Ирина Потанина - Русская красавица. Анатомия текста
Кстати, за то время, что мы были в гостях на этом канале, юная помощница режиссера успела трижды переодеться, перепричесаться, и вообще в корне сменить имидж. Красивая, на самом деле, девочка, любопытная… Один из монахов явно тоже так думает. Отвлекается от своих разговоров, смотрит в упор на девочку, дожидается ответного взгляда и вдруг самым обычным, самым земным образом подмигивает… Потом быстро облизывает пухлые губы мягким языком и подмигивает вновь. Девочка переводит ошарашенный взгляд на переводчицу.
— Что вы! — отвечает кому-то дальнему та. — У них очень много запретов, законов и добровольно наложенных на себя лишений. Все они дали обет безбрачия. Из родных только браться, сестры, да родители. И те, в большинстве, остались далеко на Тибете. В двенадцать лет мальчика, который пожелал стать монахом, родители отправляют с проводником через горы. Чаще всего они больше никогда не видят свое чадо. Представляете, как велико у них уважение к вере и образованию в монастыре, если родители — а у них очень любят детей, очень-очень, — соглашаются пойти на вечную разлуку с сыном, ради того, чтоб он мог получить должное духовное развитие… Понятие любовь связано у них совсем с другими материями, вовсе не с отношениями между полами…
Мы с юной помрежшей обе думаем, что странное поведение монаха нам показалось. Гримерша — до чего толкова, до чего умничка! — уже почти привела меня в порядок. Лиличка сидит рядом и пристально наблюдает за ее работой, а я бесцеремонно разглядываю в зеркало всех присутствующих и вслушиваюсь в разговоры. «Люди-ляди, людишечки,/До чего же не скучные…,/ У экрана окошечка, / Я торчу круголосуточно…» — играет в голове что-то похожее на Сукачева. Или не на него?
— Слушай, они файлы потеряли, у тебя дискет с собой нет? — Лиличка только что гневно отчитывала свой сотовый в углу гримерки, а теперь вот бросается на меня. — Ну, как можно быть такой безалаберной?! Ну, надо же было захватить дискеты с текстами! Я ж предупреждала!
Ничего подобного! Об эфире предупреждала, о текстах — тоже. А про дискеты — нет. Это она только сейчас выдумала, чтобы найти повод сорвать на мне свои психи. Да и когда просто о тексте эфира речь шла, Лиличка уже начала потихоньку нервы трепать…
— Не поверишь, какие у меня для тебя новости, — ласково улыбнулась Лилия, заглянув ко мне вчера после разговора с Рыбкой. Улыбнулась и в секретер за коньяком полезла, потому что новостей без обмывки у нее не бывает. — Тебя зовут на прямой эфир к этой, как ее… Ну, модной такой ведущей, что вечно прыгает, как ненормальная. С Геником уже обсудили. Он, конечно, руками-ногами «за». Удивляется даже, хвалит, что мы с тобой так лихо стартанули…
— Неужели? — изо всех сил в удивлении вытаращив глаза, я изобразила нужные эмоции.
— Будет честное интервью без всяких подтасовок. Нет, вопросы мы им напишем, разумеется. Знаешь, режиссер мне сама сказала: «Наша ведущая всем хороша, да остолопка редкая. Не хотите неожиданностей — напишите, о чем вас спрашивать…»
Я как раз страшно хотела неожиданностей, но объяснять это Лиличке — маразм, потому кивнула согласно и понимающе. Ну, и тут же села строчить вопросы.
«Скажите, когда вы сами поняли, что Марина и Черубина — это одно и то же лицо, что вы испытали? Гордость за подругу или, может, зависть к ее славе?»
«Я испытала злость. Разозлилась так, что если б Марина к тому времени не умерла, я ее, наверно, убила бы… Как можно было настолько не доверять нам, своим друзьям? Разуверившись в возможности что-либо дать этому миру, она готовилась в душе к самоубийству, в внешне пыталась остаться неизменной. Даже еще живее казалась, чем раньше. С радостью соглашалась на всякие авантюры. В гастрольный тур вместо меня поехала, надеясь наверное, что новые ощущения что-то изменят… Но от себя не убежишь. Узнав о настоящих причинах ее самоубийства, я, конечно, ужасно разозлилась. И на себя за невнимательность и на Марину за скрытость, и на всех нас за то, что остаемся толпа-толпой, неспособной понять поэта… Все это очень похоже на историю с Моррисоном. Все его выходки на сцене — ну, расстегивание ширинки там, нецензурная ругань на концертах и прочее — это ведь не для понтов или там от наркотиков, как пишут. Это — от безысходности. Когда он понял, что в нем видят что угодно — секс-символ, бунтаря, безбашенного музыканта, лютого неформала … — что угодно, но не то, чем он являлся на самом деле — не Поэта. Когда понял это, почувствовал, что люди слушают его тексты, не слыша, не понимая и даже не пытаясь понять… Тогда и начал проверять жизнь на прочность по полной программе. Как известно, в определенный момент она не выдержала… С Мариной произошло то же. Ее не поняли. Она думала, глядят в душу, а они под подол лезли… И вот ей бы плюнуть на мнение толпы в тот момент, вспомнить, что есть люди, которые действительно ценят ее и понимают, а она…»
«Уж не хотите ли вы сказать, что двигательной силой написания такой яркой, такой жизнеутверждающей книги была самая настоящая злость?»
