Авраам Бен Иегошуа - Смерть и возвращение Юлии Рогаевой
Глава девятая
Незадолго до полудня все семеро путников снова поднимаются в свою бронированную колымагу. Машина долго и надсадно откашливается и трясется, затем с удовлетворением выбрасывает шумный, вонючий клуб синего дыма и медленно трогается с места, волоча за собой прицеп с закрепленным на нем неразлучным гробом, на сей раз обвязанным, для надежности, еще одним дополнительным канатом. Команду на отправление отдает Кадровик, который после разговора с бывшей женой вдруг чувствует себя настолько свободным — и от болезни, и от последних иллюзий, — что, собрав свои вещи и поднявшись вместе со старым сержантом наверх, тут же присоединяется к своей группе, только что вернувшейся из долгожданной экскурсии по подземелью. Временный консул, всё еще беспокоясь о недавнем больном, устраивает ему широкое ложе на задах машины, пересадив сидевшего там парнишку вперед. Свое загаженное белье и одежду он оставляет на подземной базе, получив взамен ношеный рабочий костюм и белье из складских излишков. Плата за ночлег, еду и экскурсию оказывается не такой уж астрономической, хотя и не скажешь, что совсем ничтожной, и он решает прибавить к ней еще кое-что за вынужденную «госпитализацию». Пусть она и не потребовала каких-то особых медикаментов, но зато включала горячий чай, дружескую поддержку, а главное — щедрую помощь пеленками. Вначале, как и в истории с зарядкой телефона, старый сержант категорически отказывается взять деньги, показывая жестами, что это была помощь одного солдата другому, но его подчиненные раздраженно требуют, чтобы старик не валял дурака, и тот, не видя иного выхода, салютует недавнему подопечному и, пряча глаза, протягивает руку за деньгами. Фотограф, разумеется, тут же увековечивает еще одну трогательную картину.
Теперь, когда бронемашина медленно взбирается по горному подъему, можно оглянуться назад и как следует разглядеть лежащую под ними долину. Сейчас она уже не тонет во тьме, как раньше, когда они спускались в нее, а ярко освещена полуденным зимним солнцем. Отсюда, сверху, отчетливо видно, что вся эта пасторальная красота — просто-напросто искусная декорация, призванная замаскировать расположенное поблизости подземное убежище. Насаженный вокруг лес, и безлюдная декоративная каменоломня с подведенной к ней узкоколейкой, и поблескивающие там и сям глаза искусственных озер, даже наспех сооруженные поселки, сверкающие под голубым небом своими красными черепичными крышами, — всё сплошной камуфляж.
Старший водитель читает дорогу, как бедуин пустыню, и, когда они спускаются к перекрестку дорог, просит Временного консула перевести «главному», как он именует Кадровика, что недолгая непредвиденная задержка на военной базе обернулась для них явной удачей, если не считать, конечно, отравления. Окажись они тут чуть раньше, обязательно попали бы под снежную бурю. Вон как она тут бушевала — повсюду лежат сломанные деревья, поваленные дорожные знаки, упавшие прямо на дорогу огромные камни. Видно, буря всласть куражилась здесь, пока не развеялась, обессилев, на широком открытом пространстве, что сейчас открылось перед ними и отделяет их от намеченной цели. Теперь нужно как можно быстрее добраться до лесов, пересечь реку, а за ней уже совсем рядом и нужная им деревня. Правда, эти места никому из водителей не знакомы, но накануне на подземной базе старший из братьев расспросил солдат из здешних и даже выпросил у них подробную военную карту, так что теперь дорога, в общем, ему понятна, жаль только, что даже на самой подробной карте нельзя прочесть, пройдет ли их бронированная махина по той или иной дороге, не снижая скорости, и безопасна ли дорога вообще, не таит ли какого-нибудь подвоха.
