Диана Виньковецкая - Америка, Россия и Я
К каждому сотруднику «Эксона» обращаются через доску объявлений: призыв — сдавать кровь.
Яша спрашивает главного учёного отдела D. White:
— Кто‑нибудь сдаёт?
— Я, например, — отвечает тот.
Рядом развешен кодекс–меморандум: быть честным, порядочным, чтить интересы компании, не брать и не давать взяток. Быть благородным, верным, добропорядочным гражданином буржуазно–коммунистической республики «Эксон».
Каждый сотрудник «Эксона», внёсший пожертвование в организацию «non‑profit», бездоходную, будет поддержан компанией в двойном размере суммы. Вносите деньги до тысячи долларов в поддержку искусства! «Эксон» — друг искусства!
Яша, восторженно приняв это предложение, немедленно внёс тысячу долларов в Русский инсти–тут при Техасском университете, и другие русские сотрудники «Эксона», по Яшиному совету, сделали то же самое, а деньги в Америке, внесённые в бездоходную организацию, «списываются» с налога.
Спустя два с половиной года зашебуршились невидимые слухи: куда делись, на что пошли эксоновские деньги! Не было ли у кого личной заинтересованности! Не получил ли кто какой-нибудь доход! Куда была истрачена и что получили вносящие от внесения!
Началось прослеживание–исследование: к Лёне Перловскому первому пришли сотрудники из комиссии моральных наблюдений, ласковоласково стали расспрашивать: кто директор Русского института! Пожалуйста, напишите на бумажке его имя.
— А для чего вам это нужно?
— Мы составляем отчёт о потраченных на поддержку искусства эксоновских деньгах.
— А каким способом вы вносили деньги? — продолжают спрашивать, — money‑order, cash, или чеком?
— Я не помню.
— Можно мы посмотрим ваш банковский счёт? Это — в интересах компании.
— Я не думаю, что я хочу, чтобы смотрели мой банковский счёт.
— Ваше право не показывать банковский счёт. Но это не лояльно по отношению к компании. Вы же знаете, какие у компании «бенефиты»?!
И к приторно–тщательным поискам одной тысячи эксоновских денег приступил целый отдел по моральному присмотру за сотрудниками, во главе с кодексом порядочного человека. Опросили всех русских сотрудников по первому кругу, затем — по второму, прося всех открыть банковские счета.
Через три месяца меня вызвали в кабинет инспекторов, где сидели два человека, мужчины — оба довольно противные, какие‑то скользкие, прилизанные; один — старый, желчный, потёртый, морщинистый и злой, другой — помоложе, с неприятно опущенными губами карпа и с несчастным видом.
Я, войдя, спрашиваю:
— Здравствуйте! Тут что, КГБ?
— Старый: У нас другие методы.
— Помоложе: Нас интересует, где вы взяли деньги?
— Я: Какие деньги?
— Старый: Для внесения в Фонд русской культуры тысячи долларов.
— Я: Как «где»? Заработали. Мы оба работаем в компании, и у нас хватает денег и на содержание двоих детей в частной школе, и для поддержки русского искусства в Америке; у русских другие ценности. Образование, искусство.
— Старый: Не морочьте нам голову. Где взяли деньги?
— Я: Не понимаю вашего вопроса.
— Не прикидывайтесь, что вы не понимаете вопроса. Откуда пришли эти деньги? — нараспев речитативом повторяет Старый.
— Я вам ответила: мы тут работаем, и у нас могла быть тысяча долларов для поддержки русской культуры.
— У вас что‑то очень много денег «для поддержки». Средний американец тратит в нашей фирме семьдесят долларов для поддержки культуры. А вы тысячу где взяли?
— Средний американец нашей фирмы, — говорю я, — не посылает детей в самую дорогую школу, а мы послали.
— Нас не интересует, куда ходят ваши дети, нас интересует, где взяли тысячу долларов?
— Странно, что вы меня об этом спрашиваете. Заработали.
— Мы поговорим с вами и вашим мужем в другом месте! — сквозь зубы злобно говорит Старый.
— Меня ваш вопрос удивляет. Всё это странно; у нас с вами разные ценности, другая культура.
— Знаем мы ваши ценности! — язвительно говорит более молодой. — У вас другие ценности?! Доллар есть доллар, и это везде есть ценность! Идите. Вы свободны.
Я вышла без всякого кокетства.
Это расследование на Яшу действовало депрессивно. Там — не было чувства виновности. Здесь оно появилось.
В это же самое время Яша получил громадную денежную премию за открытие месторождения нефти. Всё запутывалось.
