Кингсли Эмис - Старые черти
— Хорошо. — Голос Рианнон дрогнул. — Я ведь не могла взять щенка с собой, правда?
Алун решил, что теперь ясно, ради чего затевался весь разговор.
— Нет-нет, — сказал он, нахмурившись от одной мысли о собаке. — Даже не обсуждается.
— Пока они такие маленькие, их на минуту одних не оставишь. Мне бы пришлось все время ее выводить или сидеть с ней дома. Или ты бы с ней гулял.
— Вот обрадовала! Нет, конечно. Если бы ты ее привезла, то сама бы не отдохнула.
— Угу. Ты собираешься поработать над своими записями?
— Да, просмотрю.
Он всегда держал ее в курсе своих литературных планов, хотя бы примерно. Что же касалось радиопередач и неожиданных поездок, которые могли бы потребоваться для работы, то о них он предпочитал не рассказывать.
— Удачи, милый. Вернусь где-то через час.
Рианнон ушла. Точно, ей хотелось услышать, что она была права, оставив собачонку дома. Совершенно нормально и понятно. Алун потянулся к толстому конверту на столе, но замер с тяжелым вздохом. Перед разговором о собаке был еще один момент, чушь какая-то. Что-то про Ингрид. Да он почти и не разглядел эту особу — ну женщина лет сорока, небольшого росточка, бледная, вот и все. И речи не может быть…
Он издал сдавленный крик, потом, вспомнив, что в доме никого больше нет, громко выругался. Его взгляд упал на ящик с книгами, который стоял на полу, на потертую мягкую зеленую обложку «Тезауруса».
— Какая нелепость! — озвучил Алун свои мысли. — Вздор, чепуха, глупости, чушь, бред. Фулбри![42] Расскажи это своей бабушке. Credat Judaeus Apella.[43]
Если Рианнон затеяла разговор, чтобы выяснить, нравится ли ему Ингрид, если она действительно думает, что он может завести интрижку с дочерью уборщицы, то у нее явно не в порядке с мозгами. Разве что Рианнон стала догадываться о его похождениях, а значит, даже если подозрение беспочвенно в этом случае, сглупил где-то он. Неужели придется со всем покончить, и не из-за того, что он не хочет или не может?
На ум пришло сразу несколько неприятных мыслей. Самой отчетливой была одна: любой здравомыслящий человек решил бы, что он с жиру бесится, бегая на сторону от Рианнон. Но ему никогда не хватало здравого смысла… И тысячу раз все сходило с рук. Алун надеялся, что неподготовленный ответ на вопрос об Ингрид свидетельствует о его невиновности. В противном случае ему нечего сказать в свою защиту. Он схватил конверт почти с жадностью.
Прежде чем Алун осмелился вытащить рукопись, его манера поведения резко изменилась, став нарочито небрежной и ленивой. Он склонил голову набок, поднял брови, прищурился и опустил уголки рта, затем со снисходительной усмешкой отогнул клапан конверта и скользнул взглядом по странице, делая вид, будто вот-вот уснет от скуки. Прочитав несколько строк, он дернулся, словно пробуждаясь от сна, и сделал наконец то, о чем мечтал еще минуту назад: вскочил со стула, торопливо глотнул виски и вернулся на место, не забыв долить стакан. Сев за стол, Алун сгорбил плечи, уставился на залив и начал рассуждать.
Конечно, первая пара предложений напоминает вступительные фразы десятков рассказов и романов, написанных валлийцами в первой половине века. В этом-то и вся соль — подчеркнуть преемственность, отказаться от малейших намеков на модернизм и показать, что жизнь в местных поселках во время всеобщего упадка никуда не делась, а, наоборот, приобрела новый ироничный смысл. Замысел, несомненно, достойный, но вот удалось ли его воплотить, хотя бы отчасти? Может быть. Подобно Сократу, спокойно и весело выпившему цикуту — Алун помнил, что где-то об этом читал! — он поставил пишущую машинку на стол и начал с самого начала.
Первые пять минут Алун работал сосредоточенно и напряженно, как будто обезвреживал взрывное устройство, затем немного успокоился. Время от времени он морщился и что-то исправлял, кривился, словно от боли, или таращил в недоумении глаза, но несколько раз кивнул и даже невесело рассмеялся. Через час вернулась Рианнон и застала его за пишущей машинкой, из которой торчал лист бумаги с четырьмя строчками наверху. Когда Алун поднял голову, жена спросила:
— Ну, как дела?
Алун свирепо нахмурился и поднял руки со скрещенными пальцами.
— Есть смутное предположение, — признался он театральным шепотом, — что не весь текст совершенно безнадежен.
— Замечательно!
