Елена Котова - Легко!
– Будь так добра, передай мне, пожалуйста, воду, Анна…
– Анна, а где ты будешь работать после Лондона? Вернешься назад в Россию? – спросила Инесса. – Скучаешь, наверное, по родине? Расскажи нам о России. Хельмут, кстати, как тебе мой ремень, недавно купила? Мне очень нравятся эти металлические штучки – правда, очень стильно?..
– Благодарю за воду, Анна. Я слышал от Хельмута, что ты работала в Америке. Как тебе понравилась тамошняя жизнь?..
– Хельмут, а ты рассказал Анне о моих философах? Кстати, они придут в следующую пятницу. Присоединяйтесь, будет интересно. Анна, ты так и не сказала, что ты сейчас читаешь?
– Боюсь, ты будешь разочарована. Люблю хорошее женское чтиво. Сейчас читаю Bergdorf Blondes, жаль что в Европе по знают этого автора – Плайм Сакс. Тот же жанр, что Sex and the City, но книга несравненно лучше, небо и земля. В своем жанре это можно даже назвать высокой литературой: тщательно выписанные, живые образы, изящные диалоги, подтекст и просто прекрасный язык. А еще Курта Тухольского на немецком. Ну, это вообще шедевр!
– Не понимаю, как такое можно читать… А ты читала Карла Маркса? Или Ницше? Вот действительно интересное чтение. Они оба создали глубочайшие интереснейшие философские теории. Это потом интерпретаторы все вульгаризировали, что Ленин, что Гитлер. Не согласна?
– Мы изучали Маркса в университете детально, три года подряд. Он великий философ. Когда я писала монографию о теориях развития, я поняла, сколько структурных элементов все западные теории позаимствовали у Маркса. Включая тех авторов, которые не признавали марксизм. Удивительно.
– Д-да, возможно. А Ницше? Разве не гениально это противопоставление: человек и недочеловек с философской точки зрения? Что из этого сделали нацисты, это совершенно иное. Он-то не это имел в виду, понимаешь?
– А что он имел в виду? – спросила Анна, все больше забавляясь этой «маленькой светской беседой» за чашкой кофе.
– Ну как что… Ницше же не был фашистом.
– Совершенно верно.
– Ну а Гитлер просто использовал его теорию.
– Тоже не поспоришь. Ну и?..
– Вот видишь! А недавно я перечитывала Кафку. Там про обезьяну, которая пьет, ест, даже бреется как человек, курит сигару. И такой философский смысл. Тема подлинности и имитации. Действительно, где граница? И пока она не найдена, в чем отличие человека от обезьяны?
Анна не хотела делать поспешных выводов, но все это было, по меньшей мере, очень необычно. Женщине под шестьдесят, одета как хиппи, а с головой-то у нее как, все в норме? Как будто застряла в студенческой поре своего поколения. И Томас со своей покровительственой манерой, тщательно отобранными словами и интонациями, создающими дистанцию между ним и собеседником. Это не английский снобизм, который открыто (хоть и через подтексты и интонации) указывает тебе на твое место. Это искренняя отдаленность от людей человека, которому прочие интересны, и он пытается их понять, но когда многое все же ускользает, он это приписывает не ограниченности своего понимания, а неумению этих простых людей ясно выразить свою мысль. Что с них взять, раз они такие родились?
– У него есть приставка «фон»? – спросила Анна Хельмута в машине.
– Не думаю, но он из семьи дипломатов. Родился в Париже, свободно говорит по-французски. А его английский каков, а?
– Согласна. У него есть класс, и он умен. Но я инстинктивно не доверяю людям с физическими дефектами, особенно с дефектами речи. Обычно это означает сильные и очень нехорошие комплексы. А что он сейчас делает?
– На пенсии. У него была блестящая карьера, чему, конечно, отец в юности сильно помог. Ну и продвигался Томас очень быстро. Просто звезда. И стал во главе одного из ведущих учреждений Евросоюза. Он великолепный тактик и очень искушенный политик, но ему всегда не хватало стратегического ви́дения… Я много раз его предостерегал от простых решений, но он вляпался в один гадкий скандал… Ну, подробнее не хочу говорить. И ты права, Томас очень отдален от людей, не в состоянии их понять и не стремится к этому.
– И что, теперь он при Инессе подай-прими, что ли?
– Ты не справедлива к ней. Она втянула его в интересный круг. Наверное, ей не следовало так при первой встрече приставать к тебе с Марксом и Ницше, но это ее подлинное увлечение. Кстати, мы в пятницу приглашены к ним. Познакомишься с Герхардом. Очень странный человек. А Инесса очень сложный человек. Но ее жизнь с Герхардом непроста, и я ей очень сочувствую.
– Дурацкий, наверное, вопрос, но почему она тогда живет с Герхардом, а не с Томасом? И что Томасу в нынешнем раскладе?
