Артур Хейли - Клиника: анатомия жизни

— И кажется, задело. Ты не находишь? — грустно ответил Макнил.

Как только они смогут это себе позволить, решила Элизабет Александер, она купит пылесос. Старая механическая щетка для ковров, которой она до сих пор пользовалась, собирает пыль только сверху. Она провела взад и вперед щеткой по ковру и критически оценила результат. Не очень хорошо, но пока сойдет. Надо будет вечером поговорить с Джоном. Пылесос не так уж дорог, и дополнительный ежемесячный платеж погоды не сделает. Беда в другом — им нужен не только пылесос, но и многое другое. Просто пылесос надо купить в первую очередь.

В каком-то смысле, подумала Элизабет, Джон прав. Легко говорить о жертвах и согласии обходиться без удобств ради того, чтобы Джон мог учиться на медицинском факультете. Но когда сталкиваешься с реальностью, приходится признать — очень трудно смириться с падением доходов, если уже успел привыкнуть к какому-то определенному образу жизни. Взять, например, зарплату Джона в клинике. Конечно, они не стали богачами, однако жизнь их стала удобной — они теперь могут доставить себе те радости, которые всего несколько месяцев назад были для них недоступны. Смогут ли они теперь от них отказаться? Элизабет подумала, что смогут, но это будет тяжело. Поступление на медицинский факультет будет означать еще четыре года лишений, а ведь потом будут еще и интернатура, и резидентура, если Джон решит стать узким специалистом. Стоит ли овчинка выделки? Может быть, им лучше наслаждаться тем, что у них есть, довольствоваться достигнутым положением — пусть даже скромным — и жить, просто жить, здесь и сейчас?

Это же здравое рассуждение, разве нет? Но полной уверенности у Элизабет не было. Может быть, все же стоит уговорить Джона поступить учиться? Доктор Коулмен считает, что стоит. Ведь он сказал Джону: «Если вы действительно хотите стать врачом, но не поступите на медицинский факультет, хотя имеете такую возможность, то потом будете жалеть об этом всю жизнь». В тот момент слова эти произвели большое впечатление на Элизабет и, как ей показалось, на Джона тоже. Теперь же замечание доктора Коулмена показалось ей еще более важным. Она нахмурилась. Надо будет обсудить это сегодня вечером. Если она убедится в том, что Джону это действительно надо, то она уговорит его принять нужное решение. Уже не в первый раз у Элизабет сложился в голове собственный план относительно того, что касалось их обоих.

Элизабет отставила в сторону щетку и прошлась по квартире, смахивая с мебели пыль. Отбросив на время серьезные мысли, она продолжала убираться, вполголоса напевая. Стояло чудесное утро. Теплое августовское солнце освещало небольшую, но уютную гостиную сквозь новые занавески, которые Элизабет сшила, а вчера повесила на окна. Элизабет остановилась у стола, чтобы поправить букет цветов, стоявший в вазе. Она выдернула из букета два увядших цветка и уже собралась идти в маленькую кухню, когда вдруг ощутила сильную резкую боль. Она наступила внезапно, без предвестников. Внутри словно вспыхнул огонь. Боль была сильнее, чем вчера в кафетерии. Задержав дыхание и прикусив губу, чтобы не закричать, Элизабет опустилась на стул. Боль на мгновение отпустила, а потом возобновилась с новой силой. Приступы боли продолжались со зловещей цикличностью, и до Элизабет наконец дошел их смысл.

— О нет, нет! — невольно крикнула она.

Несмотря на плотную завесу боли, она поняла, что действовать надо быстро. Номер клиники был записан в блокноте, лежавшем у телефона. В промежутках между приступами Элизабет добралась до телефона. Она набрала номер и, когда ей ответили, задыхаясь, вымолвила:

— Доктора Дорнбергера… Это срочно. — В трубке повисла тишина, и Элизабет снова заговорила: — Это… миссис Александер. У меня… начались роды.

Дэвид Коулмен постучал в дверь кабинета доктора Пирсона и вошел. Старый патологоанатом сидел за столом, рядом с ним стоял Карл Баннистер. На лице старшего лаборанта застыло угрюмое, сосредоточенное выражение. Он поднял глаза, увидел Коулмена и тут же отвел взгляд.

— Вы хотели меня видеть? — Коулмен занимался приготовлением замороженных срезов в хирургическом отделении, когда его вызвали по громкой селекторной связи.

— Да, хотел. — Голос Пирсона прозвучал холодно и отчужденно. — Доктор Коулмен, на вас пожаловался один из сотрудников отделения, Карл Баннистер.

— Вот как? — Коулмен удивленно вскинул брови.

