Джин П. Сэссон - Мольба Мариам

Весной 2002 года в Кабул отправилась моя сестра Надия. Она пыталась разыскать там Дюрана, но выяснилось, что он уехал. Надия позвонила, чтобы сообщить мне новые сведения.

— По крайней мере, Мариам, ты можешь больше не тревожиться о безопасности Дюрана. Каис в очередной раз переметнулся. Сначала он поддерживал коммунистов, потом «Талибан», а теперь он помогает американцам в их борьбе с «Талибаном».

Все что касается Каиса, меня уже не могло удивить. Этот человек по своей сути никому не мог быть верен. Он менял политические пристрастия с такой же легкостью, с какой я переворачивалась в кровати.

Я тут же поняла, что больше ждать нельзя.

— Надия, я еду, — сказала я. — Я возвращаюсь домой за сыном.

— Нет! — завизжала Надия. — Мариам, этого нельзя делать. Твое присутствие всех подвергнет опасности.

— Почему?

Надия передала трубку нашему кузену, и он объяснил:

— Каис разработал изощренный план на тот случай, если ты попытаешься встретиться с сыном. Он распространяет лживую информацию и всех настраивает против тебя. Только появившись в Кабуле, он сообщил всем, что матерью Дюрана была американка, которая скончалась. Он никогда не признавался в том, что похитил Дюрана. Когда члены нашей семьи сообщили властям правду, они обратились к старейшинам племени Каиса, и те согласились допросить его. Они снова и снова задавали ему вопрос, почему он покинул Америку. И если бы им удалось уличить его во лжи, ему бы пришлось носить паранджу до конца своих дней.

Обречь мужчину на ношение паранджи было страшным оскорблением. Однако порой, когда мужчина уличался во лжи или совершал какой-нибудь другой недостойный поступок, старейшины племени выносили подобное решение. Если бы к ношению паранджи приговорили Каиса, он, несомненно, стал бы всеобщим посмешищем. Более того, он был бы вынужден покинуть страну, чтобы скрыть свой позор.

— Однако, Мариам, — продолжил кузен, — если старейшины решат, что не Каис, а ты повинна в разводе, тебя обрекут на смерть вне зависимости от того, являешься ты гражданкой Америки или нет.

— Ах вот как? Значит, мужчину в качестве наказания можно просто унизить, а женщину за это же преступление необходимо убить?! — Кровь у меня вскипела. — Знаешь что? Я приеду в Афганистан и приведу своего бывшего мужа в суд. В присутствии американцев ситуация будет выглядеть несколько иначе.

— Ты что, считаешь, что афганские племена живут по американским законам?! — повысил голос мой кузен. — Каис будет говорить и поступать так, как ему вздумается, и ему будут верить, потому что он мужчина. Ты же знаешь, что женщины не обладают никакой властью. Ты знаешь, что слово мужчины важнее слова женщины. Твоим словам никто не поверит, потому что ты — женщина. И твой приезд в Кабул, Мариам, станет началом войны между двумя племенами. И кто тогда будет растить наших детей?

Я затряслась от ярости, когда мой кузен добавил:

— Твой сын теперь знает о тебе. И если он захочет тебя увидеть, он с тобой свяжется. А если не захочет, значит, такова твоя судьба. А теперь, пожалуйста, оставь нас в покое.

— Тебе все понятно? — беря трубку, осведомилась Надия.

Я была раздавлена разочарованием и с нетерпением ждала, когда Большой Дюран свяжется со мной, представляя себе нашу первую встречу. Что я скажу своему сыну? И что он скажет мне? Казалось, все просто: я признаюсь ему, как люблю его и как по нему скучала.

Однако я так и не получала сведений от Дюрана. Он продолжал хранить молчание. Было очевидно, что Каис настроил моего сына против меня. И с тяжелым сердцем я решила, что, возможно, никогда не увижу Большого Дюрана.

Летом 2003 года я с маленьким Дюраном поехала навестить свою кузину Зиби в Дюссельдорф. Мы наслаждались завтраком, когда вдруг зазвонил телефон. Из ответа Зиби я поняла, что звонил Халид.

— О боже, спасибо, — прошептала она в трубку и разрыдалась.

Я бросилась к ней, видя, как она записывает на листке бумаги телефонный номер. Первыми цифрами были «93» — международный код Афганистана.

Я потеряла самообладание и принялась метаться по комнате.

— Это номер Дюрана! Он позвонил!

Зиби попыталась успокоить меня.

Но я выхватила у нее трубку:

— Халид? Халид? Это он звонил? Это он?

— Любимая, — ответил Халид своим мягким голосом. — Сделай глубокий вдох. Это хорошие новости. Твоя сестра снова в Кабуле. И она нашла твоего сына. Он звонил тебе! — Голос у Халида сорвался. — Он оставил свой номер телефона. Позвони ему. Я с тобой прощаюсь. Перезвони мне потом и расскажи, как ваши дела.

