Анхела Бесерра - Музыка любви
Весь день он не двигался с места, дожидаясь, пока неповоротливое судно отчалит и спокойно выйдет в открытое море. Руки и ноги затекли и настойчиво требовали хоть каких-то действий. Убедившись, что ему ничего не грозит, Жоан решил быстренько обследовать корабль, разузнать, где что находится. Повсюду толпились матросы, распевая вместе со старым граммофоном разухабистые фривольные песенки. Жоан никогда раньше не слышал этих мелодий. Взрывы хохота следовали один за другим, из кают-компании явственно несло алкоголем. Нужно было любой ценой раздобыть съестного. Рояль, потребность почти столь же насущная, был временно заперт в отсеке с прочими несбыточными желаниями, по крайней мере до тех пор, пока не удастся обеспечить себе элементарное физическое выживание.
Справившись с ненадежной дверью камбуза, он произвел ускоренную ревизию шкафов, в которых обнаружились консервы и немного фруктов, и до предела набил карманы. Его мучила совесть оттого, что приходится воровать, но выбора не было. Юноша вернулся в свое вынужденное заточение.
Сырость и крысы не способствовали обретению душевного равновесия, не говоря уже о навязчивой морской болезни. Пустой желудок норовил вывернуться наизнанку. В гнетущей полутьме потянулась бесконечная череда призраков: неуверенность и голод, Соледад в объятиях другого, Ниньо Сулай, пророчащий ему тяжкие испытания, отец, готовящий его побег, Пау Казальс, страдающий на чужбине, оставленные во Франции друзья, страх выдать себя лишним вздохом, будущее без будущего.
Чтобы не помутиться рассудком, он беседовал с тенями, аккуратно считал проходящие дни, как потерпевший кораблекрушение, делил свои скудные припасы на крошечные кусочки и глоточки, унимал трепыхающееся где-то у самого горла сердце, чтобы ненароком не выскочило наружу от волнения. Глубокой ночью выбирался на палубу посмотреть на звезды и глотнуть свежего воздуха. Голод оборачивался лютым зверем, грозил пожрать внутренности. Покончив с фруктами, Жоан пытался открыть похищенные жестянки, но без консервного ножа у него ничего не вышло. Еда под рукой, да попробуй съешь... Раз или два он возвращался на камбуз в надежде приспособить для своих целей какую-нибудь железку, но дверь неизменно оказывалась заперта на ключ.
Однажды ночью, когда они плыли по Мексиканскому заливу, карибский шторм обрушился на корабль. Драгоценное убежище Жоана с каждой встряской становилось все теснее. Ящики с холодильниками, хоть и привязанные, потихоньку смещались. Укромный уголок превратился в опасное место, где его в любой момент могло пришибить насмерть чем-нибудь тяжелым. Однако как ни боялся безбилетный пассажир, у него сложилось впечатление, что экипаж не особенно озабочен происходящим. На самом-то деле подобные штормы, типичные для здешнего климата, были матросам не в диковинку.
Качка продолжалась два дня, пугая Жоана призраками кораблекрушения и гибели, но затем море успокоилось и выглянуло солнце. Зона риска осталась позади, и ровная линия горизонта не предвещала никаких сюрпризов, кроме приятного, непривычного тепла. В тропиках корабельный трюм прогрелся, а вместе с ним и «заяц», забывшийся наконец блаженным сном после двух бессонных ночей.
Тем временем на капитанский мостик явился недовольный кок и учинил скандал. Из запасов продовольствия, которые у него были скрупулезно учтены, исчезли пять банок консервированного тунца, две — сардин и кое-какие фрукты. Кок, державший продукты под строжайшим надзором, безапелляционно заявил, что на корабле завелся вор. До Картахены им еще плыть три дня, и за этот срок его нужно изловить. Капитана перспектива облавы даже обрадовала — какое-никакое, а развлечение. По всей вероятности, с ними увязался «заяц», с которым можно будет вдоволь наиграться в кошки-мышки. Уж они доходчиво объяснят убогому странничку, чем чреваты такие вот выходки, а ступив на сушу, с «почестями» отошлют его обратно.
Капитан немедленно взял быка за рога: отобрал пару матросов и велел методично прочесать все судно от палубы до трюма, за исключением нескольких кают с американскими пассажирами. К ним экипаж проявлял относительное уважение.
— Иностранцам — все лучшее, пусть чувствуют себя как дома, черт бы их подрал! И да здравствует Колумбия! — орал капитан, раздавая направо и налево команды со своего мостика.
Отсутствие еды, постели и тепла сделало свое дело, и измученный Жоан, завернувшись с головой в краденый плед, впал в глубокое забытье. Ему снилась Соледад. Она смотрела на него и не узнавала. За ее спиной угрожающе маячил счастливый соперник — элегантный красавец, каких Жоан немало повидал в «Карлтоне». Он обнимал ее за плечи, нашептывая галантные глупости. Соледад окинула коленопреклоненного Жоана равнодушным взглядом и прошла мимо, нежно прижимаясь к жениху.
