Лесли Уоллер - Американец
Глава 32
Пятница и суббота, казалось, слились в одну широкую реку времени, плавно текущую по жизни со всеми ее извилинами и поворотами, постепенно открывая вечности все новые и новые красоты. Потом Палмер, конечно же, смог вспомнить лишь отдельные, особо запоминающиеся моменты и сцены, но сейчас, лежа в одиночестве в своем отеле в Трире, он пытался поскорее заснуть, чтобы быть в форме перед ранним отъездом во Франкфурт и последующим перелетом в Нью-Йорк. Перед его закрытыми глазами бесконечной чередой проходили яркие картинки всего того, что происходило с ними за последние два дня.
Он ужасно скучал по девушке, но они оба решили, что будет лучше, если она проведет эту ночь у родителей, хотя у них была всего лишь крошечная квартирка. Ему же Элеонора заказала номер «люкс» в суперсовременном отеле «Порта Нигра», прямо против которого высились знаменитые древние Римские ворота, давшие, собственно, название отелю. Трир, или Трев, как веками называли этот город французы, когда вновь и вновь завоевывали его, стал колонией Древнего Рима еще за век до Рождества Христова и сохранил руины старого города в куда лучшем состоянии, чем развалины самого Древнего Рима.
Более подробно о городе он узнал от девушки во время обеда с ее родителями. В их присутствии она казалась настолько моложе, что ее легко можно было принять за старшеклассницу, горящую желанием показать знание города, который ее семья теперь называла своим домом.
Долгое путешествие по извилистой дороге вдоль реки Мозель к Триру началось в порту Кобленца, где их встречал представитель туристической фирмы «Херц» в фирменном желтом пиджаке — он стоял рядом с бледно-голубым «фольксвагеном», размахивая высоко поднятым над головой черно-белым флажком фирмы. Первой за руль села Элеонора и по двухполосной автостраде, извивающейся вдоль реки, величавые воды которой иногда протекали буквально в нескольких дюймах от кромки дороги, быстро выехала из города в Мозельскую долину.
Теперь, когда он лежал в темноте своего шикарного номера, Палмеру казалось, что они пересекли Мозель по меньшей мере дюжину раз, если не больше, по мостам, на паромах… Обычно, съехав с дороги к причалу, они с Элеонорой видели, что паро́м, как назло, стои́т на противоположной стороне реки́. Но, едва заметив их сигнал, поданный поднятой рукой, паромщик тут же перегонял паро́м к причалу на их берегу. Насколько помнил Палмер, паро́м мог перевозить четыре «фольксвагена» или четыре высококолесных трактора, которые, казалось, были неотъемлемой частью местного ландшафта. Или… один «кадиллак».
Здесь трактор считался чем-то вроде семейной машины. В основном американского производства с прицепом, обычно до отказа заполненным здоровенными пластмассовыми контейнерами с жидким удобрением или раствором инсектицида. Был июнь, пора первых сенокосов, и Вудсу с его девушкой, когда они проезжали сельские районы, то тут, то там уже попадались на глаза первые стожки сена. Виноград в это время только начинал созревать и формироваться в большие гроздья.
Палмер отчетливо представил себе первый увиденный им за́мок — Турантов в Алькене, вернее, его руины с двумя башнями-близнецами приблизительно в двух тысячах футах над уровнем реки. Им пришлось ехать на самой низкой передаче: горная дорога была очень узкой и неровной. Через бойницы для лучников в толстых каменных стенах они могли видеть кажущиеся с такой высоты совсем маленькими баржи, медленно плывущие по невозмутимой водной глади реки́. В свое время власти Алькена решили сдавать помещения за́мка в аренду, преследуя в основном две цели: во-первых, как реальную возможность постоянно их ремонтировать и тем самым поддерживать в хорошем состоянии и, во-вторых, поставить заслон заезжим вандалам, растаскивавшим исторические ценности буквально по кусочкам. От чересчур любопытных взоров посторонних частные владения надежно скрывали высокие живые изгороди и сады с буйно разросшимися горными растениями и цветами.
— Здесь мы могли бы счастливо прожить всю оставшуюся жизнь, тебе не кажется? — игривым тоном спросила Элеонора. — Как считаешь, это достаточно романтично?
— С чего это ты взяла, что я романтик?
— Не рассуждай. Просто ответь на совсем несложный вопрос: ты хотел бы здесь жить?
— Да, с превеликим удовольствием.
— Тогда ты самый настоящий романтик.