Больше месяца прошло с момента моей встречи с комиссией наблюдения за моралью, как меня и Яшу вызывают на второй недоступный ковровый этаж в кабинет к самому главному вице–президенту компании, Mr. Meeky.
Большой зал с громадным длинным столом, за которым может поместиться пятьдесят человек с одной стороны, и пятьдесят — с другой. Такого стола я даже в кино не видела. Стол ограждён стульями, но помимо них стоят стулья вдоль стен кабинета, где сидят два знакомых мне представителя, допрашивавших меня: мистер Старый и мистер Помоложе и несколько незнакомых людей, среди них две женщины. Во главе стола сидит мистер Мик, вице–президент, и две его секретарши, одна — слева, другая — справа.
Не зная, куда сесть, я села за стол напротив вице–президента; не садиться же к стеночке! Яша сел рядом.
Вице–президент начал свою речь со слов:
— Вы внесли тысячу долларов в фонд русской культуры Техасского университета. Да?
— Да, внесли.
— Где вы взяли эти деньги?
— Как я уже говорила, — заработали.
— Хорошо. А куда потом делись эти деньги?
— Институт русской культуры внёс эти деньги в издательство «Эрмитаж».
— Как расследовали наши инспектора, это издательство выпустило вашу книгу.
— Институт русской культуры вносит деньги куда хочет.
— А почему они захотели внести деньги туда, где напечатана ваша книга?
— Моя книга — часть русской культуры, и Джон Боулт, директор Института русской культуры, посчитал возможным поддержать её издание. Он её высоко оценил.
— Наши ревизоры просмотрели Фонд Русской культуры и нашли записку: «Яшин фонд».
— Ну, и что?
— Какой вы получили от книги доход?
— От русской книги дохода не получишь, разве что на ужин, — сказала я.
— Значит, вы получили доход — на ужин. Это — доход! — обрадованно ухватился вице–президент за моё случайно произнесённое слово.
— Это совсем не доход… — пробормотала я, но он меня уже не слышал, а продолжал:
— Нет! Нет! Ни одного цента нельзя получать от «Эксоновского фонда»! — И, подняв палец вверх, обведя всех глазами, он снова повторил свои слова, устрашая нас, себя и всех:
— Ни одного цента!.. Раскройте ваши счета, чтобы эксоновская комиссия убедилась, что деньги были ваши! Почему все эксоновские сотрудники в среднем тратят семьдесят долларов на культуру, а вы — тысячу? Откуда пришли эти деньги?
— Мы любим русское искусство, — бормотала я, — мы хотели его поддерживать. Мой муж Яша, помимо того, что он учёный, — русский художник и философ.
Посмотрев на Яшу, я увидела, что он ничего не слышит, и я замолчала.
А вице–президент опять на весь зал торжественно восклицал:
— Ни одного цента! Ни одного цента! У нас кодекс! Раскройте ваши счета!
Через неделю меня и Яшу уволили из «Эксона», выдав справку:
«С их собственных слов, они использовали Эксоновский фонд в своих личных целях».
Я храню эту справку, истоки которой лежат в наивной части нашей идеализации, самообольщении.
Нам поставили в упрёк растрату тысячи долларов. Почему нас, собственно, так наказали? Нас увольняла мифическая комиссия. Кто отвечает? Чьё решение? И кто обвинители?
У меня всегда будут эти вопросы; я живу в этих вопросах: почему нас так жестоко допрашивали? Почему так жестоко с нами обошлись? Почему — несмотря на все Яшины заслуги? Мы просили снисхождения, мол, внедрение другой культуры. Даёт ли вообще перенести себя чужая культура?
Почему тысяча Эксоновских долларов вызвала такое?
Блюстители Эксоновских денег ездили в Остин, звонили в Италию, в Нью–Йорк, в Ан-Арбор, тратили время всех сотрудников, истратив на расследование более семидесяти тысяч, заботясь о «чистоте» тысячи?
Остаюсь при неизвестности.
И без Яши, оставившего жизнь без себя.
Его высшее «Я» вступило в глубочайший конфликт с миром. Его сильная воля обернулась против него же. Его высшее «Я» пришло к отрицанию себя в этом мире.
Высший «Сам» перестал апплодировать, и Земной без звуков одобряющих апплодисментов умирает.
Сразу после — боясь моего резкого возмездия — три дня Эксоновский центр охранялся вызванным отрядом полицейских, сидевших на деревянных вышках под палящим солнцем с моей фотографией, — проверяя, не проберусь ли я с пистолетом учинять расплату.
Один из полицейских, приняв Таню за меня, долго сравнивая фотографии, был даже несколько смущён своим охранительством.
