Майк Гейл - Моя легендарная девушка

— Не знаю, так случилось, — сказал я и задумался, почему женитьба казалась мне решением всех моих проблем. — Я устал от тех туманных предложений, которые подкидывает мне жизнь. Очень устал. Устал ждать, когда придет время и можно будет начать жить по-настоящему. Если я хотя бы этого не сделаю по-своему, вот тогда я окажусь полным неудачником. Я не могу упустить этот шанс.

— А нельзя подождать? — спросил он. Он разозлился. И я тоже, но не из-за его слов. Я злился, что мне понадобилось столько времени, чтобы понять, что я делал не так. «Я столько времени упустил, и его уже не вернуть».

— А чего ждать, отец? — резко огрызнулся я. — Пока ты меня от этого не отговоришь? Ты знаешь, как это бывает, когда чувствуешь, что нужно довериться собственному суждению? На этот раз мне нужно слушать только себя. Свой внутренний голос, который я вечно пропускал мимо ушей. Но на этот раз я собираюсь к нему прислушаться. Мне нужно к нему прислушаться, потому что он, кажется, рассуждает мудро.

Я мысленно рассмеялся. Это был коктейль из «Красотки в розовом», «К востоку от рая», «Огни Святого Эльма»[103] и «Клуб „Завтрак“». Как бы там ни было, я не собирался оставлять при себе то, что хотел сказать, только потому, что оказался в том же положении, что и Джеймс Дин, Молли Рингволт, Эмилио Эстевез, Джадд Нельсон и тысячи других целлулоидных подростков, пытающихся найти собственную дорогу в новом для них взрослом мире. Моя жизнь будет похожа на подростковый фильм до самой моей смерти — гарантирую, я буду единственным в мире восьмидесятилетним стариком, страдающим от проблем переходного возраста.

Выслушав мою речь, отец некоторое время молчал. Я рассказал ему о том, сколько прекрасных качеств нахожу в Кейт, и о том, какие чувства она во мне вызывает, но я сражался в битве, которая была проиграна еще до того, как был выпущен первый снаряд. Молчание не могло скрыть его чувств — он был зол и разочарован (не наоборот). И все-таки мне было приятно, что у меня хватило смелости ему сказать — еще вчера я бы на это не решился.

— Это настоящее потрясение, — в конце концов сказал отец. — Но если ты действительно любишь эту девушку, что я могу поделать? Просто я за тебя волнуюсь. Эти заботы легли на мои плечи, когда двадцать шесть лет назад ты появился на свет. Я думаю, не только у тебя есть внутренний голос, сын, у меня — тоже. И он говорит мне, что я вырастил хорошего сына. С днем рождения.

БРАТ

— Я женюсь.

— Знаю. Мама с папой уже разбушевались, — сказал Том с таким воодушевлением, будто моя жизнь — это специальный выпуск газеты «Сан». — Мама расплакалась, а потом пришел отец и сказал, что ты, наверное, с ума сошел. Мама бросилась к телефону звонить тете Сьюзен, чтобы та попробовала тебя отговорить.

— Почему она тогда не позвонила? — подозрительно спросил я.

— Она сказала, что не будет, — ответил он. — Мама не сказала, почему, но я думаю, тетя Сьюзен посоветовала ей не вмешиваться не в свое дело.

Приятно было знать, что кто-то на моей стороне. Тетя Сьюзен права, это никого не касалось, это было мое дело. «Мне двадцать шесть, — подумал я. — Мне не нужно ничье согласие».

Я спросил Тома, что он думает.

— По-моему, это чудновато, но прикольно, — сказал он рассеянно. — Честно говоря, я и не думал, что ты когда-нибудь уймешься по поводу этой Агги.

— Все прошло, — сказал я.

— Эта твоя Кейт, ты ее действительно встретил на днях или просто родителей дразнишь? — спросил он.

Я рассказал ему все, добавив пару деталей, которые, как я думал, не заинтересовали бы моих родителей. Тома моя история совершенно не тронула. Но слушал он внимательно.

— Я тебя не понимаю.

Он не прикидывался тупицей, просто он получил от матери практический склад ума. Идея возвышенной любви была ему недоступна.

— Я только несколько раз разговаривал с ней по телефону, — сказал я.

Он рассмеялся, все еще не зная, верить мне или нет.

— Должно быть, это были потрясающие разговоры, — сказал Том.

— Так и было, — ответил я.

БАБУШКА

— Я женюсь.

— Я знаю, дорогой, — сказала бабушка. — Твоя мать сообщила мне об этом десять минут назад. — Голос у нее был грустный. Мне ужасно жаль было ее разочаровывать.

— Прости меня, бабушка.

— За что, милый?

