Наталья Арбузова - Поскрёбыши
У меня есть сокровище, я ищу, кому его отдать. Но я должен получить такую же драгоценность. Мена должна быть честной. Дерзкие хохлушки на рынке говорят мне: Рустам, пошли с нами, отдай нам твой клад. Я молчу. Тохир сказал мне: у моей русской жены есть разведенная дочь, женись на ней, если хочешь войти ко мне в дело. Я храню молчанье. Тохир топорщит черные усы. Когда он мрачен – похож на Джагу. Дочери Манзуры владеют россыпью алмазов, но я уж не могу вернуться домой. Мой новый учитель Иннокентий Александрыч говорит: кто услышал зов с Востока, будет помнить этот зов. Я услышал зов России – давно, еще в школе. Почувствовал, что рядом со мной живет что-то более сложное. Отец прислал мне с очередным автобусом письмо – неблагодарный сын его не распечатал. Ушел в Россию целиком и без остатка. Скажите, учитель, кто полюбит меня в этой стране, где люди гораздо умнее? Мои соплеменники еще не поняли, как обстоит дело. Я понял – и несчастлив. Учитель отвечает: подумаешь, если б я сейчас поехал в Англию, они бы тоже сказали – какой неотесанный! Неправда, это он меня хочет утешить. Его можно везти в золотой колеснице, на Восток и на Запад – везде цена его будет высока.
Я сплю на Преображенке в проходной комнате, а больше читаю по ночам арабские книги, всё бойчее и бойчее. Готовлюсь поступать в московский университет на исторический факультет. Для СНГ ученье платное, но я заработаю. Встаю в пять утра, делаю за усатого Джагу всё что только можно. После закрытья рынка несу ему выручку в пивную. Он проводит время всегда за одним и тем же столиком в компании пьяных мусульман. Это плохое зрелище. Сегодня его место пустовало. Думаю, поищу возле дома. В тени сидят молчаливые стражи происходящих в пивной переговоров. Жуют нос, то есть бетель. Там Тохира тоже не было. Кто-то сказал: пришел, доносчик… блеснул нож, как тогда в китайском квартале. На несколько секунд в глазах потемнело. Потом явился ров, полный огня, мост через него, по которому грешнику не пройти и на который я всё же ступил. Мать протягивала ко мне руки с той, райской стороны. Сделал последний шаг ей навстречу, и всё исчезло. А дальше я увидел небо в алмазах, со слов русских писателей обещанное нам учителями ходжентской средней школы номер четыре. И пошел туда, не зная дороги.
Пастораль
Город гнался за автобусом, выбегал на шоссе, задыхаясь дымами. Умаялся, остановился за пустырями, уступил место сорным полям На них торчали редкие колосья, еще мягкие, зеленые, но уж знающие – им не стать нивой. Время было глухое, что выйдет, то и выйдет.
Паша с Яшей и Яшиной мамой Розой Львовной поместились втроем на пахнущем клеенкой горячем сиденье. Яша подтрунивал: где находятся закрома родины, куда всё это ссыпать? Изредка в поле зренья возникала корова. Поводила вслед автобусу глазами, облепленными навозными мухами. Яша, язва этакая, объявлял: тучные стада! Пассажиры не оборачивались, томясь в замкнутом пространстве. Деревенская Россия ждала заранее влюбленного Пашу – он спешил к ней, как заочно обрученный. Там, впереди, небо спелось с землей в жужжанье летнего дня. Избы растут из земли и снова врастают в землю. Жизнь без асфальта. В землю уходишь, как молния, чтобы прибавить ей сил. Что ты успел за короткий век – никто тебя не спросил. Юность всегда о смерти. Видно, душа еще помнит края, откуда пришла… тут Паша спохватился – он говорил вслух, а двое его спутников слушали.
Роза Львовна, со школы безгранично преданная великой русской литературе, может подхватиться и пуститься вместе с сыном искать реку Красивую Мечу за одно лишь названье. Сейчас собрались не столь далёко, но тоже не ближний свет. Яшин отец Александр Маркович должен присоединиться к ним позднее. Яша, напротив, уедет неделей пораньше родителей, поступать в дирижерско-хоровое училище, вроде музтехникума. Пока голос есть, дальше будет видно. Страшусь недели без Яши, и всё же останусь, чтоб свиданье продлить.
Прибыли, не прошло и года. Сошли втроем, больше никому эта глушь не нужна. Лошадь стоит, отмахиваясь хвостом от оводов. Сестра соседки Розы Львовны по коммунальной квартире отводит плавающий взгляд. Бумажная кофта с вытянутыми рваными петлями. Телега разваливает дощатые борта. Кусты подступили вплотную и не дают осмотреться. Сели, поехали. Баба правит лошадкой, зовут ее Марья. А как ее еще звать – Марья клад, лучше Марьи не надо.
Сплю, сплю… в телегу впряжен конь крылатый, копыта от земли оторвались… просыпайся, парень. Вот моя деревня, вот мой дом родной. Яша уж таскает рюкзаки. Собака вертит хвостом, будто сто лет ждала такой радости. Кот трется об ноги только что ступившего на землю Паши, словно уж неделю намывал лапкою гостей, сидя на подоконнике.