– Не пытайся понять. Жизнь – сложная вещь. Принимай людей такими, какие они есть. Они славные, и у нас многолетние отношения. Сама увидишь.
На следующий день они с Томасом отправились на яхте по Ванзее. Яхта была крошечной, с одной каютой, где можно было лишь переночевать и нельзя встать в полный рост. Но все детали палубы, скамейки были ручной работы и в отменном состоянии, блестели и сверкали. «Зеленая красавица» – было написано на борту, и яхта в самом деле была темно-зеленой и, правда, красавицей. День был под стать – августовское солнце на нежно-голубом небе среди светлых облаков, белоснежные паруса лодок и белые чайки на воде.
– Распустить парус? – спросил Хельмут.
Анна услышала и подняла голову. Единственная среди всех яхт на озере, их «Зеленая красавица» шла не под белыми, а под алыми парусами. Чудеса продолжались.
– У нас есть такая повесть «Алые паруса», написана в начале двадцатого века, считается квинтэссенцией, символом романтизма. Это сказка о девочке, которая росла с мечтой о принце. Он должен был обязательно приплыть к ней на корабле с алыми парусами. Так ей сказал встреченный однажды старик – собиратель легенд. Вся деревня смеялась, считая ее сумасшедшей…
Анна рассказала историю Ассоль, мужчины слушали с вежливым интересом.
– Понимаешь, Хельмут? «Алые паруса» – это у нас устойчивое словосочетание, которое не надо объяснять. Это и символ романтизма, и мечта о несбыточном, и подтекст, что никогда нельзя отказываться от мечты…
– Прелестная история. Смотри туда, левее. Это знаменитый Глиникский мост – Glienicker Brücke, граница между Западным Берлином и Потсдамом, частью Восточной Германии. Это символ холодной войны. На нем с русскими обменивали шпионов.
– Ой, знаю! У нас фильм такой был, «Мертвый сезон»! Точно, тот самый мост?
– А вон остров справа. Это Шваненвердер, эксклюзивный крошечный остров, где живут самые богатые люди. Видишь огромный белый особняк у воды? Это дом Инессы, куда мы сегодня приглашены. Герхард этот дом у Шпрингера купил, можешь себе представить?
Они пришвартовались к другому островку посреди озера. «Тут хороший ресторан, – объяснил Хельмут. – На этот остров можно попасть только на лодке. Поэтому в ресторане не бывает населения».
Укладывая волосы феном перед выходом, Анна крикнула Хельмуту:
– А Томас идет с нами?!
– Что ты, он для Герхарда персона нон грата из-за Инессы, хотя в прошлом мы все были друзьями.
– А сколько лет Инесса с Томасом?
– Да уж, наверное, около пяти.
Они подкатили на «мерседесе» к внушительным чугунным воротам с видеокамерами. Охранник открыл ворота, и они подъехали к дому. У входа стояли еще двое охранников, которые указали, где парковаться, – между «бентли» и маленьким красным BMW, на котором накануне приезжала Инесса.
Хозяйка вышла поприветствовать их в джинсовой миниюбке и белой мужской рубашке навыпуск, под которой явно не было лифчика. Она, видимо, перенапряглась накануне говорить по-английски.
– Hallo. Wie geht’s? Habt ihr gut gesegelt?
– Ja, das war schön. Ausgezeichnetes Wetter, der Wind war ganz stark. Wir hatten Mittagessen auf der Nachbarinsel.
– Ah, so…! Im Restaurant dort? Es ist aber so teuer. Und spiessig. Es gefällt mir nicht. Unangenehm[6].
– А что такое spiessig? – спросила Анна Хельмута.
– Буржуазный в плохом смысле слова, мещанский, чрезмерный, на грани вульгарного.
– А мне сегодняшний ресторан показался элегантным и милым.
– Понимаю, о чем ты, но для Инессы это все со знаком минус. Она любит такие простые кафе, со студенческой или богемной атмосферой, без скатертей. Правильно, Инесса?
«Да, застряла в студенческом протесте против буржуазии, – подумала Анна. – И в довершение пылкие дебаты с недокормленными философами. Может, она с ними еще оргии устраивает, тогда хоть было бы понятно. А так – в поисках утраченного времени, да и только».
Войдя в дом, Анна остолбенела. Она бывала в запоминающихся домах и в Лондоне, и на Рублевке, и в Америке. Встречала в жизни столько людей с немереными деньгами и совершенно экстравагантными вкусами. Резиденция в Вермонте того миллиардера, что вез ее на своем самолете в Гарвард, чего стоила – с огромным медным камином, в который из-под стеклянной крыши падал поток воды, и гостиной, в которой стеклянные стены-двери распахивались, как казалось, в воздух над озером, потому что дом стоял на крутом горном склоне. Анна думала, что ее уже нельзя удивить. Но это…