Баннистер продолжал смотреть прямо перед собой.

— Как я понимаю, сегодня между вами произошла небольшая стычка, — сказал Пирсон.

— Я бы не стал это так называть, — пренебрежительно ответил Коулмен.

— А как бы вы это назвали? — Старик не скрывал своей желчности.

— Честно говоря, я не собирался занимать этим пустяком ваше внимание, — спокойно заговорил Коулмен, — но поскольку это сделал мистер Баннистер, то придется рассказать все с самого начала.

— Да, если это не очень вас затруднит.

Пропустив мимо ушей сарказм, Коулмен продолжил:

— Вчера днем я сказал обоим лаборантам, что буду периодически проверять качество их работы. Сегодня рано утром я произвел такую проверку. — Коулмен посмотрел на Баннистера: — Я перехватил один анализ, взятый у некоего больного до того, как пробу доставили в лабораторию. Пробу я разделил на две части и вписал в журнал одну из частей под вымышленным именем, как анализ другого больного. Позже, проверяя результаты, я увидел, что мистер Баннистер выдал по этим пробам абсолютно разные данные, хотя ясно, что они должны быть одинаковыми. — Помолчав, он добавил: — Если хотите, мы можем заглянуть в лабораторный журнал.

Пирсон отрицательно покачал головой. Он встал и на пол-оборота отвернулся от Коулмена. Было заметно, что он напряженно о чем-то думает. Коулмену стало любопытно, что произойдет дальше. Он понимал, что его позиция в данном случае неуязвима. То, что он сделал, было рутинной практикой в лабораториях всех хороших клиник. Добросовестные лаборанты не протестовали против таких проверок, считая их частью повседневной работы. Более того, он предупредил Баннистера и Александера о таких проверках.

Пирсон резко обернулся к Баннистеру:

— Что ты на это скажешь?

— Я не люблю, когда за мной шпионят, — зло ответил он. — Я никогда так не работал и не собираюсь так работать и впредь.

— А я говорю тебе, что ты глупец! — сорвался на крик Пирсон. — Ты просто дурак, раз делаешь такие глупые ошибки, и ты еще больший дурак, потому что явился жаловаться мне после того, как тебя поймали за руку. — Он замолчал, тяжело дыша и плотно сжав губы. Коулмен понимал, что отчасти гнев старика вызван подавленностью, ведь он был вынужден поддержать действия более молодого коллеги, несмотря на всю свою неприязнь к нему. Встав перед Баннистером, Пирсон снова зарычал: — Чего ты ждал? Что я похлопаю тебя по спине и дам медаль?

Баннистер сморщил лицо. Ответа у него не было.

Мрачно посмотрев на старшего лаборанта, Пирсон собрался было сказать что-то еще, но потом передумал. Резко отвернувшись от него, он крикнул:

— Убирайся вон!

Не сказав ни слова, Баннистер с каменным лицом вышел из кабинета и тихо прикрыл за собой дверь.

Теперь Пирсон повернулся к Коулмену и неприязненно посмотрел ему в глаза:

— И какого черта вы хотели этим доказать?

По глазам старика Коулмен видел, что тот кипит гневом. Он понял, что взбучка, которую тот задал Баннистеру, была лишь разведкой боем. Твердо решив не терять спокойствия, Коулмен мягко ответил:

— Что я, по-вашему, хотел доказать, доктор Пирсон?

— Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду! По какому праву вы учиняете в лаборатории проверки без моего ведома?

— В любой момент, когда мне покажется необходимым, я буду проверять работу лаборантов, — холодно ответил Коулмен.

Пирсон ударил кулаком по столу:

— Это я буду проверять работу лаборантов. И я буду делать это, когда сочту нужным!

— Но проверка сделана по вашему указанию. Я говорил вам вчера, что намереваюсь проверить работу серологической лаборатории, и вы согласились.

— Я этого не помню, — подозрительно посмотрел Пирсон на Коулмена.

— Уверяю вас, этот разговор имел место. Не в моих правилах заниматься измышлениями. — Дэвид Коулмен чувствовал, что его самого охватывает гнев. С трудом сдерживая презрительный тон, он добавил: — Правда, в тот момент вы думали о чем-то другом.

Кажется, он сумел осадить Пирсона, хотя бы отчасти. Старик проворчал:

— Если вы это утверждаете, то я вам верю. Но вы в последний раз сделали это от своего имени. Ясно?

Коулмен понял, что наступил решительный момент как для него самого, так и для Пирсона, и ледяным тоном осведомился:

— Не будете ли вы так любезны еще раз перечислить мои обязанности в отделении?