Борис Пугачев - Зеркало для слепого

— Понимаю. Я это уже испытал.

— Ничего ты пока не испытал. Это семечки. Грецкие орехи впереди. Детей хочешь сиротами оставить? Да, машину я твою застраховал. Через несколько дней об угоне заявляй. Только осторожно, чтобы твои «друзья» до милиции тебя не отследили, а то вообразят бог весть что и начнут преждевременно действовать.

— А как я это сделаю? Кто за меня может подать заявление?

— Доверенное лицо. Сходи к нотариусу или домой вызови. Сам придумай. Вариантов полно. Ну вот и все, что хотел вам сообщить.

— Поужинаешь? — спросила молчавшая до этого сестра.

— Только из-за стола. Спасибо. Поеду в свою химкинскую хибару. Устал я сегодня что-то. Да и поздно уже. Завтра рано вставать.

— Вы с Леной серьезно надумали расходиться? Она звонила…

— Серьезней некуда. Вот с Наташкой никак не определимся. Я хочу, чтобы она со мной жила.

— Это вряд ли получится. Ребенок всегда с матерью остается, особенно девочка. Да и когда тебе ею заниматься? Лучше пусть с Леной живет. Будешь финансово помогать.

— Я так не считаю. Полагаю, что в Наташином возрасте с отцом лучше. Чему Лена ее научит? Сама мало чего умеет. Наташе формироваться надо. Она уже взрослая. В этом возрасте на Востоке замуж выходят. У меня для этого больше и возможностей, и знаний, и опыта. На нее вскоре или уже и сейчас навалятся проблемы, которые Лена не только не понимает, но и не имеет рычагов для их преодоления. А у меня в этом плане совсем другой уровень. Я каждый день с таким сталкиваюсь. Передать свой опыт я, конечно, не в силах, но помочь — в моих силах. Знаний у меня несравненно больше, чем у Лены. Я уж не говорю о возможностях. Лена живет во вчерашнем дне, а я — в завтрашнем. Для входящего в современную жизнь человека это важнее всего. Да и материальная сторона не последнюю роль играет. Как бы я Наташке ни помогал — все это не то. Жизнь она будет проводить в относительной нищете. Что Лена способна заработать? На еду и примитивную одежду — да, а вот на жизненный антураж — нет. Антураж этот сплетается из каждодневного состояния, а не из праздников, которые я буду устраивать, но если жить отдельно, то, естественно, редко. Принцесса может вырасти только во дворце, а человека формирует окружение.

— Не знаю. Вероятно, ты в чем-то и прав, но мать есть мать.

— Нет настроения спорить. Пусть Наташка сама решает. Я подчинюсь и сделаю все посильное, чтобы развод прошел без эксцессов. Ладно. Я уехал. Привет.

— Счастливо доехать. Оксе передавай привет.

Спускаясь в лифте, Родик мысленно продолжил разговор с сестрой. Неопределенность положения ощутилась им с новой силой. Садясь в машину, он уже знал, что не поедет в Химки, а когда от площади Савеловского вокзала свернул на Масловку, чтобы через Динамо выехать на Ленинградку, решительно изменил маршрут и повернул на Башиловку.

Припарковав машину около своего дома на привычном месте, Родик вошел в подъезд и вызвал лифт. Загорелась красная лампочка, но в шахте лифта было тихо. Световые табло показывали, что кабины находятся на девятом этаже. Родик сделал круг по площадке, разглядывая от нечего делать надписи на стенах. Это на некоторое время отвлекло его. Однако нетерпение нарастало, а лифт не подавал признаков жизни. Родик, почувствовал прилив злобы, стукнул несколько раз кулаком по двери и крикнул: «Не держите лифт! Вы не одни!» Никто не ответил, но вскоре послышались знакомые звуки, световое табло ожило, и, наконец, двери открылись. Родик подошел и увидел, что кабина доверху забита какими-то вещами. Вышедший из нее мужчина начал не спеша выгружать их. Родик предложил свою помощь, но мужчина решительно отказался. Родик посмотрел на световое табло второго лифта. Судя по индикации, тот так и стоял на девятом. Родик сообразил, что и его используют для перевозки вещей. Чертыхнувшись и с ненавистью посмотрев на мужчину, он направился к лестнице. Перспектива пешком подниматься на пятнадцатый этаж его не радовала, но и ждать больше он не мог. Нетерпение, смешанное со злостью, требовало действий. Не останавливаясь, он, шагая через две ступеньки, поднялся по грязной и плохо освещенной лестнице на свой этаж и остановился в поисках ключей около недавно сделанной им перегородки, отделяющей три квартиры от общего коридора. Порывшись в карманах и не найдя ключей, Родик нажал кнопку звонка. Вскоре услышал шаги, а потом вопрос жены:

— Кто там?

