал я недолго. Чтобы успокоиться, я сделал шагов пятьдесят по холлу, а потом показал аккредитацию полицейским и вошел в зал. Там мне стало легче. Как раз в эту минуту открылась дверь в глубине зала, и полицейские ввели Марину. Она была так же растрепана и руками в наручниках придерживала бретельку платья, спрятанную под накинутую на плечи белую кофточку. Я быстро проскользнул на свое место, даже не посмотрев в сторону стенографисток. Вуд окинул меня самодовольно-брезгливым взглядом, будто наблюдал за крысой, прошмыгнувшей в зал заседаний.