Григорий Ряжский - Люди ПЕРЕХОДного периода
Это было удивительное чувство, шатко балансирующее на границе двух противоположных сознаний, укоренившихся в одном и том же объёме. То, прошлое, остаточное, но уже навек утраченное, оставленное в старых пределах, вероятно, всё ещё не желало покидать своего прежнего вместилища и всячески тормозило переключение на новое, возникшее и занявшее положенное ему место сразу после Перехода. Вместе с тем я не могла не понимать и того, что, как бы я ни уговаривала себя проснуться и вернуть всё отнятое у меня этим дурным сном, этого уже никогда не произойдёт, как не будет больше в моём обитании Германа, мамы и Парашюта.
Наверное, Венера что-то почувствовала, поскольку пауза с моей стороны несколько затянулась, и при намечающемся раскладе событий она решила вернуть себе изначальное превосходство.
— Может, вопросы имеются? — поинтересовалась Милосова, придав голосу своей оболочки ноту лёгкого менторства. — Ты думай, думай пока, я же ведь не вечно опекать тебя буду, Магда. Вспоминай, какие, может, дела остались у тебя несделанные там, потому что есть возможности кой-какие, можно об этом отдельно поговорить, если что. Овал, там, канал, всё такое. Это всё в плане, хотя тут у нас каждому своя канарейка, как говорится, так что как кому повезёт. Лично я, например, чётко пролетела, так и не вышла на связь со своей параллельной, не достучалась, не дооралась до неё. А с другой стороны, это и ясно — больше ведь не так бывает, как тебе надо, а как получится по течению земных дел. Мой-то случай вообще особый, потому что ни преступник, ни жертва не любят на место преступления возвращаться, их туда после, кто б чего про это ни рассуждал, никакими коврижками не затянешь. Хотя и надо было б мне услышаться со мной же, просто позарез как надо, — предупредить там, на дальнейшее образумить, и вообще. Ну, и самое главное хотя бы про себя вызнать, основное — чего там со мной сделалось и чем всё оно закончилось: совсем плохо всё или, может, хотя бы никак, терпимо? А то пребываю себе тут, понимаешь, при полном параде, нос в шоколаде, вся себе в мечтах да надеждах на последний оборот, на вечное блаженство после Входа, а там об меня, может, ноги сейчас вытирают и всё ещё пользуют как последнюю… — она сокрушённо покачала лысым шаром. — Если, конечно, есть ещё об кого вытирать и пользовать. Господи Боже сила небесная, это что же со мной стало-то, а? Неприятно ведь думать про такое, согласись.
Казалось, уйдя на какое-то время в прострацию на почве личных воспоминаний, Венера просто забыла обо мне вообще. Наверное, она была у местного начальства не на самом лучшем счету, коль скоро разрешила себе такую вольность отрешиться от реального сакрального долга и бросить меня вместе с моей оболочкой додумывать варианты выхода из местного тупика. Впрочем, окончательные выводы я сделать пока не смела, поскольку сама всё ещё пребывала в полушоке от случившегося со мной сразу после того, как я грохнулась на пол перед вытяжным шкафом, втянулась воздушным потоком в раструб и вслед за этим незаметно для самой себя прошла Проход Перехода. Стоп! Нужно было выяснять дальше, нельзя было тормозиться даже на малую единицу отсутствующего в этой местности времени.
— Какой параллельной? — искренне не поняла я и в недоумении уставилась на Венеру, плохо понимая, о чём она. — Какие ноги, кто вытирает?
— А-а, да, ты же не в курсе ещё, — опомнилась та и тут же придала лицевой оболочке выражение наставнической благостности. — Тогда слушай сюда, просвящаю, это у нас тоже в программе первого оборота.
— Какого оборота, в каком смысле? Кто куда кого оборачивать должен? Вы о чём?
— Ясно… — Венера вздохнула, выпустив из ротовой полости имитацию воздушного потока. — Давай, запоминай. Их семь всего, оборотов, и задача твоя достичь вышнего, последнего, того, где Верховный располагается. Он и определит тебе будущее, либо окончательно прекрасное, либо из оставшихся, по факту. А начинают прибывшие с нижних, правда, многим и этого не перепадает, потому что неправильно заявляют себя с самого начала и соскакивают уже на первом обороте. Теперь ясней?
