Филиппа Грегори - Первая роза Тюдоров, или Белая принцесса

— Но он мне рассказывал только об этом. Ни он, ни его мать мне не доверяют.

Услышав это, мать рассмеялась.

— Да они даже собственной тени не доверяют! С чего им тебе-то доверять?

— Но ведь я его жена и королева!

Она покивала, но с таким видом, словно это не имело почти никакого значения. Потом спросила:

— И куда же, как ему кажется, отправился Джон де ла Поль?

— Возможно, к тете Маргарет, во Фландрию.

Что ж, для нее это явно не явилось сюрпризом.

— И ему удалось благополучно отплыть от английских берегов?

— Насколько я знаю, да. Но, матушка…

Она, услышав в моем голосе страх, тут же смягчилась.

— Да, моя дорогая, ты, конечно, волнуешься. Тебе страшно. Но я думаю, все вскоре переменится.

— А как же мой сын?

— Артур родился принцем, этого у него никто не отнимет. Да никто и не захочет отнять это у него.

— А мой муж?

Она опять рассмеялась, причем довольно громко.

— Ну, хорошо, признаюсь: твой Генрих был рожден коммонером.[44] Возможно, коммонером он и умрет.

— Мама, не могу же я допустить, чтобы ты развязала войну против моего мужа! Ведь мы договаривались, что благодаря этому браку в стране установится мир, ты сама хотела, чтобы я вышла замуж за Генриха. А теперь у нас есть сын, который и должен стать следующим королем Англии.

Моя мать встала, сделала несколько шагов по тесноватой келье, затем выглянула в окно; окно было проделано в стене довольно высоко от пола и выходило на тихую лужайку и маленькую монастырскую церковь.

— Возможно, так и будет. Возможно, королем будет Артур. У меня, правда, никогда не было такого предчувствия. Мне не дано видеть будущее. Но, вполне возможно, это будущее именно таково.

— А какие предчувствия у тебя были? Можешь ты мне сказать? — спросила я. — Ты можешь сказать мне, что нас ждет?

Она обернулась, и я заметила, что глаза ее затуманены слезами, но она улыбалась.

— Ты хочешь, чтобы я предсказала будущее? Как ясновидящая? Как это делала моя мать? Или ты хочешь, чтобы я, будучи участницей некоего заговора, рассказала тебе об этом? О том, что готовлю мятеж и предательство?

— Мне все равно! — воскликнула я. — Как ясновидящая, как заговорщица — как кто угодно! Неужели ты — или кто-то другой — не можешь сказать мне, что происходит в стране, что нас ждет?

Она покачала головой и сказала только:

— Я и сама еще ни в чем не уверена.

— Мне пора идти, — в раздражении бросила я. — Надо поймать приливную волну, чтобы вовремя добраться до Шина. Кстати, вскоре мы отправляемся в путешествие по стране.

— Куда именно? — тут же спросила мать.

И я поняла: если я ей скажу, она непременно воспользуется этими сведениями. Она напишет нашим врагам и в Англии, и за морем, которые сейчас собирают войско, готовясь воевать с Генрихом. И если я сейчас скажу ей хоть слово, это будет означать, что и я тоже действую в интересах Йорков, что я шпионю для Йорков против моего собственного мужа.

— В Норидж, — сквозь зубы проронила я. — Мы едем туда на праздник Тела Христова. Ну что, теперь, когда я тебе это сказала, мне следует ожидать нападения?

— Ага, значит, Генрих считает, что вторжение начнется на восточном побережье, — даже как-то радостно заметила мать. — Вот, значит, чего он ожидает.

— И чего же он, по-твоему, ожидает?

— Он едет в Норидж вовсе не на праздник. Он едет туда, чтобы подготовить восточное побережье к вторжению.

— Так вторжение все-таки будет? И армия прибудет из Фландрии?

Она поцеловала меня в лоб, не отвечая на мои испуганные вопросы, и сказала:

— Немедленно перестань волноваться. Тебе совершенно не нужно ничего знать об этом.

Мать проводила меня до ворот, а потом мы еще прошли немного вместе вдоль внешней стены до пирса, далеко выступавшего над рекой Некингер; у пирса меня ждала лодка, качаясь на приливной волне. На прощанье мать поцеловала меня, и я опустилась перед ней на колени, чтобы она меня благословила. Ее теплая рука мягко легла на мой капюшон, и она ласково сказала:

— Благослови тебя Господь, детка. Приезжай со мной повидаться, когда вернешься из Нориджа. Если, конечно, сможешь. Если тебе разрешат.