Изба, даже такая убогая пятистенка – целый мир. Куры залетают на сеновал и норовят там снестись. Из-под дома хрюкает свинка и тычет в щели пятачок. На окне алеет яркими цветами Ванька-мокрый. На стене висит подкова. В печи тесно. Непонятно, как это умудрялись в ней мыться. Ухват катается на обрубке бревна, наставляет чертовы рога прямо в пекло. Пшенная каша упарилась, изба наполнилась духотой. Печь, довольная, остывает, и молоко в чугунке становится топленым, покрываясь горелой пенкой. Паша забыл про Яшу - Роза Львовна целыми днями занимается с сыном сольфеджио – и перешел целиком в распоряженье Марьи. Сегодня пасет стадо в ее очередь, сама же Марья отправилась с высоким ржавым бидоном за керосином для лампы. В деревне одна корова с теленком, десяток коз, две овцы. Корова Зорька, овцы Кати, козы Марты и Линды. Теленок без имени – на мясо. Когда уходят в овес, Паша бросается наперерез и всегда поспевает. Залихватски щелкает кнутом. Если смирно щиплют траву в овраге, сидит на пригорке, дудит в самодельную свирель и поет – туча со громом сговаривала. У него хороший альт, но музыкальной грамоте он не разумеет. Покладистый, Паша вскоре пасет и за соседок. Те несут ему кто банку молока, кто десяток яиц. Отнюдь не лишнее – беспечные родители подкинули Пашу без денег.
Иной раз небо начнет волноваться, размечет облачные парусники. Проберет веселый страх – ой, унесет нас в открытое небо! Паша сдвинет острые лопатки и подымет подбородок. Стадо ссыплется в овражек, собьется в кучу. Паша начнет строит нереальные планы побега. Из квартиры с облупленными стенами, от вечных простуд – во двор, где тополя и газоны с маками. Но двор ограничен домами. Третьим и пятым корпусом, напротив них длинный второй по прозванью - военный. Из двора в парк с прудами, беседками и статуями. Но парк ограничен высокой набережной. За рекой снова город во всём его безобразии. Из города в деревню, где покосы и выгоны. Но горизонт ограничен лесами. Речки глубоко вгрызлись в песок, разрезали равнину столь хитро, что и к этому неподвижному горизонту не подступишься. Беспредельность над нами. Там течет дневная переменчивая облачная жизнь и таинственная ночная – звездная. Туда Паша задирает голову и думает отчалить.
Приехал Александр Маркович, он не одобряет своих семейных в их павломании. Паша пропадает в полях Иной раз уходит утром и возвращается вечером. В небе живут облачные джинны, передвигаясь по земле пространными тенями. Вот во чистом поле пруд и остатки парка. Паша идет по аллее. Такой тоненький в сравненье с вековыми липами. К пустырю, заросшему крапивой. Зашелестели листья, зашелестели платья, белеет колоннада, белеют роз кусты… Кирпичная церковь с ободранной маковкой и снятым крестом. Вороны на полусгнивших досках купола. Если забрел не в то время, выбраться сложно.
Яша уезжает. На рассвете его одного посадили в телегу, как приговоренного. Паша держится за борт. Можно подумать – никогда не увидит веснушчатого языкастого друга. Впереди неделя, полная застенчивого молчанья. Вот и Марья закидывает на телегу жесткие мослы. Но, пошла… и Паша остается при своих фантазиях.
Как при Яше, так и без Яши Пашина жизнь в полях. Установилось нежаркое лето – лето, полное ветра. Вот и прекрасная Дульцинея навстречу ему в карете. Лошади все в плюмажах, цугом, числом их шесть. Эй, Паша, садись – подвезу. Ты чтой-то далёко забрел. Пойдешь завтра за тетю Клаву пасти? Шестнадцатилетняя почтарка Нюра хлестнула лошадку – и возвращает Пашу в деревню. Полтора года разницы, но он рядом с ней такой хрупкий. Как, однако, давит сложный мозг. А Нюра заполнила до отказа штапельное платье, натянула его до предела. Торчат из телеги крепкие ноги в сапогах. Плоское лицо невозмутимо. Похоже на скифское изваянье. Туго заплетенные косы – как спелые колоски. Целая нива из русых кос по деревням поспевает. Здравствуй, моя безответная родина, ты породнилась с небом. Не было в мире беднее тебя, но и победней тебя. Паша, слезай, мне еще в Подосёново с почтой тащиться. Так я тете Клаве скажу?
Однако наутро Паша не встал, пять дней его била лихорадка. Виделось поле из русых кос и без крестов купола. Повезли в Москву еще слабого, проклиная себя, что связались. Город проглотил автобус жадно, ровно целый месяц в него никто не въезжал. Над домами висело непроницаемое марево, словно нельзя проехать насквозь этот город, не увидать зеленых полей. Но Пашу, хотя и вялого, было не обмануть. Он теперь знал: земля за его спиной нещедрая, но немалая. Прокормиться на ней нелегко, но всё же возможно. А коли так, то у него, у Паши, есть еще несколько степеней свободы.
