Ахто Леви - Мор. (Роман о воровской жизни, резне и Воровском законе)
Здесь-то и высказал Мор идею, что Враль мог бы тоже что-то сочинить такое, что в дальнейшем поможет ему преуспеть в жизни. Мор считал, на жизнь надо смотреть трезво. А если трезво, то получается у Враля грустная перспектива: ни уголовник, ни честный человек, ни прошлого, ни будущего. Мор выказал завидное знание литературы: похоже, не зря кантовался (приспосабливался – жарг.) в качестве библиотекаря. Он даже объяснил Вралю, что если тот, будучи и не очень грамотен, напишет, скажем, книгу, в форме дневников от первого лица – это проще, надо лишь знать, как писать, чтобы обеспечить удачу.
Враль ничего не презирал в жизни больше карандаша… Про всевозможные литературные жанры, стили – он не слыхивал, о конструктивности, сюжетах, инспирациях понятия не имел и всегда знал, вернее, полагал, что у него одно лицо. Мор объяснил, что в литературе можно рассказывать от первого, второго и даже третьего лица, а если бы Враль был королевских кровей, то мог бы даже писать от имени «мы»… По знанию литературы Мор и впрямь являлся уникумом, ибо воры в большинстве пользовались книгами исключительно рационально: сушили в них самодельные игральные карты, употребляли при кипячении в камере чифирка страницы, как топливо.
– Вот где открывается горизонт для вранья. Можешь даже обходиться правдой, но не следует говорить всей – если это не в твою пользу. Перевоспитание – дерьмо, но, когда ты сам в дерьме, в его описании – нужная вещь: придти из тюрьмы в новое общество надобно, склонив повинную голову с покаянной мордой. И тогда тебе простится твое уголовное невежество, тебя примут в общество, потому что, хотя и виноваты в нем все, – все не виноваты перед одним, ибо в нашем государстве должно полагать правовой коллективизм. В случае успеха будешь относительно свободен и обласкан прекрасными дамами. Причем, говорил Мор, если учесть, что человек считает себя осознанно царем природы, – ты хотя и не королевских кровей, тоже все-таки как бы царь, ведь ты родился в сословии человеческого рода и все, кого ты встречал в жизни и встретишь впредь – члены этой большой царской семьи. Ко всем ты обязан относиться с традиционным преклонением, как приличествует между высокородными родственниками, однако любить их тебя никто не обязывает.
4
Враль стал создавать дневник. Потому что, как сказал Мор, это самый распространенный жанр и из всех них проще. Мор рекомендовал Вралю описать собственную жизнь пожалостнее, он возвысил своего ученика в преступном звании, ибо если уж объявится в мире с покаянной мордой, то не иначе, как с жутко уголовной. Мор уверял, что фактически дает Вралю свободу, что, занявшись сочинительством, – ведь времени у него больше, чем надо, – он в тюрьме станет свободным более, чем иной на воле. Но предупредил: чем больше Враль углубится в эту свободу, тем больше окажется в «тюрьме» из-за невозможности понимания мира. Главное, в своем описании он должен соответствовать тому положению, какое ему создало общество. Таковы правила игры. Иначе на задуманное вранье никто и не клюнет, а тогда нет в нем особого смысла.
Враль трудился прилежно, ушел с головой в сочинительство и убедился, что книги читать намного проще, чем их писать, даже самую незатейливую. Встречаясь ежедневно в прогулочном дворе, он рассказывал старику о своих успехах, чтобы как бы постоянно с ним консультироваться, но тот заявил, что не дело – соваться ему, Мору, в труды начинающего романиста, что в этом процессе Враль должен полагаться на собственную интуицию, фантазию и смелость, что иначе ему свободным не быть, что в этом деле надо быть самостоятельным. Именно тогда, неожиданно, Враль столкнулся с трудностями, о которых даже не подозревал: он осознал, что ему фактически предстоит обмануть и будущих читателей, если допустить, что его действительно когда-нибудь напечатают (в душе он в этом сильно сомневался), а также и идеологию. И он вдруг спросил себя, хочет ли он обманывать, что он, собственно, имеет против идеологии социализма? Сомнения такого рода были также порождены, как ни странно, Мором. Еще рассказывая Вралю о своей бытности в монастыре (вот где он видел уникальные книги, вот где была библиотека!) , Мор рассуждал о марксизме и религии, производя некий сравнительный анализ. Он одновременно забраковал и то, и другое, признавая в то же время в обоих явлениях красоту человеческой мечты о совершенном мироустройстве. Он не отрицал бога как такового, считая, что древние, молившиеся солнцу, луне, дереву, бычку, воде, огню – природе, понимали бога, но предали его, когда стали