«Хочу. И именно это и говорю. Разобидевшись, я решила все же вывести Марину на чистую воду, пусть посмертно, но все же… А потом, когда накопилось уже очень много материала, грех было не собрать его в книгу. А тут уже включились издатели, и дальше двигательной силой была не моя злость, а их доброта…»
«Или коммерческая хватка? Я слышала, такие вот произведения о недавно ушедших знаменитостях очень хорошо продаются…»
«Ничего об этом не знаю. Я катастрофически не разбираюсь в коммерции, чем сейчас вполне довольна. Если и впрямь интересуетесь, спросите у моего менеджера…»
— Нормально-нормально, только для этого эфира не годится совершенно, — резюмировала глядящая все это время через мое плечо Лиличка. — Эта ведущая отродясь таких вопросов не задавала. Слишком остро для нее. Нужно по-другому. Легко, весело, молодежно… И, прошу тебя, делай акцент все-таки а рекламе будущей книги. Побольше говори о том, что заканчиваешь работу над продолжением, в котором будут еще более сенсационные факты…
— Опять — двадцать пять! — вспылила я. — Но ведь нет никаких фактов! И продолжения никакого пока нет. Я не напишу его, может, никогда, а ты хочешь рекламировать…
Но Лиличка оставалась непреклонной. Пришлось переписывать интервью. И вот теперь выяснилось, что его потеряли. И правильно. Должно же в этом мире происходить хоть что-то, заранее мне не известное…
— Идиоты! — шипит Лиличка, вытащив еще не доделанную меня из рук гримерши. В здешней курилке совершенно неуютно — холодно и некуда присесть. Я хочу, чтоб мне докрасили второй глаз, хочу настроиться на эфир, а вместо этого должна предоставлять Лилии возможность выговориться. — Говорят, «все всегда импровизируют! А вопросы мы вас просили подготовить просто для общего ознакомления с направленностью беседы…» Не надо было соглашаться с ними бесплатно работать, надо было им сразу перечислить сумму, чтоб были как шелковые…
— Чего ты боишься? — я решаю пойти напролом. — Ничего запрещенного они не знают, только официальную версию. А я, можешь поверить, пока ничего не скажу. Если б хотела, давно б уже сказала, так ведь?
Лиличка меняется в лице и закусывает губу. Брови ее стремительно взмывают вверх.
— Ты это о чем? — щурится. — Не понимаю тебя…
— Ну там, о том, что мы наемников собираемся для продолжения брать, и прочих нечестностях, — быстренько съезжаю с темы.
— А-а-а, — Лилия вздыхает с явным облегчением, и я теперь точно знаю, что в проекте есть нечто, глубоко от меня сокрытое. «В этой книге очень мало правды…» — говорил Артур. Похоже, это были не пустые подозрения… Лиличка, тем временем, опомнилась. — Ладно, будь, что будет… Что это я тебе зубы заговариваю. Иди, иди, готовься… Я пока Генику позвоню, а то он как увидит, что интервью не по тексту пошло, так весь канал им тут и закроет… Иди, иди…
И я, представьте, как самый настоящий честный человек, пошла в гримерку, и даже не стала подслушивать!
* * *Отгремел очередной клип, под завершающие аккорды Ведущая отплясывала на фоне большого экрана, демонстрирующего все, творящееся в постановочной части студии. Начался новый кусок утреннего прямого эфира.
— И снова, снова с вами наша программа и, разумеется, я, — все это бодреньким, звонким голоском, да с пританцовываниями, да с улыбочкой. Слишком крупная, слишком веснушчатая, слишком с простыми чертами лица, чтоб считаться красивой, но такая живая, подвижная и бойкая, что глаз не отвести. Не зря в нее влюблено такое количество телезрителей.
— Итак, у нас в гостях…
И пошла-поехала длинная довольно-таки читка с представлением. На экране за спиной ведущей в этот момент появляется коллаж из моих фотографий, перед ней — листок с текстом представления, а на низеньком столике возле нее… большие розовые кроссовки. Любопытно…
