Дмитрий Правдин - Записки из арабской тюрьмы
У Ахмеда, отпрыска миллионера, была слабость к гашишу, покуривал, паразит. Но в душе парень был неплохой, хотя в свои 19 лет уже заимел черты высокомерия. С теми, кто по социальному статусу был ниже его, он старался не общаться. Неровня они мне, любил он приговаривать. Два подаренных папой магазина и родительские миллионы к этому обязывали. Он тоже заинтересовался русским языком, и пришлось и его взять в ученики.
— Зачем, Ахмед, тебе русский, если ты знаешь итальянский и французский? — задал я ему вопрос.
— Ну, я же бизнесмен! А здесь, в Тунисе, много русских, приходится с ними торговаться.
— А что ты продаешь в своих магазинах?
— Посуду, сувениры, изделия из кожи. А с русскими бабами тяжело торговаться!
— Как это?
— На самом деле Тунис — нищая страна, и по-настоящему богатые люди сюда редко приезжают. Большинство туристов — это люди среднего достатка, экономящие каждый динар. В основном это граждане Польши, России, Украины, Белоруссии, Словакии, из богатых стран туристов очень мало. Американцев здесь ни разу не видел, хотя у меня магазины стоят на центральном рынке и покупатели сплошь туристы.
— Ну и как арабы относятся к туристам.
— Мы не любим туристов, я — за то, что они всегда хотят цену сбить и взять товар почти даром. Те, кто факир (нищие), не любят вашего брата из зависти, вы приезжаете в нашу страну, ходите сытые, довольные и с деньгами, а многие арабы не имеют работы и сидят без денег, поэтому идут к вам в услужение. Многие вынуждены прислуживать туристам, потому что другую работу трудно найти.
— Ахмед, вы, правда, не любите туристов? Но экономика вашей страны и держится в основном за счет нас. Прикрой туризм — и вы вообще по миру пойдете.
— Вот поэтому мы и терпим вас, но не любим. Я не про тебя лично говорю, а про туристов вообще. Недавно, перед тем как я попал в тюрьму, ко мне в магазин пришли три русские туристки. Им понравилась глиняная посуда с национальным орнаментом. Я ее оптом брал по полтора динара за комплект (кружка, тарелка, кувшинчик), продавал за два с половиной. Пришли русские бабы и начали упрашивать, чтоб я им за динар продал! Три часа торговались! Уйдут, походят где-то и снова придут торговаться! Я им объясняю, что сам за полтора динара брал, почему вам за один должен продать?
— Ну, уступил? Продал?
— Нет, не уступил и не продал! Не из-за денег, из принципа! Видно, что посуда им понравилась, а за динар удавятся! Сидели бы тогда дома, чего по заграницам шастать!
— А говорят, арабы любят торговаться? Значит, врут?
— Поторговаться мы любим, даже неинтересно, когда называешь цену, а тебе сразу деньги отдают. Торговаться — это азарт, выброс адреналина своего рода, но когда предлагают отдать даром — это уже не торговля, а грабеж! Кому ж такое понравится?
— А нам говорили, что арабы гостеприимный народ.
— Мы гостеприимны по отношению к гостям, а не к туристам, которые заплатили деньги и считают, что им тут все должны улыбаться и оказывать радушный прием. Есть вещи, которые за деньги не купишь, — это уважение. А туристов никто у нас не уважает и не любит. Относятся к ним как к источнику дохода, не более того. Если тебя араб пригласит в гости как друга, а не за деньги поглазеть на житье-бытье туземцев, то убедишься, что мы умеем принимать уважаемых людей. На юге Туниса есть берберские и арабские деревни, фольклор, где за деньги демонстрируют быт аборигенов. Ты там не был?
— Да как-то не довелось.
— Местные жители хоть и живут с туризма, но самих туристов ненавидят и всегда стараются облапошить их и что-нибудь впарить по завышенным ценам.
Ахмед был прав на все сто. Будучи туристами, мы наблюдаем только одну сторону медали, видим, как улыбающиеся дежурной улыбкой арабы раскланиваются в отелях, открывая нам дверь, носят наши чемоданы, прислуживают в кафе, убирают номер… а все ради чаевых, а не потому, что мы такие хорошие и осчастливили их своим приездом.
Хотя, с другой стороны, как они умудряются голодать в Африке, где можно тот же картофель по три урожая в год собирать? Нам в январе месяце давали молодой картофель. По большому счету, арабов трудолюбивой нацией, как китайцев, к примеру, или корейцев, не назовешь. Гуляя по улицам, я видел, как местные мужчины большими группами собирались в многочисленных кофейнях только для того, чтоб поболтать и выпить кофе. И будут просто так до утра сидеть и ничего не делать, а потом стонут, что они бедные и несчастные. А работать не пробовали?
