Ирина Потанина - Русская красавица. Анатомия текста
Копию расписки Лиличка позже все же вытянула. В качестве иллюстрации к рассказу Рины, вместе с фотографиями — вот тот концерт, где она под маскою, вот фото нашей встречи: мы с Ринкой одновременно к одноразовым стаканчикам с разных сторон низкого столика тянемся… Расписка тоже прилагается. В книге вообще очень много иллюстративного материала, за что спасибо огромное Лиличке. Вот где она, действительно, на славу поработала.
— … Что с Мариной творилось после того концерта — передать не могу. Нет-нет, вслух не говорила ничего. Но сразу сама не своя сделалась. Бледная, глаза красные… Публика ведь меня «на ура» приняла. Нет, чтоб плюнуть, просит меня, чтоб я еще концерт отработала. «Не трави себя! Не мучь!» — взмолилась я, потому как не было мочи уже глядеть на эти ее мучения. — «Такой это зверь — публика. Всеми подряд приручаемый. Что на него из телевизора и радио льется, под то он и балдеет. Забей!» Но она не забила. Два концерта еще наблюдала за своей изменницей-публикой. А я уж нарочно так себя вела, что даже самой мерзко делалось. То рот под фонограмму открыть забуду, то поверх песни давай кричать бред всякий, вроде: «Пользуясь случаем, хочу передать привет этому мальчику в его восемнадцать лет…», то движения вскяие похабные изображаю, похлеще, чем в клубах своих. Я б сама от такого концерта обалдела бы давно и часть денег обратно потребовала. Часть — потому что промывка желудка тоже денег стоит, а меня бы от концерта обязательно блевать потянуло, и я б за это блевание бы честно, как за промывку, заплатить бы была согласная… Но не как за концерт! А народ в зале ничего — беснуется, радуется. Вот после этих концертов и приняла Марина то роковое решение: «Не будет им больше Чурубины. Не хочу. Не в этом смысл. Опускаются руки. Проект пора сворачивать…» И как Лилия Сергеевна ее ни уговаривала — ни в какую. Тогда решили хоть людям ничего не говорить. В шоу бизнесе ведь, ты же знаешь, уйти из жизни — почет, а со сцены — позор. В общем, разработали план. Отработала Марина Бесфамильная свой последний в жизни Черубиновский концерт, на последней песне задержала дыхание, упала… По всем новостям потом передали, мол, замертво. И мое лицо показали в качестве Черубиновского. Это Марина настояла: «Любая тайна» — говорит — «Рано или поздно должна быть открыта, иначе это не тайна, а издевательство над зрителями. Но я светиться не хочу. Не интересно мне все это больше. Ты у меня в долгу, так что придется последнюю мою просьбу выполнить — будем выворачивать события так, мол Черубиной ты была… Самых близких предупреди, чтоб, увидев тебя в новостях мертвую, в обмороки не падали. А сама — внешность видоизменяй и город надолго освобождай от своего присутствия». Я повозмущаться хотела, да боязно — все ж таки я на горячем пойманная, да кару не понесшая. А потом Лилия Сергеевна включилась: «А вот тебе, Марина-массажистка, оплата предстоящих расходов», — говорит елейным голосочком. Так все и решилось… Детишек маме сдала, с пацанами-музыкантами распрощалась, взяв клятву о молчании, да деньжат Лилиных подкинув немного, а сама — в путь дорогу… Кто знает, не влезь я в это тогдашнее насмешничество, может, Марина Бесфамильная не разочаровалась бы ни в себе, ни в публике, ни во власти своей над публикой… И тогда, может, не наложила бы на себя руки. А так выходит — год после этих событий потынялась по миру, ничем особенным не занимаясь, так своего смысла и не нашла, да не выдержала. А я все мучаюсь, неужто и в ее уходе я виновата? И вообще, скверная все это ситуация. Кто знает, не уедь я тогда, может, и не встретила бы в результате одного типа, может, и не узнала бы обо всех его подлостях, может, не застала бы с другой, которой верила. И не сидела бы тогда здесь, не звалась бы убийцею. Да и он ходил бы жив-живехонек… Все ж таки жалко его. Он хоть сволочь, но человек-то хороший… — Рина быстро опомнилась. — Но это уже совсем другая история, — завернула с насмешечкой. И диктофон тут же клацнул — кончилась пленка-то.
