Джулия Стюарт - Тауэр, зоопарк и черепаха
К 1822 году в зверинце остались слон, несколько птиц и медведь, пояснил Бальтазар Джонс мальчику, когда они сидели в шезлонгах на крыше Соляной башни. В тот год смотрителем был назначен Альфред Копс, профессиональный зоолог, который первым начал активно закупать животных, не надеясь на подарки королей и путешественников. Он сам был коллекционер, поэтому начал демонстрировать публике своих собственных животных вместе с королевскими. Через шесть лет в зверинце было более шестидесяти видов животных, почти три сотни особей. Кроме кенгуру, мангустов и бабуинов с собачьими мордами, зверинец мог похвастаться пятипалым ленивцем, парой черных лебедей из земли Ван-Димена, кенгуровой крысой из Ботанического залива, боа-констриктором с Цейлона, крокодилом с реки Нил и малайским медведем из Бенкулена, подаренным сэром Томасом Стэмфордом Раффлзом. Посетителям не приходилось вносить дополнительную плату, чтобы увидеть кормление животных в три часа пополудни, детенышей льва выпускали свободно гулять между посетителями, и всегда собиралась очередь желающих увидеть самку леопарда, которая любила грызть зонтики, муфты и шляпы.
— Тогда почему же зверинец закрыли, если он всем так нравился? — спросил Милон.
— К несчастью, одной популярности зверинца было недостаточно, чтобы его сохранить, — пояснил бифитер, ставя ноги на один из цветочных ящиков жены.
После смерти Георга Четвертого в 1830 году герцог Веллингтон, его душеприказчик и констебль Тауэра, начал осуществлять план по перевозке ста пятидесяти королевских животных в сады Лондонского зоологического общества в Риджентс-парке, которые позже и превратились в Лондонский зоопарк. Новый король, Вильгельм Четвертый, который не интересовался зверинцем, в 1831 году одобрил окончательный переезд.
— Но как они туда переехали? — спросил Милон, скармливая Миссис Кук фуксию.
Животные долго шли через весь Лондон пешком, пояснил Бальтазар Джонс сыну, их погоняли бифитеры, которые заодно несли в корзинах мелких птиц и фазанов. Впереди колонны поставили слонов, чтобы защитить остальных от возможных несчастных случаев, однако пятипалый ленивец неожиданно очнулся от своего обычного ступора и рванул вперед, спровоцировав катастрофу. Несмотря на мешки с мукой, засунутые в сумки кенгуру, чтобы замедлить их передвижение, кенгуру обогнали всех. За ними по пятам неслись страусы, один из которых пнул зебру. Животных охватила паника, и бифитеры старались их успокоить. К тому времени, когда змеи приползли на место, их животы были стерты в кровь, и следующие три месяца они непрерывно меняли кожу. Последними прибыли — через два дня после аистов — черные лебеди из земли Ван-Димена, причем от них ощутимо разило элем. Им были выданы кожаные башмаки, чтобы защитить лапы во время длительного перехода, и выпивохи, изумленные видом их обувки, зазывали птиц в таверны на всем пути следования. Лебеди не отказались ни от одного приглашения, и многие питейные заведения по всей стране переименовали в честь птиц в «Черного лебедя».
— А что стало со смотрителем? — спросил Милон.
Альфред Копс тоже продал часть своих животных Лондонскому зоопарку, отвечал Бальтазар Джонс, но остальных продолжали показывать посетителям Тауэра, и цена билета была снижена с шиллинга до шести пенсов, чтобы привлекать все больше народу. Но после того, как сбежал волк, а обезьяна покусала за ноги кого-то из гарнизона Веллингтона, в 1835 году смотритель закрыл аттракцион, исполняя пожелание короля. Оставшуюся часть коллекции продали одному американскому джентльмену и отправили в Америку. Шестисотлетняя история заточения животных в Лондонском Тауэре подошла к концу.
Милон поднял с пола черепаху.
— Папа, а он был хорошим смотрителем? — спросил он.
— Да, сынок, очень хорошим. Он очень сильно любил животных. Они умирали у него крайне редко. К несчастью, птица-секретарь, у которой чрезвычайно длинная шея, сунула как-то голову в логово гиен, и вот тут ей пришел конец.
Последовало молчание.
Милон посмотрел на отца.
— Как с хвостом Миссис Кук? — спросил он.
— Именно. Она ничего не почувствовала.