В тот раз на меня после таких слов насчет туристов накатило какое-то дьявольское вдохновение, и я пару раз обыграл Ахмеда. Не помогли и многочисленные советчики. Больше играть желающих не нашлось, и я, описав подробно в дневнике, что произошло со мной за эти дни, не забыв добавить смачных эпитетов в адрес следователя, моршеда и всей тунисской юриспруденции, лег спать.
Глава 29
Январь и начало февраля прошли без особых происшествий, если не считать инцидент с Мухаммедом. Моджахед раз в две недели подстригался, в начале февраля мы вместе пошли в «парикмахерскую». Взяли с собой стульчики и сели в проходе, освободившиеся хажими вскоре принялись за нас.
Не знаю, из-за чего разгорелся сыр-бор, только ваххабит внезапно вскочил на ноги, выхватил из рук своего парикмахера ножницы и всадил их тому сантиметров на десять в грудную клетку. Я и глазом моргнуть не успел, как работник бритвы и ножниц лежал на спине, а из левой половины грудной клетки в проекции 3–4 межреберья по средней ключичной линии торчало орудие преступления.
Авери, дико вращая глазами, выхватил из груди ножницы, повторно замахнулся, но десятки сильных рук вцепились в него и оттащили от противника в сторону, забрав оружие. Краем глаза я засек, как кто-то ловкий платком протер ножницы, стерев отпечатки, и бросил их подле хажими.
Вокруг раны образовалось кровавое пятно, и стал выходить воздух. Не мешкая, разорвал на раненом рубаху и, обнажив рану, понял, что повреждено легкое и образовался открытый пневмоторакс. В таких случаях открытый пневмоторакс необходимо перевести в закрытый, самое простое — это наложить окклюзионную повязку, проще говоря, закрыть дырку в грудной клетке.
Вытряхнув из полиэтиленового мешка инструменты, я закрыл им рану и плотно прижал рукой. Пострадавший был очень бледен, ртом ловил воздух и пытался оторвать от себя мою руку. Ножницы могли повредить, кроме легкого, и межреберную артерию, это означало продолжающееся внутреннее кровотечение. Его повязками не остановишь, только оперативным путем.
Через несколько минут прибежал доктор с чемоданчиком. Мы вдвоем наложили уже путевую повязку из бинта и куска специальной клеенки, померили давление, оно было низким. Хажими срочно повезли в больницу. Тут только я осмотрелся. Руки в крови и в волосах, голова наполовину подстрижена, на полу лужа теплой крови, а ваххабита нигде не было. Пока я оказывал помощь, его увели в дежурку.
Прибежал моршед, пригласил меня с собой, я отказался, сказал, пока не помоюсь и не достригусь, никуда не пойду. Странно, он не стал возражать, а стал опрашивать других зэков.
Когда меня достригли и я умылся, моршед увел в кабинет и пытался узнать, что я видел. По сути, я был основной свидетель, так как практически у меня на глазах и произошло этот покушение на убийство. Но нутром чуя, что надо идти в глухой отказ, я начал — «ничего не видел, ничего не слышал, ничего не знаю». Потом уже узнал, что все остальные свидетели показали то же самое, только с поправкой, что, мол, русский все видел, спрашивай у него.
Выходило, что я единственный человек, кроме самого пострадавшего, кто мог подтвердить, что именно Авери ударил ножницами парикмахера. Но я стоял на своем. Пришли дежурные офицеры, на какие только ухищрения они не шли, кроме физических, чтоб получить от меня нужные сведения. Но я так и не сказал. Допрашивали часа четыре, потом плюнули и отвели в камеру.
Только в камере узнал, что ваххабита отправили в одиночку, что случай этот замять не удастся, так как много свидетелей, да и парня в больницу отправили, где может и помереть.
Пришел Болтун, он сообщил, что Авери утверждает, что хажими поскользнулся и сам на ножницы упал. Что по тюрьме только и разговоров о том, как русский хирург не растерялся и спасал арабского зэка.
Раненого в больнице откачали, обошлось без операции, артерия оказалась незадетой. Ограничились дренированием грудной полости, может, не последнюю роль сыграла и моя помощь, кто знает. Через пару недель его вернули в тюрьму, только перевели в другую камеру.
Братья-мусульмане заставили его заявить, что он сам упал на ножницы и Авери его не пытался убить. В противном случае пригрозили через своих людей на воле расправиться с его семьей.
Одним словом, для всех все закончилось хорошо, хажими остался жив, Авери, отсидев три недели в одиночке, перевелся назад к нам. Дело относительно покушения на убийство прекратили за отсутствием состава преступления. Несчастный случай — сам упал на ножницы, если б не помешали, мог бы несколько раз «сам упасть».