— Мне будет очень одиноко без тебя, — напомнила я ей. — У меня, конечно, есть Сесили, и Анна, и Мэгги, но без тебя я все равно чувствую себя одинокой. Да и младшие мои сестренки очень по тебе скучают. А моя свекровь уверена, что я обманщица и вместе с тобой участвую в заговоре; муж мой тоже во мне сомневается, и я должна со всем этим жить, жить в их окружении и постоянно чувствовать, что все они следят за мной! А тебя никогда нет рядом…

— Это ненадолго, — заверила она меня, и я почувствовала, что вечный источник ее уверенности ничуть не иссяк. — И потом вскоре ты снова сможешь приехать ко мне или — кто знает? — мне удастся отыскать способ навестить тебя.

Мы вернулись в Ричмонд вместе с приливной волной, и сразу за излучиной реки я увидела на причале высокую тощую фигуру. Это был король, я еще издали его узнала. Генрих явно ждал меня, и теперь я не знала, как поступить: то ли приказать лодочнику развернуть лодку и плыть обратно, то ли все-таки причалить к пирсу. Мне бы следовало догадаться, что он непременно сумеет вызнать, куда я направилась. Не зря предупреждал меня мой дядя Эдвард, утверждая, что наш нынешний король всегда все знает. Мне бы следовало также догадаться, что Генрих не примет моих лживых оправданий по поводу дурного самочувствия и непременно станет расспрашивать мою кузину Маргарет, а также потребует, чтобы она немедленно пропустила его к жене.

Слава богу, на пирсе с ним рядом не было ни его матери, ни придворных. Он стоял там один, точно встревоженный внезапным исчезновением жены супруг, а не исполненный подозрений король. Как только наша маленькая лодка ткнулась носом в деревянные сваи, мой грум выпрыгнул на причал, намереваясь помочь мне подняться, но Генрих небрежно отодвинул его в сторону и сам подал мне руку, помогая вылезти из лодки. Затем он бросил лодочнику золотой, и тот даже на зуб монету попробовал, не веря, что она настоящая, а потом поспешно отплыл от берега и исчез во тьме и речном тумане.

— Тебе следовало все-таки сказать мне, что ты хочешь навестить мать, и я бы отправил тебя куда более удобным способом, на барке, — только и сказал Генрих с легким упреком.

— Извини. Но мне казалось, ты не хочешь, чтобы я ее навещала.

— Значит, ты решила съездить туда тайком, чтобы я ничего не узнал?

Я кивнула. Не было смысла отрицать это. Конечно же, я надеялась, что он ничего не узнает.

— А все потому, что ты мне не доверяешь, — спокойно продолжал он. — Не доверяешь и думаешь, что я не позволю тебе к ней ездить, сославшись на то, что это недостаточно безопасно. Ты решила, что лучше обмануть меня и выбраться из дворца тайком, как шпионка, чтобы обменяться мнениями с моим врагом?

Я не говорила ни слова. Он сунул мою руку себе на сгиб локтя, словно мы с ним были любящими супругами, заставляя меня идти ровным шагом с ним рядом.

— Ну что, ты убедилась, что твоя мать устроилась с удобством? Она здорова?

Я кивнула.

— Да. Спасибо.

— А она рассказывала тебе, чем занимается?

— Нет. — Я колебалась. — Она никогда ничего мне не рассказывает. Я сказала ей, что мы уезжаем в Норидж. Надеюсь, в этом не было ничего плохого?

Все это время Генрих не сводил с меня глаз. Но при этих моих словах его тяжелый взгляд стал немного мягче; казалось, ему жаль, что он заставляет меня разрываться между ним и матерью и решать, кому я в первую очередь должна хранить верность. В голосе его все же слышалась горечь, когда он сказал:

— Нет. Совершенно неважно, что ты ей сказала. У нее, безусловно, найдутся другие шпионы, помимо тебя. Она их повсюду вокруг меня расставила. Она, возможно, давно уже знала о предстоящей поездке. О чем еще она тебя спрашивала?

Это было похоже на кошмарный сон — приходилось заново пересказывать весь мой разговор с матерью и непрестанно думать при этом, что именно ей могут поставить в вину. А может, и в вину мне самой.

— Почти ни о чем, — ответила я. — Она спросила, правда ли, что Джон де ла Поль покинул наш двор, и я сказала «да».

— А она случайно не высказывала догадки, по какой причине он уехал? Ей известно, куда именно он направился?

Я покачала головой.

— Я сказала ей, что, по нашим предположениям, он отбыл во Фландрию, — призналась я.

— Разве она об этом не знала?

Я пожала плечами.

— Понятия не имею.

— Она его ждала?

— Не знаю.

— Как ты думаешь, последует ли за ним его семья? Его брат Эдмунд? Твоя тетка Элизабет, его мать? Его отец? Неужели все они таковы? Ни на одного нельзя положиться! А ведь я полностью им доверял, я принял их как родных, я слушался их советов! Неужели они просто записывали все, что я говорю, и передавали своим родичам за границей, моим врагам?