— Нет-нет, ничего подобного, пока только предположение. Нужно еще работать и работать. Я тут подумал, что нужно поднажать, пока есть желание, иначе все заброшу и начну заниматься какой-нибудь ерундой. О нет, девушка, соблюдай дистанцию! — воскликнул он, заметив, что Рианнон собирается его обнять. — Попозже, если до этого вообще дойдет.
— Все равно хорошо, правда? — Она замерла у подножия лестницы. — Слушай, тут такое дело…
— Что еще? — спросил он брюзгливо. Рианнон состроила плаксивую гримасу.
— Дороти звонила, когда ты отводил Нелли к Ингрид… приглашала нас сегодня в гости… и я не смогла придумать, почему мы не придем… а потом она спросила, можно ли им с Перси заехать завтра вечером… и я не смогла ей отказать… прости…
Заполняя все паузы крепкими ругательствами или негодующими воплями, Алун дождался, когда Рианнон закончит, и спросил:
— Кто еще будет? Шан, или Гарт, или старина Оуэн Томас, или эта дура Эйрвен Сперлинг, или… Потому как если…
— Я ничего не могла сделать, прости.
— Конечно, глупышка! — сказал Алун, обнимая жену. — Нужна танковая дивизия с авиационной поддержкой, чтобы отпугнуть эту старую кошелку. Ничего, справимся. Повезло еще, что утром удалось поработать. А теперь выпей, джин и тоник уже на подходе. Давай, мин,[44] ты на отдыхе.
Прошло несколько минут, пока Алун заканчивал абзац, а Рианнон накрывала к обеду. Они поели и хорошо выпили (особенно Алун), потом Рианнон заявила, что скучает по щенку почти так же сильно, как когда-то по девочкам, и ушла отдыхать. Покопавшись на книжных полках, Алун нашел сборник рассказов о жизни Кардиганшира в тридцатые годы, написанных неким валлийцем, чье имя он едва вспомнил, — как раз то, что надо, особенно сейчас! — и роман Алистера Макалпайна в мягкой обложке о налете на штаб-квартиру гестапо в Голландии. По последней книге сняли художественный фильм, и к тому времени, когда Алун задремал в потрепанном кресле у крошечного камина, полковник (Ричард Бартон) и командир авиационного крыла (Тревор Говард) уже сверяли часы, чтобы нанести удар. Проснувшись, Алун тут же снова заснул, а когда пробудился еще раз, отнес Рианнон чашку чаю. Написал строчек десять диалога, пока жена бездельничала, затем они отправились на прогулку.
Земля и море были унылого мышиного цвета и выглядели удручающе обыкновенно; лишь на небе виднелись желтые и синевато-серые просветы, которые в свое время, возможно, служили какой-нибудь приметой для местных жителей. Уиверы прошли по «Тропе Бридана» до самого конца, туда, где она исчезала среди неухоженных кустов и длинной бледной травы, спустились по крутой каменистой тропинке на берег и вернулись назад по приливной полосе. В одном месте кипела работа: берег разравнивали — видимо, для будущего строительства. Полдюжины птиц — цапли, а может, кулики-сороки — бродили вдоль кромки воды; Бридан наверняка знал их название, или сказал бы, что знает. Несколько небольших парусных лодок лениво качались на волнах. В углу гавани Алун с Рианнон поднялись по отлогой лестнице и вышли на Хай-стрит, где повсюду в глаза бросалось слово «Бирдартир» — на магазинах, учреждениях, плакатах, открытках. Там, где улица сужалась, напротив бывшей булочной, стоял паб; он не изменился со времени их последнего приезда, разве стал чуть поновее с виду. Вывеска, темно-синяя с блестящими золотыми буквами, гласила: «Отель Уайта».
Тем не менее внутри все выглядело гораздо новее и совсем не таким, как прежде. Алун мог бы даже поклясться, что никогда здесь не бывал, если бы не привык к переменам, и теперь он утешился вполне терпимой музыкой, довольно заурядной, но легкой и мелодичной. На подоконнике, рядом с развесистым растением в горшке, находился некий объект. Алун понятия не имел, как он называется: нечто вроде видеоэкрана, на котором разноцветные мерцающие потоки пролетали сквозь пятна и полосы более спокойной подсветки. Напрашивалось предположение, что этот феномен каким-то таинственным и ужасным способом связан с музыкой. Алун решил, что обязательно опишет его, чтобы добавить в папку с материалами «В поисках Уэльса», но вначале усадил Рианнон на некое подобие средневековой церковной скамьи у противоположной стены, а сам подошел к бару. Заказав белое вино для жены, он действительно получил стакан белого вина, а не взгляд, исполненный мрачного торжества, как здесь было когда-то принято; более того, его спросили, какой сорт виски он предпочитает, а раньше приходилось довольствоваться тем, что наливали.
