Григорий Ряжский - Люди ПЕРЕХОДного периода
Странное дело, я даже не успела задуматься ещё о самом, казалось бы, первостепенном — жива я или мертва? Если нет меня там, то в какой же момент я кончилась как живая человеческая единица? Я ведь почти уверена, что у меня была душа, как и у всякого хорошего человека на земле, а я никогда не была плохой, мой внутренний голос всегда подсказывал мне это и не врал, я это точно знаю. И если нет у тебя специальных причин отворачиваться от него, затыкая себе уши, чтобы не впускать в свою душу правду о себе самой, то нужно ему доверять. Именно так и было у меня с Геркой, когда я, услышав нужный сигнал, доверилась ему и в результате сама же, по сути, затащила в постель своего будущего мужа.
А если так, то почему я не видела себя в момент расставания с жизнью так, как этому надлежит быть, чтобы облегчить Переход и приготовиться к постижению уже другой своей сути? А если я есть, и я всё ещё там, то кто я здесь? И что означают эти пыльные пески, и почему я больше не ощущаю своей родинки, которую я вчера, носясь как сумасшедшая, пока мы с Геркой готовились к открытию нашей «Шиншиллы», натёрла резинкой трусов у себя сбоку, ближе к спине?
Я скосила глаза на это место и на самом деле не обнаружила её вообще, эту натёртость. Потом я, уже на автомате, опустила глаза вниз и так же, как и родинку, не увидала у себя «там» ни единой волосинки. Честно говоря, я и раньше их в этом месте не имела, регулярно, со всей тщательностью выбривая лобок, чтобы тайно от мамы блюсти новомодный девичий тренд нулевых. Но появился в моей жизни Герка, обнаружил эдакую игривую вольность и распорядился потакание подобной глуповатой моде просто взять и отменить. Сказал, Ленуська, как прирождённый кулинар и гастроном-естествоиспытатель я не признаю любую ненатуральность. Это всё равно что в обязательном порядке выбривать догола кожуру кокосового ореха, перед тем как употребить его молочный сок. Оно тебе надо? Кстати, вспомнилось — просто потрясающе делал присыпку для риса, Герка мой, на основе кокоса. Кажется, я ещё назвала её «Ciel sur la Terre poudre de riz»[13], точнее не скажу. В общем, брал граммов 200 тёртой мякоти ореха или его же сушёной стружки, три штучки чили или четыре, если надо поострей, пару луковиц, вроде бы, пару же зубков чеснока, 30 чищеных миндальных орешков и масло, растительное. Но — внимание! — сказал, подойдёт лишь то, которое не горит при высокотемпературной жарке: странно, что я такую деталь запомнила, может, и не к добру, учитывая то, куда я попала или ещё могу попасть. В общем, так: измельчаем всё, жарим до золотистой корочки, всыпаем кокос и доводим до нужной консистенции — приятного хруста!
Ну и наконец, поскольку на зеркало рассчитывать не приходится, как и на стопроцентно тактильные ощущения, я запустила обе руки в шевелюру, в эти дурацкие свои непослушные шампуры, образующие неутихающий взрыв на моей бестолковой голове, и обнаружила там ровно то, что имелось и в низу моего живота, вернее, чего там не было и в помине — совершенно голое место повышенной шелковистости. Честно говоря, никогда не думала, что череп мой имеет столь несовершенную форму. Раньше, до надземки, мне всегда казалось, что шар мой идеален, что лишь эти идиотские волосы не позволяют мне при его безупречной конфигурации носить стрижку типа «а ля тифозная» — один строгий сантиметр от поверхности головы плюс отдельно недокошенная гелевая слюнька, стянутая в самом кончике и фривольно приспущенная на лоб против носа. Боже, где это всё, пускай и несостоявшееся?
Тем временем полуразмытая облачность в виде мягкого контура женской фигуры, обретя фокус пожёстче, позволявший рассмотреть очертания и даже некоторые детали незнакомки уже в укрупнённом варианте, приблизилась и, не доступив нескольких неслышных шагов, остановилась. Теперь обе мы молчали, изучая друг друга зрением своих оболочек. Поначалу мне всего лишь почудилось… но уже через пару мгновений я догадалась, что картина, представшая передо мной, отчего-то не кажется мне такой уж незнакомой, что в каком-то далёком и основательно утерянном прошлом мне уже приходилось видеть это, но только в ином исполнении: мелкие, близко посаженные глаза, толстые с частыми перетяжками пальчики, губы, собранные пышным бантом, тугие бровные валики. Теперь же всё это словно лишилось прошлой избыточности, обретя свежий облик и недурные пропорции вполне молодой наружности. Череп, брови, веки — всё это было лишено растительности, как, впрочем, и все остальные открытые части тела стоящей передо мной женщины-оболочки. Вероятно, я узнала бы её ещё раньше, если бы не этот внушительного размера лысый шар. И, тем не менее, я узнала. И неожиданно для самой себя произнесла первой:
— Венера, если не ошибаюсь? Госпожа Милосова, верно?