За всеми этими разговорами незаметно проходит время, и опять близится ночь. Небо ясное, так что не приходится страшиться новой вьюги, но движение замедляют бесконечные развилки, на которых тоже успела погулять прошедшая накануне буря, и тут вырвав повсюду дорожные знаки. Да и к уцелевшим указателям тоже нет особого доверия — кто знает, не повернул ли их ветер совсем в другую сторону. Но увы, задерживаться особенно нельзя, и без того слишком много времени занял «крюк с непредвиденной задержкой», а если старуха к тому же уже вернулась из своего паломничества и узнала, что к ней везут гроб с телом дочери, то теперь она вправе, пожалуй, и волноваться, куда это они запропастились. И потому они катят без остановок до самой темноты, и всё время на предельной скорости, какую только позволяет громоздкой машине извилистая дорога. Задерживает их еще и движение — теперь, в обжитых краях, дорога стала куда оживленней, то приходится обгонять медленно ползущий грузовик, то уступать частнику, который гонит, как пьяный, иногда задерживает пара лошадей, за которыми медленно громыхает телега, а то и попросту корова, задумчиво остановившаяся прямо посреди дороги. Один раз навстречу попадается такая же, как у них, бронемашина, тоже на высоких колесах и с множеством фар, видно, той же серии, а может, даже и списанная из той же самой военной части, но получившая другое назначение — она превратилась в частный дом на колесах с кухней на прицепе. Время от времени они сворачивают в какую-нибудь деревню, чтобы уточнить направление, и местные жители, как правило, подробно объясняют им, куда ехать и где свернуть, а некоторые даже чертят по памяти что-то вроде карты. Когда водители объясняют, что везут в таежную деревню старухе матери гроб с телом ее дочери, погибшей от рук террориста в далеком Иерусалиме, многие деревенские снимают шапки и крестятся, а кое-кто даже прикасается осторожными пальцами к холодному металлическому ящику, равнодушно возлежащему на прицепе бронемашины.
Под конец эта местная доброжелательность оборачивается для водителей прямым благом, потому что в одной из деревень им вовремя подсказывают, какими поворотами можно так укоротить путь, чтобы сразу с рассветом поспеть к загруженной речной переправе и благодаря этому переправиться без ночевки, потому что единственный паром, способный прорезать себе дорогу сквозь лед, работает только до наступления темноты, и опоздавшим приходится ждать до следующего утра. Пользуясь этими подсказками, старший водитель с первыми проблесками зимней зари действительно выводит машину к указанному перекрестку и там сворачивает прямо в лес, но уже не по мощеной, а по широкой грунтовой дороге, усыпанной упавшими ветками и хвоей. Проснувшись под звуки приятного похрустывания под колесами, пассажиры вдруг обнаруживают себя в заиндевевшем лесном царстве, где повсюду на деревьях висят длинные запутанные косы, кое-где сплетающиеся в настоящие занавеси — зеленоватые, угрюмые и даже, кажется, какие-то больные. Лес всё расступается и расступается перед ними в сумеречном полусвете, нескончаемый, как и сама дорога, которая из широкой и прямой постепенно становится узкой и извилистой и так часто разветвляется, всякий раз вынуждая задуматься, налево свернуть или направо, что в души усталых пассажиров уже закрадывается сомнение, не станет ли короткий путь к переправе самым длинным путем и не заведет ли он, того хуже, вместо переправы в какую-нибудь непроходимую чащу. Теперь за рулем сидит тот брат, что помоложе, а старший, расположившись на соседнем сиденье, держит в одной руке нарисованную на клочке бумаги карту, а в другой — компас и время от времени указывает младшему, куда повернуть. Руки у него при этом подрагивают едва приметной дрожью, наверно, потому, что всякий раз, когда они сворачивают, руководствуясь указаниями компаса, проклятая дорога вместо того, чтобы расшириться, становится еще уже. Машину качает и подбрасывает чуть не на каждом метре, но, к счастью, инженеры, которые ее соорудили, поработали на славу, и бронированный гигант с легкостью одолевает все эти бесконечные повороты, маневренность у нее явно рассчитана на великие подвиги, и такая лесная чаща для нее сущий пустяк, игрушка. Тем не менее водители с тревогой посматривают вперед. Чувствуется, что они боятся заплутать и застрять в этой чаще, и их страх невольно передается всем остальным и погружает их в тяжелое молчанье. Молчит даже словоохотливый Временный консул, который переводит их страхи с местного на иврит и обратно, а уж о пассажирах нечего и говорить — они сидят, нахохлившись и низко опустив головы, и только Кадровик, который вдруг ощущает сильный голод, решается приподняться, чтобы взять себе одну из печеных картофелин, прихваченных запасливыми шоферами на военной базе.
К рассвету они, разумеется, к переправе не поспевают, однако еще через несколько часов утомительной и тревожной езды все-таки выбираются наконец из леса. Уже полдень, и равнодушное солнце, всё последнее время мелькавшее перед ними среди деревьев, теперь стоит над головами, открывая далекий речной берег, к которому тут же поворачивается нос их неутомимой бронемашины. Вот она, долгожданная переправа! Около нее, как им и говорили, толпится множество людей, машин, телег и животных, владельцы которых жаждут переправиться на тот берег, где уже ждет толпа тех, кто жаждет вернуться сюда. В толще льда, сплошь покрывающего реку, в точности как рассказывала словоохотливая Консульша, прорезан неширокий проход, и маленький паром неторопливо ползет по нему от берега к берегу. Лед, видимо, прочный, потому что кое-где на нем уже протоптаны узкие тропки и видны идущие фигурки людей, которым невтерпеж добраться до нужного берега.
