Надежда - Шевченко Лариса Яковлевна
Я и ушла.
— А какая тебе музыка нравится? — с интересом спросила Ира.
— Песни о родине люблю. Еще люблю грустные или военные. Детские — сю-сю — нет. И скрипку не люблю. Она словно плачет. Сердце так и разрывается. Практикантка Галя приучала нас слушать трудную музыку. Но я не понимаю такой, от нее настроение разное делается.
— Значит, понимаешь. И в народной музыке есть замечательные моменты, великие композиторы используют их. Глинка, например. Мы как раз в музыкальной школе его проходим. Я пятый год учусь, — с гордостью сказала Ирина.
— Как это? Тебе же всего десять лет!
— С пяти лет пошла.
— Я как-то вечером попала в актовый зал, там старшеклассник на пианино играл. Хороший. Даже разрешил клавиши потрогать. Я спросила его: «Чтобы играть, надо ноты знать?» «Не обязательно, — ответил он. — Можно подбирать на слух. Вот попробуй...» Но у меня ничего не получилось. Я испугалась, что у меня нет музыкального слуха, а он успокоил: «Не всем же быть музыкантами. У тебя, наверное, к чему-то другому есть способности». «Рисовать люблю», — радостно заверила я мальчика. Понимаешь, мне очень не хотелось быть бездарной. Ира, проиграй мне свое домашнее задание.
— Тебе скучно будет слушать этюды. Лучше спою мою любимую песню. Очень трогательная.
И она запела: «Спи, моя крошка, мой птенчик пригожий. Баюшки, баю-баю...» У меня сами собой потекли слезы. Я вздохнула:
— Сыграй что-нибудь веселое или торжественное.
— Пожалуйста: «Славься, ты славься, Русь моя...»
— А скажи, ты слышишь в голове музыку?
— Конечно, постоянно. Ту, которую выучиваю. Иногда пытаюсь сочинять этюды. Но пока не очень получается. Прокручиваю их в голове и все переделываю, переделываю.
— У тебя талант?
— Талант — это труд, терпение. Так папа говорит, — очень серьезно ответила Ирина.
— Не скучно учиться музыке?
— Нет. Иногда устаю, и тогда хочется все бросить. Нагрузка у меня большая.
— Я от чистописания тоже устаю и злюсь... Ой, говорю, говорю. Может, я тебе мешаю?
— Нисколько. Да и «разгрузочные часы» у меня должны быть.
— А у меня нет «загрузочных».
— Будут и у тебя, — засмеялась Ирина, — тогда иначе «запоешь!»
— Давай вместе споем «Горе горькое по свету шлялося...»? — неожиданно предложила я.
Ирина удивленно подняла брови, но согласилась.
Возвращаясь в детдом, я размышляла, подходит эта песня для совместного исполнения или лучше грустить одной? Так и не поняла.
ПАПА ИРИНЫ
Иду к Ирине взбудораженной. На остановке какая-то мама кричала на дочку лет четырех. Та споткнулась. Загляделась на птичку. А мама дернула ее за руку: «Под ноги смотри, разиня!»
Некогда маленькой объяснить, что не виновата. Бросилась к коленям матери, прижалась... А мама шлеп, шлеп ее по попке. Да так сильно! У девочки — слезы градом... Теперь торопливо перебирает она ножками, понукаемая резкими окриками. Обида еще трясет маленькое сердечко, но на личике уже тупое безразличие ко всему вокруг. Только бы успеть, только бы не рассердить мамочку. Любимую. Единственную.... А слезы все текут в три ручья...
Я пытаюсь отвлечься: смотрю в небо, на мое спасительное царство белых облаков. Вошла в парк. Настроение стало улучшаться. Слышу шелест листьев, пение птиц. Лучи солнца, проходя через пушистые облака, заливают парк рассеянным спокойным светом. Облака — небесные корабли — сегодня величественны, неподвижны. Они чистые, без темных прослоек, отчего кажутся еще более легкими, воздушными. И только края их чуть золотятся, придавая сказочным громадинам нарядный, праздничный вид.
Мощные тополя разбросали огромные ветви вширь и ввысь. Трогаю янтарный мрамор стволов сосен. У дуба кора темно-серая, пропаханная глубокими рытвинами. Почему у него корявые ветки и шишкастый ствол? В низине сиротливо толпятся молодые осинки. Но нежней березы ничего нет. Ажур ее кроны прозрачен, тонок. Я вдыхаю прощальный запах лета, восхищаюсь оранжевыми брызгами рябины.