Я обезумела от радости. Может, Надия наконец поняла, какую роль она сыграла в похищении моего сына. И если теперь ей удастся соединить нас, я прощу ей все.

У меня никак не получалось правильно набрать номер Дюрана — руки дрожали, а слезы застилали глаза.

Наконец муж Зиби забрал у меня телефон и сам набрал нужный номер.

Сердце у меня колотилось с бешеной скоростью, и я тут же забыла все подготовленные слова.

— Алло, — послышался в трубке мужской голос.

Вряд ли он мог принадлежать моему маленькому Дюрану.

— Алло? — чувствуя, как у меня перехватило дыхание, ответила я.

— Алло? — повторил мужчина.

— Дюран?

— Да.

— Это твоя мама, Дюран. Твоя Мано. — И я разразилась рыданиями. — Помнишь, когда ты был маленьким, ты называл меня Мано?

— Пожалуйста, перестаньте плакать, — холодно ответили мне.

Кто был этот человек? И где был мой сын?

— Перестать плакать? Да как же я могу перестать плакать?! Я ждала этого мгновения семнадцать лет. — С языка у меня срывалось совсем не то, что я собиралась сказать. — Послушай, я сейчас же приеду к тебе. Первым же рейсом я прилечу в Кабул.

— Я запрещаю тебе появляться в Кабуле! — закричал мой собеседник.

— Ты запрещаешь мне? Но, Дюран… сын мой… любовь моя… я должна тебя увидеть.

Этот холодный голос уже убивал меня, но теперь он стал еще жестче:

— Послушай, сестренка, не надо сюда приезжать. Я повешусь, если увижу твое уродливое лицо.

— Зачем? Зачем ты говоришь это? — всхлипнула я. — Я твоя мать. Я жила лишь ради того, чтобы встретиться с тобой. Я…

— Послушай, сестренка, согласно законам Пактии развода не бывает.

В голове у меня все помутилось. Почему мой сын называл меня сестренкой, да еще с такой ненавистью? Почему он был таким жестоким?

— Как ты посмела развестись с моим отцом?! — закричал он, прежде чем я успела ответить.

— Дюран, Дюран, сейчас не время обсуждать это. Но ты должен знать, что я развелась с твоим отцом, потому что он избивал меня.

— Папа сказал, что ты отказалась от меня после развода и продала меня ему за пять тысяч долларов. Он сказал, что ты никогда меня не любила.

Сердце у меня заныло, и я прижала руку к груди.

— Дюран, послушай меня! — слова хлынули из меня потоком. — Это неправда! Я могу показать тебе документы, свидетельствующие о том, что твой отец похитил тебя. Дюран, твой дед и я делали все возможное, чтобы найти тебя. Ты должен мне верить. Ты даже не назовешь меня мури? — помолчав, добавила я. («Мури» по-пуштунски означает «мама».)

— Прежде чем я смогу назвать тебя матерью, тебе придется ответить на целый ряд вопросов, — холодно ответил он. — И тогда я решу, стоит ли мне с тобой встречаться.

Зиби взяла параллельную трубку:

— А теперь оба успокойтесь, — промолвила она. — Вы впервые беседуете за много лет. Понятно, что вы нервничаете.

Дюран, не говоря больше ни слова, повесил трубку.

Я была так потрясена, что не могла вымолвить ни слова. Я столько лет мечтала о том, что признаюсь сыну в своей любви и расскажу о том, как ни на мгновение не переставала его искать. И вот моя мечта обернулась кошмаром. Мое дитя, мой обожаемый Дюран, не испытывал любви к своей матери. Более того, всеми возможными способами он показал мне свою ненависть.

Зиби безуспешно пыталась утешить меня:

— Мариам, отец Дюрана промывал ему мозги на протяжении семнадцати лет. Мальчик в полной растерянности и не знает, что ему думать. Он еще объявится. Дай ему время.

Заливаясь горькими слезами, я позвонила Халиду и сообщила о происшедшем. Но Халид, как всегда, остался непоколебимым.

— Не волнуйся, милая. Мы перезвоним тебе, когда он будет готов. Это займет некоторое время.

Я бродила, как дикое животное в клетке, обвиняя себя, что все сказала не так, как мечтала. Мне хотелось накричать на своего спокойного мужа. Время? Разве семнадцати лет, которые я провела в разлуке с сыном, было недостаточно?

Дюран позвонил снова через два дня. И на этот раз мне удалось совладать со своими эмоциями, хотя это было непросто. Я надеялась, что он звонит, так как вспомнил что-то, но, увы, это было не так. Он по-прежнему думал лишь о своем отце. Дюран опасался, что я могу создать ему проблемы.