Мария Арбатова - Меня зовут Женщина
— Елена, ты замужем?
— Сейчас нет. У меня есть три мужчины, которые взаимно дополняют друг друга: один — в Амстердаме, другой — в Кельне, третий — в Париже. Конечно, хотелось бы собрать их лучшие качества в одном. Но я считаю, что лучше быть счастливой с тремя, чем несчастной с одним. Мой старший сын — режиссер. Отец моих детей — философ, замечательный парень, но семейная жизнь с ним не отвечает моим требованиям, мы иногда встречаемся в ночном клубе и часами болтаем.
Засыпаем под накрапывающий дождь, а утром просыпаемся в воде. Кошмы, одеяла, спальники — все мокрое.
Одежда плавает в рюкзаках и сумках, а обувь и вещи, оставленные на полу, плавают в центре палатки. Мы вычерпываем воду стаканами, выплескивая ее наружу.
Какое счастье, что монголы спят прямо на земле, а не на деревьях, иначе они объяснили бы нам, что знакомство с горными ливнями входит в экскурсионную программу. Тяпнув для согрева алкогольной сыворотки, они кричат, что надо собираться и ехать на турбазу. В живописнейшем виде мы забираемся в автобус: на Мише — шапочка от солнца, пуховик и шорты; я и Лена напялили на себя от холода половину имеющихся туалетов, добившись купеческой пышности; а «фричики» — еще и непромокающие спасательные жилеты. Все веселятся, хотя это пир во время чумы — после ливня компания похожа на очередь в кабинет терапевта. У Елле — жестокий бронхит, Денси глушит высокую температуру антибиотиками, Науми ходит с рулоном туалетной бумаги и ежесекундно сморкает в него свой хорошенький носик, Анита — на пороге пневмонии, Лена и Миша падают от слабости, я — от ангины. Елена держится за счет медитации, а пожилые норвежцы — за счет своей бегемотьей кожи. Ричард простужен и отравлен монгольским пойлом, его беспрестанно рвет. Как только автобус трогается, Анита кричит свое традиционное:
— Подождите, я забыла сходить в туалет! — и делает это прямо у колеса автобуса. Европа! Где нам, дуракам, чай пить!
По размытым горным тропкам движемся в сторону спасения, периодически вылезая и толкая автобус, стоя по колено в холодной воде. Ясно, что опыт социальной скульптуры — вещь кровожадная.
Вот, наконец, турбаза, окруженная горами и лесом. В центре — стайки хорошеньких беленьких домиков и юрт, огромный стенд с надписью «Сур, сур, бас дахин сур. Ленин», что в переводе означает «Учиться, учиться и учиться». Оставив нас под этим призывом, Энхе на час исчезает. Она возвращается переодетая в сухое, накормленная и обсудившая с подружками, сколько наворовала на нашей экскурсии, и когда я в очередной раз начинаю ее воспитывать, вяло отбивается:
— У нас в Монголии ничего быстро не делается. Я ходил договаривался. Иностранцы будут жить в беленькая домочка, русские будут жить в юрта.
— Переведите ей, — возмущается Елена. — Мы не позволим дискриминировать наших русских друзей!
— Юрта тепло, — сладко улыбается Энхе. — В юрта есть печка.
Мы выгружаем иностранцев в «беленькую домочку» — вполне милые и абсолютно холодные пластмассовые коттеджи, туалеты и ванны в которых накрест забиты досками.
— Невероятная страна, — говорит Елена. — Здесь всегда работает радио и никогда не работают туалет и душ.
Радио действительно вопит во весь размах ущелья, изводя слушателей партийными песнями и окриками. Когда с юрты снимают большой навесной замок, мы цепенеем. Стены внутри затянуты алым и синим шелком, вокруг печки стоят три антикварных дивана в резных кружевах, в комоде ждут бокалы и пиалы, пол застелен дорогим ковром, а у двери садится на корточки заторможенная подобострастная прислуга, прилагающаяся к юрте. Мы с трудом подавляем визг восторга, потому что, если не принять юрту как должное и обнаружить невинную хлестаковщину, через полчаса окажешься в «беленькой домочке».
— Ничего, ничего, — говорит Миша поставленным актерским голосом. — Энхе, где тут дров нарубить?
— Зачем дров нарубить? Монгола все сделает. Прислуга действительно разводит огонь, застилает диваны, расставляет посуду и снова садится на корточки, созерцая нас глазами-локаторами: не изволим ли мы чего. Она не понимает ни слова по-русски или прикидывается и страшно нас комплексует. Очень хочется ее послать, но неудобно, мы наливаем ей пиалу чая, которую она созерцает как фигурку Будды, но так и не решается пригубить. Затянув всю юрту веревками, мы развешиваем мокрую одежду, фричики добавляют свою, всячески демонстрируя зависть нашим жилищным условиям.