Попала на незнакомую длинную аллею, в конце ее — странное, серебристое, будто сказочное, видение. В его середине — искрящийся столб. Подошла ближе. Да это же настоящий, живой фонтан!
Легкий туман стоит над «хрустальным столбом». Малыши ходят по плоскому обрамлению мраморной чаши фонтана. Водяная пыль осыпает их. Детям радостно. Я тоже подставила лицо влажному облачку.
К подруге пришла умиротворенной. Ирина достала с полки книжечку «Маленький принц». С первых строк мне показалось, что это сказка для малышей. Но, когда Ирина принялась читать громко, с выражением, я заслушалась. Трогательная любовь доброго мальчика к Розе напомнила о моей любимой лесной гвоздике. Главный герой словно читал мою душу, и все происходило не в сказке, а на планете моей мечты. Сердце трепетало, вздрагивало от каждой фразы. Слезы текли по щекам.
— Почему ты плачешь? Это же хорошая, добрая книжка, — удивилась Ирина.
— Нет. Она очень печальная и честная. А плачу потому, что так много грустного вокруг! Наверное, во всем виновата война. Люди из-за нее злее стали?
— Папа говорил, наоборот, война сплотила людей, сделала сильней.
— А как сделать, чтобы все люди на Земле стали добрыми?
— Не знаю. Мама на родительском собрании в моем классе объясняла, что детей надо учить и воспитывать, чтобы не росли как в поле трава.
— Как ты думаешь, у того мальчика из книжки может быть счастливая судьба?
— Конечно!
— А мне кажется, он всегда будет грустный, потому что всем на свете хорошо не бывает.
— Когда-нибудь будет! Надейся на лучшее! Почему ты часто употребляешь слово «судьба»? Как ты его понимаешь?
— Судьба... это когда от меня ничего не зависит. Вот как учиться в школе — я решаю. А почему в детдоме оказалась — судьба. Может, мои родители были такими же умными и красивыми как твои. Только вот судьба...
Я вздохнула и добавила шепотом:
— Когда вырасту, постараюсь, чтобы у меня была семья, как ваша.
Пришел папа Ирины. Весело потирая руки и поглаживая черную с легкой проседью бородку, он пошутил:
— Нашего полку прибыло. Будет с кем вести дебаты. Будешь моим оппонентом?
Я понимала, что плохого такой человек не предложит, и, хотя не поняла его слов, кивнула утвердительно. Он благодушно засмеялся и стал расспрашивать, чем я интересуюсь, как отношусь к природе, урокам, друзьям. Вопросы ставил простые, безобидные, несерьезные, но к концу разговора я почувствовала, что он словно вывернул меня наизнанку, узнал обо мне все самое сокровенное, важное. Присматривался исподволь, копался в тайнах, мне самой не доступных, и все понял про меня.
Сели к столу. Петр Андреевич улыбнулся:
— Ты, вижу, умеешь радоваться успехам подруг. Это хорошо. Не всякому дано побороть в себе ревнивого, злого зверя зависти.
— Такого зверя во мне не водится, — подтвердила я.
— Прекрасно! И уж если ты хороший человек, то веди себя с достоинством.
Кстати, ты любишь себя?
— Не знаю...
— А уважаешь?
— Конечно! Я не терплю, когда меня обижают, обманывают. А еще не люблю безразличных. И лица у них какие-то плоские, не запоминаются.
— О! Да ты философ! — рассмеялся Петр Андреевич.
Я сделала обиженное лицо:
— Опять вы дразнитесь!
— Я по-доброму. Но в каждой шутке есть доля правды.
— Шутки я плохо понимаю, сразу ежиком становлюсь, — созналась я грустно.
— Хорошо сказала. Молодец!
— А знаете, наши мальчишки задаются, считают себя умнее девчонок. Я на это злюсь. Вы, наверно, не думаете, что Альбина Георгиевна глупее вас? Она какая-то особенная. Правда? Плавная. Или грациозная. Как лучше сказать?
— Пожалуй, к ней и то и другое подходит, — улыбнулся Петр Андреевич.
— Она тоже доцент или профессор?
— Доцент. А ты права: девочки нисколько не глупее мальчиков. Но женщина часто не имеет возможности проявить свой ум в полной мере. Забота о маленьких детях, о домашнем хозяйстве — это почти все на ней. Хранительница семейного очага! Девочек с детства воспитывают в таком духе. Но что мы, мужчины, без женщин? Да ничего! Я полагаю, совсем пропали бы. Достойный мужчина не позволит себе унизить, тем более оскорбить женщину. А скажи-ка, мой юный друг, какую книгу ты считаешь интересной для себя?