— Это я. Открывай! Что-то ключи не могу найти.

Дверь открылась, и он, не зная, как поприветствовать жену, молча прошел в квартиру. Снимая куртку, про себя удивился, что дочь не встречает его.

— А где Наташа? — спросил он.

— Наверное, уроки делает.

— Наташа! — позвал Родик.

Однако никто ему не ответил. Родик надел тапочки и прошел в столовую. Там никого не было, хотя работал телевизор и все было ярко освещено. Удивившись, Родик направился в спальню. Дочка сидела спиной к нему за письменным столом.

— Наташа, папа пришел. Привет, — произнес Родик.

Она обернулась, хмуро ответила: «Здравствуй» и опять отвернулась.

Родик, не зная, что делать, возвратился в столовую. Лена сидела в его любимом кресле и сосредоточенно смотрела телевизор.

— Лена, я приехал, чтобы закончить начатый разговор. Выключи телевизор и позови Наташу. Надо поставить точки над «и». Я не могу и не хочу жить в состоянии неустроенности и неопределенности.

Она молча выключила телевизор и направилась в спальню. Оттуда донеслись голоса. Родик прислушался. Всего разобрать было невозможно, но одну фразу дочери он четко услышал:

— Чего он пришел? Гони его к этой черной вороне!

Родик, уже и без того раздраженный, вскипел и бросился в спальню. То, что он говорил, потом не поддавалось воспоминаниям. Наконец он попытался взять себя в руки. Это ему частично удалось, хотя все тело дрожало, а голова горела и кружилась. Развернувшись, он ушел в столовую. Сел в свое кресло и, чтобы как-то отвлечься, включил телевизор, но почти сразу выключил его. Вскочил и вернулся в спальню. Стараясь говорить спокойно, он предложил:

— Я понял, что произошло. Я же тебя, Лена, просил не настраивать ребенка. Однако, что случилось, то случилось. Теперь, Наташа, решение принимать не имеет смысла. Оно твоей мамой в одностороннем порядке принято. Мой удел — только его техническая реализация. Так вот… Даю вам месяц. Я куплю для вас в течение недели двухкомнатную квартиру. Оформлю ее, естественно, на тебя, Лена. Из этой квартиры забирайте все, что хотите, кроме моих личных вещей, кресла, коллекций и книг. Ровно через месяц я поменяю замки и перееду сюда. Если что-то будет надо для обустройства вашей новой квартиры, я это профинансирую. Дальше живите самостоятельно. Деньги на Наташу давать буду. Захочет со мной общаться — я для нее открыт. Надеюсь, она повзрослеет и поймет, что была не права, а ты, Лена, перестанешь натравливать на меня дочь. В конце концов, это невыгодно в первую очередь ей, а ты, как мать, должна это понять. Да… Как только я оформлю на тебя квартиру, разведемся. Надеюсь, в суд ты не пойдешь. Еще и такого позора не хватало. Все ясно?

Не услышав ответа, Родик развернулся, сорвал с вешалки куртку и, забыв надеть ботинки, вышел. Дойдя до лифта и сообразив, что он в тапочках, возвратился. Однако дверь уже захлопнулась. Пришлось позвонить. Лена открыла щелку, протянула ему ботинки и снова затворила дверь. Родик опешил, но сдержался. Обулся, аккуратно поставил тапочки на коврик и ушел.

Как доехал до Химок, о чем разговаривал с Оксой и даже как заснул, наутро он вспомнить не мог или не хотел.

Лежа в кровати, он, как обычно, спланировал день. Потом встал, умылся, позавтракал, оделся, спустился во двор, завел машину и поехал в офис. Все это он производил автоматически, как бы глядя на себя со стороны. В душе его поселилась какая-то тянущая боль, изжить которую пока не удавалось.

21 глава

Тому, кто подлость совершил и не подумал о позоре,

Потом придется испытать и неожиданное горе.

Найти бывшего директора Центра HTTM, а теперь председателя совета директоров одного из самых популярных коммерческих банков Москвы оказалось для Родика несложным.

По домашнему телефону ответил знакомый женский голос. Родик представился и в ответ услышал:

— Родион! Конечно же, я вас хорошо помню! Почему нас забыли?

— Не забыл. Жизнь нас разбросала в разные стороны. Это по сегодняшним меркам — обычное дело. Как поживаете?

— Все хорошо, но волнительно. Борю видим редко. Дел у него больше, а всего остального — меньше. Очень за него волнуюсь. Он не с нами теперь живет. А как у вас?

— Жаловаться не на что. Живу нормально, хотя все чаще былые времена вспоминаю. Было душевнее и проще. С Борисом мне надо переговорить. Как с ним связаться, не подскажете?