Сью Кидд - Обретение крыльев
Девочка присела рядом с ней на кровать, переводя взгляд с одного лица на другое. С очень темной кожей, ширококостная, с большими руками и ступнями и крутым лбом, она была очень похожа на отца. Дочь Денмарка.
Я велела Минте принести мокрую тряпку. Пока я вытирала матушке лицо, она стонала и вертела шеей. Сейб побежал за госпожой и Ниной. Когда они пришли, матушка открыла глаза.
Над кроватью повис запах немытых тел, и госпожа отодвинулась и закрыла нос рукой.
– Шарлотта, – удивилась она, встав поодаль. – Это ты? Я думала, мы больше тебя не увидим. Где ты пропадала, черт возьми?
Матушка открыла рот, пытаясь ответить, но получалось что-то нечленораздельное.
– Мы рады, что ты вернулась, Шарлотта, – сказала Нина.
Матушка замигала, не понимая, кто говорит. Когда она исчезла, Нине было шесть или семь.
– Она в здравом уме? – спросила госпожа.
Тетка уперла руки в бока:
– Она измотана. Ей нужно поесть и хорошенько отдохнуть. – И послала Фиби за бульоном.
Госпожа пристально разглядывала девочку:
– Кто это?
Вопрос интересовал всех. Девочка выпрямилась и одарила госпожу пронзительным взглядом.
– Она моя сестра, – объяснила я.
В комнате повисла тишина.
– Твоя сестра? – переспросила госпожа. – Силы небесные! Что же мне с ней делать? Я с трудом могу прокормить и остальных.
Нина подтолкнула мать к двери:
– Шарлотте нужно отдохнуть. О ней позаботятся.
Когда за ними закрылась дверь, матушка посмотрела на меня с прежней улыбкой. На месте двух передних зубов зияла большая некрасивая дыра.
– Подарочек, ты только взгляни на себя. Посмотри. Моя девочка, такая большая.
– Мне тридцать три, мама.
– Все это время…
Ее глаза наполнились слезами. Это были первые слезы, которые я видела у нее за всю жизнь. Я наклонилась к ней и прижалась лицом к ее лицу.
Она тихо спросила:
– Что с твоей ногой?
– Неудачно упала, – прошептала я.
Сейб распорядился, чтобы каждый занялся своим делом. Я же стала кормить матушку бульоном с ложечки, а девочка выпила свой бульон из миски. Они проспали рядышком весь день. Время от времени Тетка просовывала в дверь голову и интересовалась:
– Как вы там?
Она принесла хлеба, касторового масла, прокипяченного с молоком, и одеяла, на которых я должна была спать ночью на полу. Помогла мне снять с несчастных обувь, не разбудив, а увидев болячки на их ступнях, оставила у двери мыло и ведро с водой.
Девочка один раз проснулась и попросила ночной горшок. Я отвела ее в уборную и, пока ждала, смотрела, как опадают с дуба листья, плавно кружа по воздуху. «Матушка вернулась». Я еще не вполне осознала случившееся чудо, иначе горячо бы благодарила Господа. В то же время я не могла прийти в себя от того, как она изменилась. И еще тревожилась, как бы госпожа чего не учинила. Она смотрела на мать и дочь, словно на двух пиявок, которых поскорей хочется стряхнуть.
Девочка босиком вышла из уборной.
– Надо вымыть тебе ноги, – заметила я.
Она воззрилась на свои ступни с полуоткрытым ртом, высунув розовый кончик языка. Ей, должно быть, тринадцать. Моя сестра.
Я усадила ее на трехногий табурет в той части двора, куда проникал еще солнечный свет. Потом вынесла во двор ведро и мыло и засунула ее ноги в воду.
– Сколько дней вы с матушкой шли сюда?
С их утреннего возвращения девочка не проронила ни звука, но сейчас с ее губ полился неудержимый поток слов.
– Точно не знаю. Три недели, а может, больше. Мы прошли весь путь от Бофорта. Это усадьба массы Уилкокса. Шли ночью. Шли по тропам купцов вдоль речек. Днем прятались в полях и канавах. Это наш четвертый побег, и мы знали, какой путь выбрать. Чтобы сбить со следа собак, мама натирала ботинки и ноги кожурой от перца и лука. Она сказала, что в этот раз мы не вернемся, лучше умрем.
– Погоди. Вы с мамой убегали уже три раза и всякий раз вас ловили?
Кивнув, она посмотрела на облака:
– Один раз дошли до реки Комбахи. Другой – до Эдисто.
Я вынула ее ноги из ведра и натерла мылом, а она все говорила:
– Мы взяли с собой кукурузы и сухого ямса, когда все это закончилось, ели съедобные листья и ягоды. Все, что находили. Если мама не могла идти, я брала ее на спину и несла. Она говорила: если со мной что-то случится, продолжай путь, пока не найдешь Подарочка.
