Дмитрий Сазанский - Предел тщетности
Нелепое создание человек — его приговорили к смерти, но отсрочили казнь на денек, и вот он уже строит планы на будущее. Так и я, получив небольшую передышку, взирал в грядущее с оптимизмом, несмотря на то, что ситуация никак не изменилась — просто выспался и все.
Надел джинсы, натянул рубашку, обратив внимание, что ткань на пузе, обычно вздутая парусом, повисла, будто попала в штиль. Провел дрогнувшей рукой по животу и ахнул про себя, еще не веря в чудо, пивной нарост исчез, вернув меня в состояние годичной давности, когда я так гордился природной худобой, столь редкой среди городских мужчин, бегущих с горочки жизни.
За спиной заиграла тихая мелодия, постепенно нарастая, я обернулся и ахнул во второй раз — на бильярдном столе, облаченная в короткий малиновый топик и такого же цвета шаровары извивалась Дунька, исполняя фривольные движения отдаленно напоминавшие танец живота. Поискав глазами остальных участников арабского перфоманса, я увидел их, осторожно выглядывавших из-за колонны — черт лыбился во всю пакостную морду, дурашливо покачивая в такт головой, как китайский болванчик, а стоящий позади гриф уткнулся ему клювом в плечо и, судя, по сотрясающимся перьям и ритмичному храпу, ржал как лошадь, точнее, как пегас с крыльями, а глаза прятал, потому что не мог вынести того позора, что представляла из себя полуобнаженная крыса.
Было ясно — именно «два братца из-за колонны» выступают застрельщиками представленья, бери выше, креативными продюсерами, ответственными за постановку, музыкальное сопровождение и реквизит.
Дунька выглядела как дура, энергично виляя задом, вернее, трясла им влево, будто стучалась бедром в закрытую дверь, ритмично позвякивая колокольчиком на конце хвоста. Она пыталась строить глазки, томно хлопала ресницами, накрашенными ядовито-зеленой тушью, оттого лицо крысы приобретало сходство с хищным тропическим цветком пожирающим доверчивых насекомых на острове Борнео. Казалось, она мечтает съесть глупого зрителя взглядом, а что не влезет, затолкнет внутрь ресницами. Если забыть про фантасмагоричность действия, танец Дуньки, включавший помимо мотивов востока элементы гопака и блатной чечетки, смотрелся откровенно пошло.
— Если это обещанный соблазн, — крикнул я в направлении колонны, указывая пальцем на крысу, — то я голосую за умерщвление плоти. Если красота в безобразном, безобразие в красоте.
Черт с грифом тут же спрятались. Из-за колонны послышался мерзкий смех, музыка внезапно оборвалась.
— Ты еще пожалеешь об этих словах, — решительно крикнула Дунька, выставив вперед ногу, как горнист, и погрозила в бешенстве маленьким кулачком. — Ты еще узнаешь, как страшна мстя отвергнутой крысы!
Прежде чем исчезнуть, она сдернула с хвоста колокольчик и запустила им точно мне в голову. Я остался один, почесывая ушибленный лоб, сам себя поздравил. — С добрым утром, Никитин!
Спустился на первый этаж, генерала на кухне не было, на столе стоял обязательный графин водки, между графином и тарелкой с завтраком лежала записка — я в магазине.
Стал лениво ковырять вилкой холодные макароны с сыром, а у самого на душе кошки скребли, как всегда — запоздало. Нехорошо я поступил с Дунькой, ой нехорошо — зачем обидел крысу — мало того, что она женского полу, так еще и абсолютно естественная во всех своих проявлениях, всегда заступалась, однозначно принимая мою сторону. Я не боялся ее мести, какие страхи на фоне предсказаний черта, но по прошествии пары минут собственный поступок выглядел более пошлым, чем танец крысы. Ну, сплясала бы, что стоило похлопать в ответ, послать воздушный поцелуй, да и разошлись бы миром. Нет, обязательно надо гадость сказать. Еще неизвестно, над кем смеялись гриф с чертом, прежде чем исчезнуть. Появится Дунька, покаюсь от чистого сердца. Стоп, сказал я себе — крыса уже второе существо, кому ты собираешься принести извинения, совсем недавно перед Бессоновым хотел голову пеплом посыпать. Я погрузился в размышления, перебирая четки воспоминаний, кого еще обидел мимоходом? И сразу, как огорошило, Наталья, сижу тут, водку трескаю, а жене даже не позвонил. Чтобы не быть голословным пустобрехом, выпил водки и стал поджидать генерала — звонить со своего телефона я не решался, хотя руки чесались. Решетов не заставил себя ждать, хлопнула дверь, он ввалился на кухню, розовощекий, с холодка, видимо подморозило сегодня, отточенным движением метнул сумку с плеча на стол, заряжая бодростью пространство вокруг себя, прикоснись, искры полетят. Я попросил у него телефон, передислоцировался в зал и набрал Наталью, предусмотрительно позвонив ей не на мобильный, а на рабочий городской.
