Сара Миллер - Я знаю все твои мысли
— Дай я кое-что принесу, — говорит она. Гиду нравится смотреть, как она идет по комнате в одной футболке и трусиках. Молли открывает ящик комода и достает коробочку из-под обуви, а из нее извлекает массивную желтую свечу и коробок спичек. Она зажигает свечу, ложится на кровать и улыбается. Молли ему улыбается! Он целует ее в щеку, в губы, в шею, снова в губы. Набирается храбрости и смотрит на ее грудь. Он накрывает ладонью одну грудь и думает: я коснулся груди Молли Макгарри! Он здесь. Он действительно здесь! И у него получается!
Молли говорит:
— Знаешь, почему хорошо, что мы точно не знаем, девственники мы или нет?
Гид качает головой.
— Мы можем отнять друг у друга как бы половинку девственности. Вполне справедливо.
Гид готов. Вот только шея немножко затекла. Все этот ошейник. Конечно, надеть его стоило, но он не- множко потянул мышцы. Если опереться на локти и чуть повернуться вправо… так лучше. Намного. Он ложится на матрас, любуясь красками на картине Пикассо, отражающейся в окне, и тут… что это под картиной?
— Нет, — бормочет он, — не может быть… — Он медленно оборачивается и показывает на дверную руч- ку. — Посмотри, — говорит он, — посмотри туда!
На ручке двери висят желтые трусики-стринги. Те самые желтые стринги.
— О господи, — ахает он, — это же трусы Даниэль, это ее трусы!
Молли садится на своей маленькой односпальной кровати, натянув простыню на грудь. И закатывает глаза.
— Откуда у меня в комнате трусы Даниэль? Наверное, это Эди.
— Нет, потому что я помню… когда ты закрыла дверь, то положила руку на ручку, потому что… — Он краснеет, потому что, пусть это звучит по-мальчишески глупо, он действительно обратил внимание на то, как она сжимает ручку, потому это напомнило ему… ну, сами знаете! — Короче говоря, — продолжает Гидеон, не зная и не заботясь о том, догадалась ли Молли, по- чему он вспомнил, что она хваталась за ручку, — на этой ручке ничего не висело. Я уверен в этом так же, как в том, что меня зовут Гидеон. — Он хватает трусики и держит их на виду. — Шестой размер. Средний. У тебя средний размер, а у Эди… не знаю, микроскопический? Трусы от «Банана Репаблик». Мне продолжать? Это те самые трусы!
Молли потрясенно таращит глаза. И, пожалуй, немного нервничает.
— О боже, — Гидеон принимается ходить туда- сюда. — Послушай, я не до конца рассказал тебе ту историю с трусами. То есть то, что за ней последовало. Понимаешь, я занимаюсь с тобой сексом… точнее, собирался заняться с тобой сексом, потому что мы заключили пари. Не подумай, ты мне нравишься, меня к тебе тянет. Но все закрутилось именно из-за того, что мы с Калленом и Николасом поспорили. Еще в первый день в школе.
— Но почему я? — У нее не очень сердитый голос. Кажется, ей просто любопытно. Но Гида так мучают угрызения совести, что он не замечает.
— О боже. — Он садится у изножья кровати. И не может не заметить, что Молли потихоньку от него отодвигается.
— Вообще, зачем ты мне это расказываешь? — спрашивает Молли. Теперь ее голос скорее полон досады, чем любопытства.
— Зачем рассказываю? — Гид непонимающе трясет головой. — Что значит, зачем рассказываю? Потому что это подло. Потому что… сама посуди, ты — предмет спора! Разве после этого ты не чувствуешь себя дешевкой?
Молли делает глубокий вдох. На выдохе ее голос немножко дрожит, точно она вот-вот расплачется. Ее гла- за округлились и блестят.
— Пожалуйста, скажи что-нибудь, — говорит Гид. Молли встает из-под одеяла. Она кажется меньше, чем обычно. Она надевает футболку и спортивные штаны, подходит к двери, открывает ее и выглядывает в коридор.
— Путь свободен, — сообщает она. — Думаю, тебе лучше уйти.
Он уже прошел полкоридора, когда услышал, что она зовет его.
— Знаешь что? Мне всегда казалось глупым, что сюда не пускают мальчишек. А теперь я понимаю, за- чем это нужно.
Гиду очень хочется верить, что девушки способны простить парней, которые заключают на их счет дурацкие пари. Ему хочется верить, что они с Молли смогут начать сначала. Но судя по тому, что происходит в следующий понедельник на испанском, когда они представляют свою пьесу, ему не стоит быть таким оптимистом.