Внезапно чужая рука схватила его и затрясла что есть силы. Когда он наконец разлепил веки, то обнаружил, что в лицо ему светит фонариком жуткого вида чернокожий громила.
— Семь шкур спущу, сучонок, чтоб мне пусто было! Жратву, значит, воруем, да?! Ну погоди, увидит тебя капитан... Натурой за проезд заплатишь.
Жоан съежился в комок под оценивающим взглядом темных глаз с необычайно яркими белками.
— Чего вылупился? Очень я, по-твоему, черный, а? Так и скажешь: эта черная скотина меня трогала... Зато ты у нас ни дать ни взять херувимчик златокудрый! Зайчик-красавчик! Эх, не ждали б меня наверху, узнал бы ты у меня, что такое настоящий негр. Богом клянусь. — Он перекрестился и поцеловал кончики пальцев.
Послышались шаги.
— Гляди-ка, какой ангелочек тут прячется! Только крылышек не хватает... чтоб взлететь.
— Руки прочь от него, сволочь! Мой блондинчик. Или давай разыграем. — Негр достал монетку. — Орел или решка?
— Прошу вас... — выдавил из себя Жоан.
— Ишь, а он ведь и не гринго вовсе! А я уж настроился на лакомый кусочек...
— Простите, ради бога, что я без разрешения пробрался на ваш корабль. Не делайте мне ничего, пожалуйста... — умолял насмерть перепуганный Жоан.
— Выговор, поди ж ты, этакий благородный, — состроил жеманную гримасу темнокожий.
— Слушай, Черный, — поспешно перебил второй матрос. — Давай-ка лучше его к капитану сведем. А то учиним над ним чего-нибудь, а с нас потом и спросят — да за решетку!
— Ладно, ладно, цыпа. Смотри в штаны не наложи. — Негр схватил Жоана за руку и рывком поднял на ноги, добавив: — Прибереги дыхание, зайчик. Все, что хочешь сказать, скажешь главному.
Сегодня вечером хозяева поместья в Чапинеро давали ужин. На длинной белоснежной скатерти сверкали хрустальные бокалы и серебряные приборы. Бенхамин Урданета пригласил недавно назначенного посла Колумбии в Соединенных Штатах с женой и сыном, который заканчивал гимназию и готовился к поступлению в Гарвард, на юридический факультет. Мальчик Урданете очень нравился. Сразу видно — из приличной семьи, много лет занимающей почетное место на политическом Олимпе. Воплощение изысканности и достоинства. Каждое его замечание было весомым и метким. Быстрый ум дополняли начитанность и широкий кругозор. В восемнадцать лет юноша уже подавал надежды как будущий лидер и незаурядный оратор. Легко и непринужденно он сыпал цитатами великих, искусно смешивая жанры: от Ницше и Рембо к Тагору и Гёте через Уитмена и Авраама Линкольна. «Прекрасная партия для дочери, стоящей на пороге пятнадцатилетия», — размышлял Бенхамин, наблюдая за гостями и тешась радужными планами. Они составят отличную пару. Пять лет за границей — как раз достаточно времени, чтобы юноша возмужал, а дочка закончила образование. И, возможно, когда он вернется, торжественная помолвка — как была у самого Бенхамина с женой — поможет им узнать друг друга ближе. А там наступит и черед свадьбы на высшем уровне, в соборе Примада-де-Богота — почему бы и нет? Громкий звук отрыжки мгновенно вернул его с небес на землю.
Кто мог позволить себе подобную непристойность?!
За столом воцарилось ледяное молчание.
Его дочь вела себя так, будто в жизни не слыхала о приличных манерах. Она хлебала суп, как последняя деревенщина, наклонившись над тарелкой и издавая невыносимое хлюпанье. С каждой ложки несколько капель брызгали ей на платье. Гости многозначительно переглянулись и с брезгливыми лицами отложили приборы. Бенхамин схватил дочь за руку, выдернул из-за стола и на глазах у всех отвесил ей звонкую оплеуху. Посол с женой и сыном немедленно встали и направились к выходу, не желая и дальше наблюдать семейную сцену. За ними, сгорая от стыда и рассыпаясь в извинениях, бросилась Соледад Мальярино.
Соледад-младшая в слезах побежала в свою комнату и успела захлопнуть дверь перед носом почти догнавшей ее Пубенсы. Ключ дважды повернулся в замке. И никто ее отсюда не вытащит, ее добровольное заточение — навсегда. Если они хотят найти ей жениха, не спрашивая ее согласия, это дорого им обойдется.