относиться к природе небережливо, теперь она за это людей карает. Ради чего же променяли люди веру в реальное на мифическое? Корысти ради. Жертвоприношений ради. Создав бога по своему образу, люди становились богоправными, и бог стал многолик, но вообще не един: у одних он двурукий, у других многорукий (этим больше положено); и все считают только своего бога правильным (еще бы!), а тех, кто с этим не соглашается, на костер (куда же еще!), или на кол, или просто башку долой. Религия, объявил, Мор, церковь – причина всех войн и преступлений, она – всеобщее лицемерие, символ жадности и коварства. И не существовало первородного греха, а был первородный страх. И одеваться людей не стыд принудил, а голод. А как ты представляешь себе этих наипервейших людей? Адам, Ева да сынки их – Каин и Авель. Каин убил брата и стал родоначальником. От него якобы пошел род людской. Но кто ему детей нарожал? Адаму, понятно, из ребра бабу сварганили, но из ребер или других костей Бог вроде бы ничего не делал, и женщин других в этом семействе не было… В заповедях же сказано, что не должен человек прелюбодействовать. Таким образом, чем больше разрастался род каинов, тем больше нарушались заповеди создателя. Ну ладно, Бог этот фамильный бардак ликвиднул, потопил всех, как котят, оставил Ноя с его лодкой и… создался другой фамильный бардак? Значит, не зря твердят попы и марксисты, что все люди – братья.
Церковники сделали из своего вранья науку, ее впоследствии скопировали марксисты, а то их зависть заела: святоши брюхо набивают, обещая райское блаженство на том свете, словно могут знать, что будет после смерти; коммунисты свой плагиат намного улучшили, посулили рай на этом свете. Но тоже не сумели: Бог все-таки в природе, а человек устремился ее обмануть, обобрать… Одним словом, проворовались плагиаторы.
Лживость библейского вранья на своем жизненном примере подтвердили за всю историю папства (заместителей Бога) десятки римских пап и другие церковные корифеи, а уж они-то знали истинную цену загробной жизни. От себя Мор объявил, что если без воли Бога и волос не упадет с головы грешника, то и преступления по воле господа делаются, тогда и он, Мор, сотворив убийство, является дланью божьей, исполнившей волю всевышнего. В результате получается, что священное писание как бы и оправдывает зло, значит… зло есть благо, или Бог очень коварен. Так и тиран, утвердивший смертную казнь, с одной стороны, восстал против Бога («не убий»), с другой же, и он есть длань всевышнего. Ведь как бывает: совершавшие с упоением и цинизмом кровавые, массовые убийства, ставшие перед судом земным, сами избегали казни, потому что «Бог дал жизнь и он один вправе взять ее назад». Причем палачи в таких случаях обычно выполняют приказы вождей, которых сами себе избрали. Следовательно, они убивали и зверствовали, выполняя долг, заключавшийся в повиновении вождю (они же именно потому его выбрали, чтобы дать ему право повелевать). Сказки об Иисусе Христе – это призыв к райской жизни, но… на том свете. А марксизм – тоже хорошая сказка про разумную жизнь, но на этом свете, и потому эта сказка умнее.
Вот эти-то мысли Мора… Нет, они не вызвали у Враля удивления: что вор способен иметь подобные мысли. Хотя противоречивости в них он себе объяснить и не смог. Но они, эти мысли, совокупно с его собственными наблюдениями жизни и стали трудностями, затруднившими ему создавать его литературный обман. Об идеологии марксизма, как и об учении Христа, у него имелось поверхностное представление, но было оно не так уж и негативно. В душе он, несмотря на то, что был в тюрьме, все более и более оправдывал социалистическую идеологию. Во-первых, ему нравились книги про революцию. Революционеры сильно отличались от тех, с кем судьба свела его в лагерях. И грань между справедливостью и злом была в них понятно обозначена. Было нетрудно определить, кому симпатизировать, кого презирать. Возможно, не будь он осужден по уголовной статье, его мировоззрение развилось бы по-другому. Но те люди, среди которых он вращался, в большинстве не нравились ему вовсе. И мусора ему тоже не нравились. Но даже их он пробовал оправдать – мотивы их действий, логику их жизни. Ему довелось слышать о том, что осужденные политические будто бы верили тому, что беззаконие и произвол в лагерях неведомы диктатору, что сидевшие в лагерях коммунисты пытались открыть ему глаза. В то же время они обвиняли тюремщика, что тот их лупит. Разве не смешно: сами получили от тирана по шее, как враги народа, и не перестают ему верить, а тюремщика, который по шее еще не получил, обвиняют в верности этому же тирану…