— Я нашел женщину, которая приехала с Украины, может быть, она что-нибудь знает о твоих детях, — сообщает Ричард.
— Украина большая.
— Планета Земля вся маленькая, а ты говоришь, что Украина большая, — отвечает Ричард и тащит меня в другой конец турбазы. По дороге Ричарда хватают все идущие навстречу дети, которых он за пару часов пребывания здесь успел обучить английским и африканским играм в мяч, владея десятью монгольскими словами. В коттедже нас встречают как дорогих гостей, вытаскивая на стол все, что есть. Молодая пианистка из Чернигова с нервным приятным лицом, ее десятилетняя издерганная дочка и очаровательная монголка, преподающая русский язык.
— Давно ли вы с Украины? Мои дети с мамой там живут на даче, и я почти месяц не имею связи с ними.
— Я здесь два года, — говорит пианистка Лиля. — Муж работает на заводе, а я преподаю музыку детям. Монгольские дети невероятно музыкальны, и мне очень интересно. Дома на Украине у меня были большие сложности, а здесь я спокойна и совершенно счастлива, — говорит она, барабаня длинными пальцами по столу, и в глазах у нее такая тоска, что даже Ричарду понятно, как бесстыдно она врет. Когда мы идем по тропинке к столовой, она хватает меня за руку и плачет.
— Послушайте, какое счастье встретить здесь своих. Я ненавижу Монголию, но у меня нет другого выхода. Я хочу все объяснить вам, потому что мы больше никогда не увидимся. Каждое утро я надеюсь, что это последний день в моей жизни. Мне жаль мою дочь, но это сильней меня. Мне кажется, что я тяжело больна психически, я почти не сплю, я засыпаю под утро и ем большие дозы транквилизаторов. Я уехала сюда, чтоб прийти в себя, но мне стало хуже.
— Это связано с мужчиной, который остался дома?
— А что, это видно?
— Видно.
— Тогда почему мой муж не видит этого?
— Потому что тогда ему придется принимать решение, которое должны принять вы сами.
— Но у нас дочь. Посоветуйте что-нибудь, я прошу совета не потому, что я — дура, а потому, что здесь, среди этих гор, среди этой чужой жизни у меня все сместилось, мне кажется, что я уже на том свете.
— Попробуйте честно сказать себе, в какой ситуации вы перестанете быть несчастной, и попробуйте добиться этой ситуации. И не прикрывайтесь дочерью, сейчас возле вас она живет в аду, посмотрите на нее внимательно.
— Но мой муж любит меня!
— И будет очень горевать, если однажды вы наедитесь таблеток! Если это вас утешает, то я ничем не могу вам помочь. Пойдемте, я познакомлю вас с одной голландкой, она гораздо умнее меня.
Елена все понимает с порога, она кладет пианистку на постель, вводит ее в состояние транса и задает ей вопросы.
— Я могу только наладить ее сон, а ей надо, чтоб кто-то наладил ее жизнь, потому что она не хочет делать это сама. Она — классическая женщина-жертва. Причем она трижды жертва: она приносит себя в жертву ребенку, любимому и мужу. Ужас не в том, что она устраивает из своей жизни тюрьму, ужас в том, что потом ее дочка построит точно такую же модель семьи. И так это будет из поколения в поколение, пока кто-нибудь не осмелится и не разорвет эти цепи.
Вечером в зальчике типа клуба происходит братание. Собственно, нас спасали от дождя, но местная администрация хочет выдоить из этого общественное мероприятие. Вообще в Монголии все время ощущение; что на машине времени я отъехала назад в свое пионерское детство.
— Скажите правду, кто вы такие? — спрашивает пианистка. — Почему вас поселили в правительственной юрте? Вся турбаза переполошилась, последние годы в эту юрту не пускали никого, даже на экскурсию!
Не желая мерзнуть в домике, я отвечаю уклончиво-многозначительно.
Идеологическая вождиха базы забирается на сцену с микрофоном и произносит длинную речь по-монгольски, после которой присутствующие в зале бурно рукоплещут, обернувшись к нам. Компания, состоящая из Аниты, Елле, Денси, меня и Ричарда с трубой под мышкой, пришедших потанцевать, краснеет и неловко раскланивается. Ричарда тащат на сцену, где он фальшиво дудит про Чингисхана, и награждают помпезным дипломом. Потом вождиха подходит ко мне и просит произнести приветственную речь по поводу победы коммунистов в Монголии. Я злобно сообщаю, что пришла сюда танцевать, а не приветствовать коммунистов, что она воспринимает как указание, дает знак рукой парню на сцене, и тот врубает музыку с цветомузыкальной мигалкой и тушит свет.