Стоя в одиночестве на причале, пока по Темзе разливался свет зари, Бальтазар Джонс смотрел, как из Тауэра медленно выезжает первая машина, увозя жирафов, которых шведский король никогда никому не дарил. За ними последовал комодский дракон со своими яйцами, появившимися в результате непорочного зачатия. Потом поехали кольцехвостые кускусы, которые спали, аккуратно свернув колечками хвосты, и сахарная летяга, которую напоследок еще раз погладили пером тукана. В кабине водителя стояла клетка с самцом неразлучника, на одну лапку у него до сих пор была наложена шина после нападения партнерши. Почувствовав, что назревает опасность, шлемоносные василиски поднялись на задние лапы и начали носиться взад-вперед по фургону, раскинув передние лапы для сохранения равновесия. За ними ехала росомаха, которая, несмотря на диету, умудрилась спрятать в шерсти несколько сырых яиц. Гигантские выдры, с которыми он так и не успел познакомиться, ехали в следующей машине, и, судя по запаху, за ними следовала зорилла. Обезьянок посадили в машину с тонированными стеклами, иначе мармозетки Жоффруа всю дорогу думали бы, что им угрожает опасность. И замыкали процессию птицы, метавшиеся по фургону во главе со странствующим альбатросом, в оперении которого зияли розовые проплешины. Единственный, кто наотрез отказался двигаться с места, был пойманный висячий попугайчик, который цеплялся лапами за свой насест и болтался вниз головой всю дорогу.
При виде последнего фургона, выезжавшего из крепости, Бальтазара Джонса пробрал озноб, он отвернулся, подошел к взятому напрокат автомобилю и выехал из Тауэра, направляясь в зоопарк. Рядом с ним на пассажирском сиденье стояла клетка с самой обычной землеройкой, которой наконец-то удалось протиснуть толстенные ляжки в дверь крошечного домика.
Подъехав к кованым воротам, едва не обезглавившим жирафов, бифитер поставил машину и осторожно понес клетку в зоопарк, уверив служителей, что зверюшка выросла до ошеломительных размеров из-за инжирного печенья йомена Гаолера, размеры которого ошеломляют не меньше. Он убедился, что все животные доехали благополучно, постоял немного, наблюдая, как они устраиваются на старом месте. После того как состоялась душераздирающая встреча странствующего альбатроса с подругой, он отдал перо тукана служителю сахарной летяги, который посмотрел на него с недоумением. Вернувшись к машине, бифитер постоял на тротуаре, внимательно озираясь по сторонам. Убедившись, что никто не смотрит в его сторону, он приоткрыл дверцу машины и кинул к главным воротам грейпфрут. Бородатая свинья мгновение колебалась, а затем затрусила за фруктом, и кисточка у нее на хвосте победно развевалась над толстенькими ягодицами.
Когда преподобный Септимус Дрю открыл тяжелую дубовую дверь таверны «Джин и дыба», один из бифитеров стоял на голове, изображая висячего попугайчика, который падает с флюгера Белой башни с историческим воплем. Узнав тощие лодыжки капеллана, бифитер тут же принял нормальное положение и извинился за то, что повторяет во всеуслышание птичьи глупости. Святой отец слышал эту фразу уже не впервые: сладострастный вопль с неугасающим энтузиазмом повторяли по всему Тауэру каждый раз, когда мимо проходил смотритель воронов, желая унизить последнего.
Капеллан подошел к птичьей клетке и поглядел на ее желтую обитательницу, которая внезапно разразилась мелодией. Наклонившись поближе, чтобы понаблюдать, как птичка избавляется от проклятых нот, грозящих ее удушить, капеллан не спускал глаз с Руби Дор. Как только хозяйка освободилась, он спросил, нельзя ли им поговорить наедине. Она поглядела на него, сомневаясь.
— После того, как декоративных крыс забрали, Колодезную башню снова заперли, — сказала она. — Я встречусь с вами в Уэйкфилдской башне через несколько минут.
Заглянув в маленькую часовню, где заточенного в крепость Генриха Шестого убили прямо во время молитвы, святой отец вместе с туристами двинулся на нижний этаж башни, где были выставлены орудия пытки. Он слышал разочарованное бормотание посетителей, прочитавших на стенде, что в Англии пытки применялись редко. Однако туристы повеселели, как только увидели дыбу с искушающими валиками, вращающимися в разные стороны, кандалы, в которых заключенного подвешивали за руки, и «дочь Сквенджера» с гнусными железными прутьями, из-за которых человек стоял на коленях в крайне неудобной, болезненной позе.
Когда появилась хозяйка таверны, извинившись, что так долго шла, святой отец повел ее в тень в дальнем углу комнаты. Он оглянулся, убеждаясь, что их никто не услышит, и сообщил о своем решении:
— Я собираюсь отказаться от сана, — произнес он, вглядываясь в ее лицо в полумраке.