— Прямой эфир чреват всякой гадостью! — продолжает гневаться Рыбка, а я ломаю голову, какая-такая гадость у него с Мариной из-за прямого эфира приключилась, и почему я, знаток-исследователь-почитатель, ничего не знаю об этом происшествии. Кроме того, Рыбка говорил: «Марина чуть не завалила наш проект». Какой это он ему «наш»?! По моим сведениям, проект — Маринкин, а кое-какие деньги Рыбка туда вкладывал не как владелец, а как добрый спонсор и сам при этом никаких дел в нем не вел, целиком доверяясь затеявшей эту историю Бесфамильной. Что-то противоречит моя информация тому, о чем Рыбка сейчас толкует Лиличке: — Черубиновский проект создавал Артур. Ты же знаешь этого перестраховщика — предусмотрел и то, и се… А вот, на тебе, на прямом эфире прокололся. Если даже у него не получилось…
— Успокойся! — Лилия уже взяла себя в руки и теперь лишь тихонечко посмеивается. — Ты слишком переутомлен. Нельзя столько думать. Иди сюда, расслабься и вспомни, кто мы. Мир — наш, мы можем все, нам ничего не страшно… Артур — ничто. Мы же оба это прекрасно знаем. Он был влюблен в свои идеи и совсем не уделял внимания материалам, из которых их строит. Я — другая. Я все-таки психолог, милый мой друг. Все будет в порядке. Сафо приручена полностью. Я контролирую ее. С ней не возникнет проблем ни на прямом эфире, ни при сворачивании проекта. Она — материал податливый…
Ну, ничего себе! От греха подальше — чтоб не выдать себя, не вспылить, не наскандалить, не высказаться, — отлетаю обратно в кабинет. Тем более, что компьютер теперь совсем сошел с ума и пищит на одной ноте противным голосом. Клацаю кнопками перегрузки, явно нервничаю. Еще раз прокручиваю в голове все услышанное. Мало того, что игра ведется явно бесчестная. Так еще и против меня, судя по всякому. Это я-то податливый материал? Это я-то полностью контролируема?! Ох, Лилия, ох как ты не права… Ну, погоди, дождешься у меня, поломаюсь и шуму наделаю, хуже моего компьютера. И никакая перегрузка тебе тогда будет не по силам.
А может, я все усложняю? Может, этот их разговор совсем не так трактуется? Может, никаких обманов между нами не кроется? М-да, запутка запутанная. Впору уходить, да любопытство неукрощаемо…
* * *На прямой эфир — таки позвали. А в гримерке сидели самые настоящие тибетские монахи! Целых три штуки! Равномерно бронзовые, безволосые, округлые, похожие между собой словно братья, то ли из-за одинаковой одежды — длинных желтых балахонов, перекинутых сверху через плечо на древнегреческий манер, — то ли от общего выражения довольной покорности на лицах. Они тихонько переговаривались по-своему, не проявляя к окружающим ни малейшего интереса. Переводчица — вот кому нужно было идти в просветленные! — вся светящаяся, улыбчивая, гипнотизирующая твердыми интонациями и чувством, звучащим в ее словах. Она терпеливо отвечала на все вопросы присутствующих. Разговор с монахами в прямом эфире уже состоялся. Там они пели разложенные на многоголосье мантры, завораживая низкими грудными, каким-то совсем нечеловеческими звуками, а потом рассказывали через переводчицу, где и когда можно будет послушать их концерт. Теперь, в гримерке, на переводчицу обрушился шквал вопросов от работников передачи. Все-таки не каждый день монахи посещают!
— Нет, почему же, материальный вопрос их очень даже интересует, — лучится доброжелательностью переводчица, не гнушаясь в пятый раз рассказывать одно и то же. — Они ведь — беженцы. Китайцы сделали невозможным их проживание в родных местах и следом за Ламой все истинные монахи ушли через горы в Индию. Конечно, у новых монастырей есть свои покровители. Преимущественно из Голливуда, вы же знаете… Но средства все равно нужны! Сейчас очень многие тибетские монахи странствуют по миру с концертами и зарабатывают средства для существования своих монастырей…
— Она говорит с такой убежденностью, что даже хочется верить, — шепчет мне на ухо Лилия. — Эх, где мои двадцать лет, где наивность и непорченность? Как противно иногда быть скептиком! Впрочем, даже в двадцать я не была дурой… Нет, ты только посмотри на нее!
Лиличку задевает в происходящем поведение одной юной особы. Ее представили нам, как помощницу режиссера. Девочка явно поставила себе цель выглядеть стильно, потому кривляется сейчас, что есть мочи. Сидит на полу напротив переводчицы, обхватив руками обтянутые длинной юбкой колени. Тянет демонстративно заинтересованное лицо к рассказчице, то и дело проводит расческой по длинным белым волосам, чтоб держались еще ровней, моргает лысыми ресницами — на самом-то дели они у нее нормальные, просто стрелки девочка зачем-то навела слишком ярко, а ресницы вообще не накрасила — и, главное, очень жеманным тоном, поводя плечами в такт словам, задает совершенно глупые, несколько раз уже освещенные вопросы. Лилию трясет от подобных особ. И я знаю почему — они слишком похожи на саму Лилию. Впрочем, нет. Моя кривляка, все же, смотрится естественней.