Реакция женской фигуры на мои слова явно отличалась от той, какую она, наверное, предполагала проявить, идя на встречу со мной, поскольку лицо её внезапно вытянулось от удивления, и мне показалось, что слова мои, невольно произнесённые, вызвали некоторый сбой в отлаженной системе отношений между новоявленными гостями этой пыльной пустыни и местными поселенцами, встречающими их на выходе из Прохода. Однако она быстро вернула лицу исходное выражение и ответствовала с нужной расстановкой и достоинством.
— Сестра Венера, — поправила она меня, но, секунду поразмышляв, согласилась и на мой вариант, — хотя можно и просто, без сестры. Только странно, что тебе знакомо это имя. Мне казалось, нас ничего с тобой в той жизни не связывало, и когда я параллелилась, то даже представления не имела о твоём существовании. — Она дёрнула спиной, и откуда-то из-под её глаз вдруг заструился свет. Она подвигала головой оболочки так и сяк, направляя этот искусственно образованный свет в мою сторону, и подала мне сложенную в несколько слоёв одежду: — Накинь, так положено.
Я развернула протянутое и одним коротким нырком забралась в эту холщовку, такую же примерно, что была и на ней. А она продолжила:
— Честно говоря, удивила ты меня, Магда, даже не знаю, с чего теперь начинать.
— Магда? — теперь уже очередь удивляться пришла и мне. — Почему вы меня так назвали? Откуда вы вообще знаете это имя? Вообще-то я Елена по паспорту.
Моим последним словам Венера уже ничуть не смутилась: видно, время смущений уже успело истечь, и с помощью включённой глазной подсветки любое замешательство окончательно растаяло в её объёмной оболочке. Я же, наоборот, уже совершенно не понимала, как себя вести, не говоря уже о том, что у меня имелась к ней тысяча вопросов. Но пока я понимала лишь одно — она здесь не случайно, и мы находимся с ней в разных весовых категориях, хотя обе и не весим ничего, кроме заполняющего каждую из нас объёма некой неслучайной пустоты и самого́ оболочкового контура.
— Не знаю я, — она пожала плечами под хламидой. — Мне наказано было встретить и взять под крыло, вплоть до второго оборота, об остальном я не в курсе. Сама я, кстати, почти что серединная, хоть и с третьего оборота, так что придётся потерпеть, если что. У нас тут строго, есть закон, есть порядок, есть устав. Всё расписано и определено задолго до сегодня, так что никто толком не знает, когда всё началось, если считать от начала, в смысле, вообще от начала всех начал. А определяться будем с первоочередного, с введения в курс малых постижений и ознакомления с уставом ВКПБ — вечного курса предстоящего блаженства. Но это уже когда чуть-чуть освоишься и уяснишь себе первые уроки постижения.
— Какого постижения? — не поняла я. — Это что у вас тут, подготовительные курсы, типа как у нас там? И кто учителя?
— Покамест я твои учителя, — ответила Венера с лёгким вызовом, — ну, а после поглядим ещё, как станешь набирать. Тут никакие левые дела не прохиляют, здесь или же надо, или же не надо. Если что — сразу слетишь обратно, от первого оборота и вниз по главной вертикали, сама, наверно, понимаешь, в направлении куда.
Я не понимала. Как не могла взять в толк, что вообще происходит, куда я попала, где святые ангелы с архангелами и кто есть тот тайный распорядитель, которому я обязана своей встречей с этой отвратительной Венерой Милосовой. Кроме того, я хотела бы определённо знать, мёртвая она, проводница моя в мир светлых теней, или условно живая, как и я, попавшая сюда явно по недоразумению. И где сейчас Герка, и как закончилась презентация «Шиншиллы», и здорова ли мама, и где я сегодня проснусь, поскольку, скорее всего, просто напилась с наших радостей, как последняя уродка, и эти непредсказуемые для моего слабого здоровья алкогольные последствия завели меня в такие дебри, что хоть срывай с себя эту вполне реалистичную на вид хламиду и требуй виртуального билета обратно.
Это было удивительное чувство, шатко балансирующее на границе двух противоположных сознаний, укоренившихся в одном и том же объёме. То, прошлое, остаточное, но уже навек утраченное, оставленное в старых пределах, вероятно, всё ещё не желало покидать своего прежнего вместилища и всячески тормозило переключение на новое, возникшее и занявшее положенное ему место сразу после Перехода. Вместе с тем я не могла не понимать и того, что, как бы я ни уговаривала себя проснуться и вернуть всё отнятое у меня этим дурным сном, этого уже никогда не произойдёт, как не будет больше в моём обитании Германа, мамы и Парашюта.
