Иржи Грошек - Большая реставрация обеда

– Тогда мы точно не выйдем замуж в ближайшие тридцать лет! – огорчилась Анита. – А ничего более содержательного вам не приходит в голову?

Приходило от случая к случаю. Но каждый раз я приезжал в депо или на станцию «Сортировочная». Ведь если мне предначертано следовать в указанном направлении – лучше не пересаживаться. Я видел неоднократно, как люди с дорожными чемоданами мечутся по перронам в полной растерянности и кричат: «Проводник! Проводник! Это какой вагон?!» Заблудшие души! Когда в билете все пропечатано – и время отправления, и станция назначения. Конечно, можно проявить волю и от души покочевряжиться, мол, странная вы кассирша и дерьмовый у вас билет. Какой из меня Йиржи Геллер? И не хочу я в Прагу! Дайте тридцать шестое место в другом экспрессе! Но кассирша обязательно хмыкнет и скажет, что все забронировано! А поезд от станции Брно подан на четвертый перрон… Вот какие субретки эти кассирши, и ничего тут не поделаешь!

– Давайте-ка лучше перейдем к делу! – насупился я. – Вы что-то вякали про приличный оклад, который положен всякому Йиржи Геллеру.

– Вякали, – подтвердил Густав Шкрета. – А теперь не вякаем! Потому что все средства потратили на рекламу!

– Да когда же вы успели? – изумился я. – Паразиты!

– А вы знаете, во что выливается образ Йиржи Геллера для потенциального рекламодателя?! – взвизгнул Густав Шкрета. – Он выливается в определенную сумму денег! Надо собрать пресс-конференцию, встретиться с журналистами, выпить с ними на брудершафт…

Как только Питер Устинов услышал про пресс-конференцию, он стукнул по столу бутылкой и затянул свою народную песню:

Фрой-ляйн и фра-у! Шпроты и паштеты!..

– Я с журналистами встречаться не буду, – сообщил я. – Сами пейте! Отдайте, что мне положено, – сухим пайком!

– А как же идея?! – снова взвизгнул Густав Шкрета. – Она не терпит к себе меркантильного отношения!

– Почему? – насторожился я.

– Потому что она святая! Святая! – повторил Густав Шкрета.

– И какая же это идея? – уточнил я.

– Просветительская! – торжественно заявил Густав Шкрета. – Вам как писателю в образе Йиржи Геллера достанется всенародная любовь! А нам, несчастным, чем утешиться?! Только денежные знаки в хорошо конвертируемой валюте могут скрасить наше жалкое существование!

– Вы что, иудей? – прямо спросил я.

– Нет! Автолюбитель! – подчеркнул Густав Шкрета. – Да если бы с каждой книги я как издатель получал сто процентов! Я мог бы купить себе кадиллак, а не катался бы с вами на поезде!

– Чух-чух-чух-чух-чух! – сообщила Вендулка. – Приехали!

– А что это за станция? – спросил Питер Устинов.

– Прага, – без тени улыбки пояснила Вендулка.

Поезд уперся в Центральный вокзал, и пассажиры закопошились в купе. Они собирались к новым перспективам, а все дорожные разговоры и случайные обещания оставляли здесь.

– Мне больше терять нечего! – торжественно заявил я. – И либо мы отправляемся сей же час на квартиру, либо – прощайте и поминайте, как меня звали!

– Какой же вы сволочной Йиржи Геллер, – вздохнул Густав Шкрета. – Считайте, квартира ваша! Вместе с племянницей!

– Спасибо, – язвительно поблагодарил я. – Только жены мне не надо – с первой по пятую!

– Они поедут со мной на другом такси, – согласно кивнул Густав Шкрета. – А вам придется взять Устинова и Вендулку.

– Без них нельзя? – уточнил я.

– Не рекомендуется, – сказал Густав Шкрета. – Потому что Вендулка знает дорогу, а Питер Устинов будет буянить в багажнике. Я проверял.

Все укоризненно поцокали на Питера Устинова, но этот гусь не промокал ни при каких атмосферных осадках.

– В багажнике я не вижу, куда меня везут, – спокойно пояснил он. – И не могу вернуться к кинотеатру «Весна».

– Экая незадача! – посочувствовал я, и все поспешили покинуть купе ко взаимному удовольствию.

Поймали возле вокзала две машины и поехали друг за другом на улицу Спальна, к дому четырнадцать. Минут через десять этаким паровозиком добрались до места, и мы с Вендулкой стали прощаться с остальной компанией. Но Питер Устинов принялся все равно буянить, невзирая на обстоятельство, что ехал с комфортом. Он зачем-то хотел посмотреть, в какой «халупе», по его выражению, будет жить новоявленный Йиржи Геллер.

– Может, я стану известным писателем, – не унимался Питер Устинов. – И хочу оценить, что меня ожидает!