Всё это продолжало напоминать маленький сумасшедший дом на двоих в китайском предместье внутренней Монголии. И действительно, сумрачный туман так и не рассеялся, пыльный наст, недвижимо накрывший собой безбрежную песчаную твердь, при полном отсутствии ветра основательно спёкся в несимпатичную бесцветную корку. Но главное, не хотелось ни есть, ни пить, ни спать. Более того, я поймала себя на мысли, что не понимаю, как в этом удивительном пространстве, взявшемся ниоткуда, работает само время и где его границы, как они отсчитываются, кем? И как тут, собственно говоря, и чем в этой дикой местности, необъятно раскинувшейся сразу же после Перехода во всех направлениях мироздания, определяется всё остальное, начиная от продолжительности любого события и до попадания в очередную нереальность? Что за дела-то такие, в конце концов?
— Нет, не ясней, — ответила я, понимая, что никакой это не подвох, а просто полное неумение владеть способами донесения информации. Помнится, и тогда, в гостях у Рыбы, Венера эта, управительница армянского «Низа» с довеском в виде голого балета, мало чего понимала, судя по тогдашним разговорам, в бизнес-планах, а всё больше глядела Гамлету в рот, ища любой благосклонности. — Ничего не ясно вообще. Прежде всего, я хотела бы знать, как я здесь оказалась и почему. И что означает для меня всё это, — я развернулась полной оболочкой и панорамировала обеими руками окружающее пространство. — И кто меня убил, если убил? И где моя душа, если я — это не она? И почему вы, Венера, пришли ко мне в «Шиншиллу» и стали меня запугивать, после чего я не могу вспомнить ни одной минуты из своей последующей жизни на земле? — Я посмотрела на неё со всей не присущей мне суровостью и добила список последним вопросом на этот условный час: — И как вы узнали моё первое имя?
— Может, присядем? — вместо ответа Венера опустилась на песчаный наст и раздумчиво покачала лысой оболочкой головного шара. Свет под её глазами отчаянно замигал, видно, перебои с подачей местной энергии были тут делом нормальным, судя по тому, что этот факт её особенно не обеспокоил. Она просто, как делала это раньше, дёрнулась всей спиной, и подсветка погасла вообще, издав слабый отключающий хруст в районе позвоночника. Сев на поверхность пустыни, для начала Милосова прикинула что-то про себя, это было заметно по тому, как она молча помогала руками своему мыслительному процессу. В итоге отозвалась очередным сообщением: — Знаешь, а ведь ты меня озадачила, Магда, — этими словами она явно подтверждала тот факт, что признаёт правомочность моих не слишком приятных для себя вопросов. — Я ведь встречала-то вас, если честно, не так уж часто. Мне только недавно доверили взять под себя новоприбывшего и вести его дальше, до смены оборота, если что. А посланницей назначили так вообще только-только, так что, можно сказать, мы теперь с тобой каждый осваиваем новое для себя пространство, каждый своё.
— А если ближе к делу? — с непривычной моему характеру настырностью я всё пробовала принудить её включиться в полноценный диалог, потому что мне и в самом деле было чрезвычайно важно хотя бы через раз получать от неё более-менее вразумительные ответы на свои вопросы. То, что она дама с недалёкими возможностями, но зато и с хваткой недоброго зверя, мне уже было известно. Правда, это было там, мы же с ней были здесь, и это обстоятельство уже невозможно было не принять в расчёт.
— А если ближе, то клянусь, первый раз в жизни вижу тебя, честно, что в той, что в этой. — Она сказала это так, что мне просто пришлось поверить в её слова. И снова ощущение было более чем странным, если не сказать абсурдным или даже абсолютно диким. Сами понятия, которыми, находясь в этой малопонятной надземке, нам приходилось оперировать, все эти «в жизни», «честно» и «клянусь», будто с издёвкой выпущенные в этот пустынный вакуум встретившей меня посланницей, на деле были совершенно незаменимы, потому что попадали, как я чувствовала, ровно в масть, не оставляя повода усомниться в искренности этой отвратительной в прошлом тётки с каратниками в ушных мочках.
— Хорошо, но с какого времени ты здесь обретаешься? — Я вдруг решила выяснить эту важную подробность и, несмотря на нашу разницу в этих загадочных оборотах, незаметно для себя перешла с ней на «ты». — Я имею в виду, если считать от тех времён, от земных, от понятных.
— Ну, если так уж поточнее обозначить, то помню себя с точки, когда меня душили, потом насиловали в очередь, а после… после — всё, провал, дальше пустое всё, чисто беспамятное, — снова пару раз сокрушённо качнув сверху вниз лысым шаром, протянула Венера, — но, судя по твоим словам, я там ещё вполне себе живая и даже при делах… Вот не знаю теперь, радоваться за себя или же лучше огорчаться.