Молли обнимает его, как и положено. Странно: всего несколько дней назад они делали то же самое, только всерьез, но теперь эти объятия воспринимаются со- всем иначе. Ну что поделать. Когда они целуются, он приоткрывает один глаз всего на миллиметр и видит, что Лиам с заинтересованным видом смотрит на них. Это хорошо, убеждает себя Гид. Теперь, когда увижу по телевизору целующихся актеров, буду знать, как они себя чувствуют. Это хороший опыт. Вот только чувствует себя Гид ужасно. Когда другие ученики начинают хлопать, им приходится встать очень близко друг к другу на крошечной самодельной сцене, и Молли острым каблуком впивается ему в ногу. Больно.
— Мне очень, очень понравилось! — восклицает мисс Сан Видео. — Особенно то, что все вы надели маски. Потому что если бы мы были фашистами, то все стали бы свиньями. — Она продолжает хлопать.
Они не поправляют ее и не напоминают, что на самом деле это собачьи маски. Потому что их маски действительно похожи на свинячьи. Им ставят пятерки. Молли оказалась права, но Гиду отчего-то становится грустно.
Мрачный ноябрь
В воскресенье вечером Каллен с Николасом выносят огромный знак вопроса и трусы на улицу и аккуратно складывают рядом с мусорными баками за общежитием «Проктор».
Во вторник днем Гид, Николас и Каллен возвращаются после дневных занятий и обнаруживают обе части карнавального костюма и записку: «Негабаритный мусор. Пожалуйста, избавьтесь от него ко вторнику, иначе вас ждет штраф или исключение. Джин Кавано».
Двадцать минут спустя они колесят на БМВ по бостонскому пригороду в поисках открытого мусорного бака.
Гид на заднем сиденье, предается мрачным мыслям. Сегодня раздали их сочинения. Они по-прежнему читают «Моби Дика». Мистер Барнс охарактеризовал идею Гида (что кит символизирует мужскую энергию и на его месте могла бы быть гора, небоскреб или женщина) одним словом, написанным через весь титульный лист темно-красными буквами: «ЧУШЬ». А там, где Гид писал про женщину, мистер Барнс нацарапал: «О боже!» И влепил ему трояк. Сперва Гид подумал: жалко, конечно, что ему поставили такую низкую оценку, но надо непременно рассказать Молли, что он написал, она будет смеяться! А потом вспомнил, что теперь она его ненавидит.
— Минуточку, — говорит он, чувствуя внезапное озарение. — Ребята, это вы повесили трусы на дверь! У вас был и мотив, и возможность. Трусы!
— Но они же у тебя в комнате, — говорит Николас с нехарактерной для него нежностью, выезжая со стоянки одного супермаркета и пересекая дорогу, ведущую к другому.
— Я понимаю, что тебе пришлось пройти через испытание, — заявляет Каллен, беспокойно теребя свои кудряшки одной рукой и держа сигарету в другой. — Но я просто не понимаю, как в ту долю секунды, когда ты доставал и любовался своей шведской сосиской…
— Венской сосиской, — хором поправляют его Гид и Николас.
— Неважно. — Каллен стряхивает пепел в окно и продолжает: — Как в тот момент, когда ты любовался своей вялой сарделькой во всей ее девственной красе, кто-то из нас сумел совершенно бесшумно открыть дверь комнаты Молли и повесить на ручку трусы популярной марки, популярного цвета и популярного размера?
— Ага! — Гид пытается подловить его. — Откуда ты узнал, что они висели на дверной ручке?
— Ты сам нам сказал, — хором отвечают Каллен и Николас.
Гид высовывается в окно и вдыхает успокаивающий прохладный запах озона:
— По крайней мере, теперь все кончено.
Николас кладет босые ноги на заднее сиденье, тянет пальцы на себя, улыбается и вновь вытягивает пальцы. Продолжая любоваться своими ступнями, он говорит:
— Мы любим тебя. Мы тебя очень любим. Ты просто потрясающий. — Он берет большие пальцы ног обеими руками и начинает раскачиваться вперед-назад. Они кружат по стоянке молла примерно в шести километрах от кампуса. Стоянка кишит девчонками из обычной школы в дешевых свитерах, усеянных катышками, с толстыми попами, затянутыми в узкие джинсы, и подтянутыми попами в совсем узких джинсах.
Гид уставился на одну из них, поражаясь тому, сколько на ней косметики. И тут Каллен говорит:
— Пари все еще в действии. Мы изменим дату, разумеется, — дадим тебе еще месяц. Но игра продолжается.
Не могу поверить. Мне даже хочется оказаться в голове Каллена или Николаса просто ради того, чтобы испытать, что это такое — слышать мысли психов, которые не хотят отказываться от тайного пари, хотя оно уже ни для кого не тайна!
— Хмм, ребята, разве весь смысл пари не в том, что она не знает…
— Конечно, конечно, — кивает Каллен. — Это важный компонент пари.