Сестра многое мне рассказала. Как они пили из луж и слизывали капли росы с листьев сассафраса, как забирались на деревья на болоте и привязывали себя к веткам, чтобы поспать, как, сбившись с пути, плутали под луной и звездами. Поведала, как однажды мимо них проехал в повозке бакраб и не заметил их, хотя они лежали в канаве совсем рядом. Оказалось, она говорит на языке галла, рабов с островов. Научилась ему от женщин на плантациях. Увидев птицу, она говорила биди. Черепаха у нее была кутер. Белый человек – бакраб.
Я хорошенько вытерла ей ноги:
– Ты не назвала своего имени.
– Человек, который присматривал за нами на рисовом поле, называл меня Дженни. Мама говорила, это никакое не имя. Она рассказывала, что наши люди летали, как дрозды. В день, когда я родилась, она посмотрела на небо и назвала меня Скай.
Имя девочке совсем не подходило. В ней было что-то от ствола дерева, камня на поле, который приходится обходить плугу, но я была рада, что матушка назвала ее именно так. В конюшне кашлял Гудис, тихо ржала лошадь. Я поднялась на ноги, а девочка посмотрела на меня и сообщила:
– Когда мы сбивались с пути, она рассказывала мне историю про дроздов – не знаю даже, сколько раз.
– Мне тоже рассказывала, – улыбнулась я.
Моя сестра не отличалась красотой, а послушать ее – так простушка простушкой, но с самого начала я ощутила в ней матушкино упрямство.
* * *Ночью я проснулась на подстилке на полу и увидела, что матушка стоит посередине комнаты ко мне спиной и, не шевелясь, смотрит на высокое оконце. Было темно, но у нее с головы соскользнул платок, и волосы сияли, как отполированное серебро. На кровати громко и мирно посапывала Скай. Услышав меня, матушка обернулась и развела руки. Не издав ни звука, я встала и подошла к ней, сразу оказавшись в ее объятиях. В этот момент я осознала, что мама дома.
* * *В следующий раз я проснулась на рассвете, матушка сидела на кровати, глядя на лоскутное одеяло с историей нашего рода. Она не знала, что спала под ним.
Я подошла и похлопала ее по руке:
– Я соединила лоскуты.
В последний раз мама видела лишь стопку квадратов. Кое-где цвет вылинял, но вся история была представлена здесь, на одном лоскутном одеяле.
– Ты пришила каждый лоскут на нужное место, – сказала она. – Не знаю, как тебе удалось.
– Просто расположила их в том порядке, как все происходило.
Когда Фиби и Тетка принесли завтрак, матушка по-прежнему сидела, согнувшись над одеялом, и изучала каждый стежок. Она прикоснулась к фигурке на последнем квадрате, как я знала, изображавшей Денмарка. Меня мучила мысль о том, что придется рассказать ей о его участи.
За ночь в комнате похолодало. Я принесла из прачечной горячей воды, которая всегда была у Фиби наготове. Скай в углу отмывала свое коренастое тело, пока я расстегивала пуговицы на мамином платье.
– Придется его сжечь, – сказала я.
Матушка от души рассмеялась.
Мешочек, который я в свое время сшила для нее, свисал с шеи на новой бечевке из воловьей кожи. Матушка сняла его через голову и вручила мне:
– Не много в нем теперь осталось.
Из мешочка пахнуло плесенью. Я запустила в него пальцы и нащупала порошок, в который превратились старые листья.
Матушка сидела на низкой скамейке, а я вытаскивала ее руки из рукавов платья. Верхняя его часть спустилась до талии, обнажив борозды между ребрами и сморщенные отвислые груди. Я намочила в тазу тряпку и подошла к ней сзади, чтобы вымыть спину, а мама вся сжалась. Спина сверху до талии была изборождена шрамами от кнута, извивающимися наподобие древесных корней. На правом плече стояло клеймо в виде буквы «У». Я не сразу смогла прикоснуться к этим меткам страданий.
Поставив ее ноги в тазик, я спросила:
– А где же твои зубы?
– Выпали в один прекрасный день, – ответила она.
Скай пробурчала что-то невнятное, а потом уточнила:
– Лучше сказать – их выбили.
– Помолчала бы ты, чересчур много небылиц выдумываешь, – отрезала матушка.
Дело в том, что Скай по части историй опередила матушку. К концу недели сестра поведала мне, как мама при каждом удобном случае занималась на плантации вредительством. Чем больше ее наказывали кнутом, тем больше дырок она прорезала в мешках с рисом. Матушка ломала вещи, крала вещи, прятала вещи. Бросала в лесу серпы, портила заборы, один раз подожгла флигель надсмотрщика.