На том конце долго не отвечали, и я в нетерпении стал вычерчивать синусоиды от камина к столу и обратно.
— Да, — послышался ее голос.
— Наташ, это я, — у меня почему-то запершило в горле.
— Какая ты свинья, Никитин, просто сил нет.
Возражать Наталье сейчас не имело смысла, тем более уточнять к какой именно категории свиней я принадлежу. В качестве оправдания мне пришлось повторить сказочку Петруччо, раскрасив цветастыми деталями, придуманными на ходу. Не скажу, что сумел полностью убедить Наталью, она не понаслышке знала о мужской солидарности. В конце замысловатого монолога я поинтересовался, как идут дела на подведомственной нашей семье территории.
Наташка шумно вздохнула, набирая воздух в легкие, видимо собралась-таки раскрыть тему классификации свиней, но в последний момент передумала, вспомнив что-то важное.
— Да! Совсем забыла, мне следователь вчера звонил.
Очередное упоминание о следователе, итак не вылезавшим из головы, застало меня врасплох.
— Чего он хотел?
— Тебя искал. Не скажу, чтобы слишком настойчиво, но что-то в его голосе мне не понравилось.
— А ты что?
— Ответила, что я не сторож мужу моему.
— А он?
— Никитин, что ты заладил как попугай, а ты, а он. Сам сидит за городом, шары в бильярдной гоняет, а я тут за него отдувайся, — Наталья немного выпустила пар и продолжила дурашливо — язвительным тоном. — Сергей Поликарпович желают вас видеть всенепременно в любом месте, в любое удобное для вашего высочества время. На мое робкое замечание, что вы скорее всего кушаете водку в какой-нибудь дыре, они-с уточнили, что мечтают лицезреть благородного дона Никитина в любом состоянии алкогольной интоксикации. Телефон для связи оставил, я на этот номер смсэску скину — и без перехода, — Что за любовь там у вас приключилась, не объяснишь доходчиво?
— Наташ, давай при встрече. Я тут еще несколько дней покантуюсь? — не дожидаясь ответа, я соврал, — слушай, тут по второй линии звонок, а телефон не мой. Давай закругляться.
Наталья не стала возражать, но неожиданно ворчливо добавила перед тем как отключиться: «Мне скучно без тебя, Никитин».
Несколько странное откровение после двадцати пяти лет совместной жизни. Никогда не понимал женщин.
Со стороны может показаться глупостью мое нежелание рассказать жене всю правду без прикрас, не заворачивая в упаковку, отделив брутто от нетто, как я давеча поступил с генералом, но Решетов, при всем моем распрекрасном отношении, был лишь случайным попутчиком, в то время как Наталья оставалась главным персонажем моего бренного путешествия, надеюсь, что до самого конца. Поверит Решетов или нет, что скрывать, меня волновало, но не настолько, чтобы это как-то кардинально отразилось на дальнейшем поведении. Я его сто лет не видел, от тоски не умер, случись что, покрутит генерал пальцем у виска, поставив окончательный диагноз, выгонит психа из дома, опасаясь потерять душевный комфорт, неприятно, но не смертельно, беды особой не случится. Мне не составит труда и дальше его не видеть, ничто в душе не шелохнется, кроме досады непонимания — он в одиночку побежит трусцой по аллеям парка, а я залезу в кусты играть в свое домино. Расскажи я правду Наташке, ее реакция на басню про зоопарк нечистой силы меня касалась непосредственно — если жить с негодяем женщины согласны, то с болваном? — издержки становятся неподъемны.
При всех моих атеистических вывертах я тем не менее оставался в гранитной уверенности, что браки заключаются, пусть не на небесах, но по велению свыше, в чем неоднократно убеждался. Недавно, был такой грешок, я подслушал беседу жены с приятельницей, которая ненавидела меня всеми клеточками вагинального организма. Женщины немного выпили, обменивались мнениями в соседней комнате громче обычного, уверенные, что я сплю мертвым сном, хотя временами шикали друг на друга, замирали, присушиваясь к шорохам, переходили на шепоп. Подруга Юлия, после первого и единственного неудачного замужества поставившая жирный крест на мужской половине человечества, удивлялась не столько терпению Натальи, сколько самой возможности жить с таким паразитом, как я.