— За то, что я все сделал не так. Мать с отцом в ярости…

— Не обращай на них внимания, — сказала она. — Важно другое: ты счастлив?

Моя мама задала множество вопросов, кроме тех, которые имели значение, бабушка задавала самые важные вопросы, а мелочи оставляла на потом.

Если не считать бзика по поводу наркотиков, бабушка у меня была — что надо.

— Да, бабушка, — радостно сказал я. — Да, я счастлив.

— Тогда все остальное — не важно. Твои родители все запутали и испортили. Они понятия не имеют, что на самом деле имеет в жизни значение. По крайней мере, ты, похоже, лучше них разбираешься, что в жизни главное, а что второстепенное.

— Кейт чудесная, бабушка, — сказал я. — Она тебе очень понравится.

— Она мне уже нравится, — сказала она.

Эти четыре слова меня ужасно обрадовали.

— Знаешь, что? — продолжала бабушка. — Твои родители просто забыли, как это бывает — влюбиться. При всем моем уважении к ним, они чего-то в жизни не понимают. Во время войны, когда столько молодых людей уходило на фронт, не зная, вернутся они или нет, люди женились, как только понимали, что любят друг друга. Отправлялись в церковь, и никаких разговоров. Когда смерть стоит рядом, начинаешь воспринимать время очень серьезно.

АЛИСА

Я не успел рассказать Алисе про меня и Кейт — она заявила, что у нее есть собственные новости. Она не только забронировала себе трехмесячное путешествие вокруг света, но и купила билет до Нью-Йорка на четыре часа дня. Я был поражен ее оперативностью. У меня не было времени задуматься над ее отъездом, но все же мне показалось, что это дурная идея. Самая худшая из всех, что у нее были. Примерно, как обесцветить волосы (на три недели в девятнадцать лет — я ее еще несколько месяцев потом называл Энди Уорхолом) или начать встречаться с Саймоном. Она думала, что ей надо побыть одной, но я-то знал, что ей надо побыть с друзьями — в частности со мной. Это была моя первая реакция. Но через секунду я передумал. Я решил, что веду себя, как эгоист. От ее решения плохо будет не ей, а мне. Я не хотел, чтобы она уезжала, потому что стал бы скучать без нее. Я хотел, чтобы она была со мной. Я подумал, что уже потерял одного друга в эти выходные. Я не мог позволить себе потерять еще одного. Моя совесть была в курсе, что я ни на секунду не задумался о ней — я думал только о себе. Расставшись с Брюсом, она решила действовать конструктивно, а не тратить три года на то, чтобы хандрить, страдать и жаловаться. Мне стало стыдно за себя, и я сказал ей бодрым тоном, что ужасно за нее рад. Она коротко, резко и неуверенно усмехнулась и пошутила, что пришлет мне открытку. Я сказал, чтобы не присылала в Лондон. Она спросила почему, и я сказал.

— Я женюсь.

Она ничего не ответила.

— Алиса, я женюсь, честное слово.

Она продолжала молчать. Я оптимистично решил, что она просто потеряла дар речи от столь неожиданной новости, и начал свой рассказ. К этому моменту он уже сложился в хорошую десятиминутную речь. Однако не успел я сообщить ей, что уезжаю в Брайтон, как она расплакалась. Я подумал — может, бестактно рассказывать ей о Кейт, ведь только сегодня утром ее бросил Брюс.

— Прости, — сказал я.

— За что? — спросила Алиса.

— Не знаю. За то, что я счастлив. У тебя выдался чудовищный день, и меньше всего на свете тебе сейчас хочется слышать мои жизнерадостные россказни. Любого бы стошнило.

— К тебе это не имеет никакого отношения, понятно? Мир не вокруг тебя одного вертится, что бы ты там себе ни думал. Ты иногда такой самовлюбленный…

— Я думал, это тебе во мне и нравится.

— Да, продолжай. Давай пошутим об этом. — Алиса всерьез разозлилась. — Вилл, ты просто подонок.

Она опять расплакалась. Я понятия не имел, что дальше делать. Я совсем не этого ожидал. Я думал, ей понравятся мои новости. Три года я плакался ей по поводу Агги, и вот теперь, когда я наконец-то счастлив, Алиса объявила меня врагом рода человеческого. Я думал, она порадуется за меня. Мы оба наконец наводим порядок в собственной жизни и делаем шаг навстречу будущему: она — к лучшему в ее жизни путешествию, я — к семейному счастью. Но она будто вышвырнула в окно все законы логики и теперь на ходу изобретала новые. Это было на нее очень непохоже. Это было нечто неведомое.

Она перестала всхлипывать.

— Тебе нельзя на ней жениться. Просто нельзя.

Она опять начала всхлипывать.

Снова перестала.

— Ты что, не понимаешь, что это все неправильно?