Палмер с любовью смотрел, как порывы ветра треплют ее каштановые волосы и заставляют цветы кланяться, иногда пригибаясь чуть ли не до самой земли. А яркое солнце щедро дарило свои жаркие лучи и им, и винограду, и реке. Здесь не было ни ЮБТК, ни Эдди Хейгена, ни секретных микрофильмов, хитроумно запрятанных в упаковке рубашки…
И, конечно же, вино, вдруг вспомнил Палмер, лежа в постели. Вино! Не сладенькая жидкость в бутылках, которую можно купить в Нью-Йорке, а настоящее сухое мозельское, нацеживаемое прямо из бочки. Со вкусом натурального вина, без добавления сахара, совсем как нектар, как глоток дождевой воды в знойной пустыне, как невинный поцелуй… Самое интересное, что, несмотря на свои более чем очевидные достоинства, оно так и не стало предметом выгодного экспорта, поскольку его практически полностью здесь и выпивают. Видно, рачительные сельские жители ни с кем не хотят делиться таким, без преувеличения сказать, деликатесом.
До следующего за́мка Палмер добирался с большим трудом — это был Бург Эльц с его древней историей и высоченными башнями, — куда ему пришлось не менее получаса пробираться по заросшим лесным тропам. Тогда, за обедом со своими родителями Элеонора рассказала ему, что местная знать никогда не жила в Бург Эльце. Соответственно, никто и не воевал за право владения за́мком. Им владели горожане и купцы, которые не допускали, чтобы вооруженные армии находились где-нибудь поблизости.
К середине субботы Палмер стал уже самым настоящим экспертом по мозельским винам. Он отведал их в крохотных, живописных, как на картинке, деревеньках вроде Бейлстайна; пил их и в Кочеме, и в Кардене, и в Мариенбурге. Он пробовал «Зеллер Шварц Кац» в Зеле, «Вельнер Зонненур» в Велене и «Кровер Нахтарш» в Крове. В Граче, куда они добрались лишь в конце дня, им все-таки удалось найти Weingut[63] с небольшим дегустационным залом, где обычно толпились оптовые торговцы, которым, без сомнения, давались на пробу десятки и десятки бутылок свежеотжатого вина. Но поскольку в данный момент Палмер и его спутница оказались там единственными посетителями, им пришлось довольствоваться полбутылкой вина «Граачер Химмелрайх», которое они не без удовольствия выпили из высоких зеленого стекла бокалов с золотистым ободком наверху.
Пожилая женщина, которая прислуживала им, оказалась владелицей Weingut, вдовой, чей сын теперь занимался вопросами производства вина. Он совсем неплохо знал английский и провел Палмера и его спутницу через земляные подвалы, где стояли огромные чаны, в которых изготавливалось вино, и специальные пневматические прессы, которые давили виноград медленным и осторожным нажимом.
Сейчас, лежа в постели в номере отеля, Палмер до сих пор чуть ли не физически чувствовал прохладу подвалов, естественную прохладу самой земли, не испорченную искусственным холодом кондиционеров. Тогда молодой винодел в комбинезоне и резиновых сапогах водил их от чана к чану, останавливаясь у каждого и не без удовольствия объясняя: «Это отборные сорта вин, это вина из поздних сортов винограда…».
— А вот здесь у нас фильтры, — с явной гордостью сказал винодел, останавливаясь перед довольно сложной на вид системой. — Вот видите? Раньше нам приходилось долго выдерживать свежее вино, дожидаясь, пока оно созреет. А сейчас мы прокачиваем его через несколько слоев асбестовых фильтров, и оно выходит, практически моментально, совершенно светлым и без малейшего намека на осадки.
Пытаясь припомнить детали их пребывания на Мозеле, Палмер почему-то прежде всего вспомнил те самые асбестовые фильтры в земляном подвале Weingut. Наверное, потому, что именно они спровоцировали его единственную серьезную размолвку с Элеонорой за все два дня их романтического путешествия. В тот поздний вечер они медленно раздевались в своем номере отеля, смертельно усталые после целого вечера дегустации еды и различных напитков на узеньких, полных заезжих туристов улочках и рыночных площадях старой лубочной деревеньки.
— У меня никак не идут из головы эти чертовы асбестовые фильтры, — задумчиво протянул Палмер, ложась в постель.
— Интересно, почему?
— В США асбест считается материалом-убийцей, — объяснил он. — Его кристаллы бессмертны. Разрушить их не может никто и ничто. Они оседают в слизистой оболочке легких и навсегда остаются там, постоянно притягивая к себе радиоактивные вещества. Со временем в легких образуются крохотные «жемчужинки», рано или поздно ведущие к смерти. — Он прикрыл свои глаза, пытаясь представить себе этот страшный образ. — «Жемчужины смерти»!