Но как только его подняли на третий этаж и завели в квартиру, Питер Устинов моментально угомонился и заявил, что перспективы, конечно, есть, но лучше все взвесить на трезвую голову – стоит ли овчинка литературы и сколько отдельных книг надо за это наблеять?!

– Двенадцать переизданий, как минимум, – подчеркнул Густав Шкрета.

– Ёёёёёёёёёёёёёёёёёёёёёёё! – несказанно удивился Питер Устинов, как будто он компьютерная клавиатура и его заело.

Сюжет

Где-то в романе

Кто бы ни взялся за этот сюжет без достаточных литературных познаний, будет подавлен трудностями. Ведь дело совсем не в том, чтобы в стихах изложить факты, – это историки делают куда лучше; нет, свободный дух должен устремляться в потоке сказочных вымыслов по таинственным переходам…

Всякому человеку положен комплект из двенадцати аварийных мыслей. В случае крайней необходимости можно разбить стекло и подумать. Ну, например – почему помидор красный? Или – где границы безумного и разумного? У каждого свой комплект и бонус в виде маразма, когда все аварийные мысли закончатся и – здравствуй, дерево! Однако многие люди прекрасно обходятся двумя-тремя идеями и не жалуются на физическое истощение. Потому что нажраться и с кем-нибудь переспать – это не мысли, а способности организма.

Я знал одного придурка, которого беспокоил только «Черный квадрат» Малевича, во всяком случае – он использовал эту геометрическую фигуру по каждому интеллектуальному поводу и считал себя гением, когда речь заходила о живописи. «А что такое „Черный квадрат“ Малевича? – любил повторять он. – Да я нарисую за двадцать минут картину ничуть не хуже!» Здравая мысль, что за короткое время есть возможность подзаработать, не давала ему покоя. Вдобавок он ощущал свое превосходство над несчастным Малевичем, потому что мог рисовать квадраты произвольных размеров и безо всякого «супрематизма». С годами он развил эту мысль до апофеоза! И предложил натянуть презерватив на глобус, дабы продемонстрировать, что в искусстве нет ничего сложного. А каждый образованный гражданин способен создать художественное произведение любой интересной формы. Однако идея «презерватизма» не налезла дальше Северного Ледовитого океана и не нашла широкого применения. Потому что параметры среднего человека все-таки далеки от совершенства и не рассчитаны на покорение глобуса…

Я подвожу к тому, что, как только писатель израсходует весь аварийный комплект, – ему надо заканчивать свой роман. Упаковывать рукопись в коробку из-под обуви и нести эту хрень в издательство. После чего мыться, бриться и готовиться к пресс-конференции. Не надо тянуть резину, рассчитывая удивить читателя до экватора. Как однажды меня ошарашила компания возле вокзала, что сидела на лавочке и черпала из ведра воду. При этом – обреченно вздыхала. Я подошел поближе и заглянул в эмалированное ведро, но, кроме прозрачной жидкости, ничего там не увидел. «Чем занимаетесь?» – полюбопытствовал я, думая, что наткнулся на тайную секту водохлебов. «Пьем!» – ответил один мужчина. «Вы что же, лошади? – не унимался я. – Зачем вы хлебаете из ведра воду?» – «Потому что – жарко!» – пояснил другой мужчина. «Но есть же и более цивилизованные методы, – продолжал возмущаться я. – Например, зайти в ресторан!» – «Туда с ведром не пускают, – заметил третий мужчина. – А нам осталось выпить еще десять литров!» Я только развел руками. «Вы понимаете, какая глупая с нами приключилась история, – принялся объяснять первый мужчина. – Мы взяли бутылку водки и положили в ведро с холодной водой, потому что теплая водка нам неприятна!» – «Взаимно!» – согласился я. «А бутылка треснула, и вся водка растворилась в воде!» – снова вздохнул мужчина. «То есть у вас получился молочный коктейль?» – уточнил я. «Ага, – подтвердил мужчина. – Целых двенадцать литров для детского утренника!» – «Теперь уже меньше, – заметил другой мужчина. – Но мы свое непременно возьмем!» – «Не сомневаюсь!» – подытожил я, а сам подумал, что вот она, рецептура любого романа – одна здравая мысль на ведро слов…

Но как после библиотеки мне стукнуло в голову заглянуть на улицу Спальна – уму непостижимо!

«Фольксваген» Аниты был припаркован у дома четырнадцать – его я сразу узнал по характерным вмятинам на правом крыле. Помня, что интеллектуальные клетки не восстанавливаются, я решил экономить силы и, недолго думая, поднялся на третий этаж с видом законченного идиота. После чего увидел знакомую дверь и стал подавать сигналы азбукой Морзе: три длинных звонка, три коротких, три длинных звонка, три коротких…