Марина Козлова - Бедный маленький мир
Милан, Мирко и Горан пили виски, а Бранка чай с молоком – все примерно так, как он себе и представлял. Бранка неловко держала чашку левой рукой, а правую зачем-то прижимала к груди. Они еще не заметили его, а Давор уже испугался: что у нее с рукой? У его скрипачки накануне мирового турне не должно быть проблем с руками! Безобразие!
– Давор, – заорали они, – ну где тебя носит?
Бранка сияла, как рассветное солнышко. Собственно, как всегда, когда видела его.
– Что с рукой? – строго спросил он.
– А мы тебе виски заказали, – сообщила, сияя, Бранка. – Безо льда. Правильно?
– Что с рукой, я тебя спрашиваю? Покажи руку.
– Что? С какой рукой? Да не орите вы, ребята…
Милан, Мирко и Горан умирали от смеха над какой-то газетой.
Бранка оттянула ворот джинсовой куртки и дунула туда. Потом расстегнула пуговицы, и из-за пазухи появилась перепуганная серая мордочка. Вот кого она придерживала локтем.
– Это кролик. Хочешь погладить?
– Кролик… – повторил Давор. – Понятно. Он с нами поедет?
– Он маленький, – непоследовательно заметила Бранка, уходя от ответа. – Маленький и совершенно безвредный. Я купила его вчера у одной девочки. Возле автомойки. Я там машину мыла и… Девочка определенно была бедной, и я… А что, нельзя, чтобы он с нами ехал? Я на него сертификат взяла у ветеринара! Правда, у него даже имени пока нет, ветеринар написал «кролик голландский». Ну вот, ты уже улыбаешься, а то пришел злой, как зверь.
– Это и есть имя, – вздохнул Давор и погладил колика за ухом. – Кролик Голландский. Имя и фамилия.
– Он ест мало! – привела последний аргумент Бранка.
– Ты, Бранислава, тем не менее, его корми. – Давор глотнул виски и покосился на своих парней, которые уже рыдали от смеха над газетой. – Недели через две приготовишь мне его в белом вине.
– Давор! – возмущенно закричала Бранка, взмахнула рукой и чуть не перевернула свою чашку. – Не бойся, кролик. Он тебя не съест, нет. Он добрый и воспитанный человек.
– Когда я тебя замуж выдам, то буду пить три дня, – задумчиво произнес Давор.
Бранка мрачно посмотрела на него и уткнулась в своего кролика.
Этому разговору сто лет в обед. Она уже когда-то сказала ему, что не выйдет замуж, потому что все равно нигде в мире не найдет человека, хотя бы отдаленно похожего на него. Потому что она его любит (да, между прочим!) и не считает существенной тридцатилетнюю разницу в возрасте. Он тогда посмеялся и поцеловал ее в пылающее ухо. Разница исчислялась не годами, а мирами, но сообщать ей об этом не обязательно. Каждые полгода какая-нибудь славная юная дева рыдает у него на груди. Через два часа из Скопье вылетают в Киев его вокалистки – все трио рыдало у него на груди. По очереди, конечно.
– Чего ржете? – спросил он ребят. – Ржете так, как будто обкурились, честное слово. На вас весь аэропорт смотрит.
– Ты нам льстишь, – улыбнулся флейтист Милан. – Весь аэропорт смотрит на тебя. Ты такая же знаменитость, как маршал Тито. Только Тито умер, а ты жив.
– Спасибо, – с чувством сказал Давор.
– Как далай-лама, – вставил свои пять копеек барабанщик Горан.
– Как мать Тереза, – поклонился перкуссионист Мирко и поднял свой стакан. – Как бенгальский тигр. Как мыс Канаверал. В общем, за тебя.
– Точно, обкурились, – убежденно заявил Давор. – А я же вас предупреждал! И теперь с легким сердцем применю к вам санкции.
– И функции, – всхлипнул Мирко и лег щекой на газету. – Ты ничего не понимаешь. Не в состоянии разделить нашей светлой радости. Тут о тебе статья.
Статья была посвящена старту мирового концертного турне «предмета нашей национальной гордости, культового композитора Давора Тодоровича и его потрясающего коллектива». Парни толкались, тыкали пальцами куда-то в середину текста и по очереди зачитывали наиболее выдающиеся, с их точки зрения, пассажи.
«За независимостью его натуры, за космополитичностью его суждений кроется нежная и ранимая душа ребенка. У него было трудное детство…»
– О-о! – со всхлипом стонал Мирко. – И деревянные игрушки!
«В возрасте тринадцати лет его исключили из пионерской организации социалистической Югославии – уже тогда у него были принципиальные расхождения с коммунистической идеологией…»
– У меня были клеша и длинные волосы, вот и все расхождения, – усмехнулся Давор. – И однажды прямо на уроке я поцеловал учительницу физкультуры.
Выражение лица Бранки стало мечтательным.
«Впоследствии за предпринимательскую деятельность его выгнали из музыкального училища…»
– Да, между прочим, правда. Я мыл машины, чтобы купить электрогитару. А что? Я вам не рассказывал?
«И поэтому юный Давор вынужден был…»
– Я сейчас уписаюсь, держите меня! – заорал Мирко на весь аэропорт. – Был вынужден! Обратите внимание – именно вынужден был поступить в институт международных отношений!
«Откуда его тоже в результате исключили за создание в стране радикального рок-андеграунда, что было несовместимо с образом дипломата социалистического государства…»
– Нет, я сам ушел, – признался Давор. – Я там нормально выучил русский и английский, но даже в страшном сне не мог представить себя дипломатом социалистического государства. Да ладно вам. Журналисты – существа загадочные. Дикие, но симпатичные. Зато никто не пишет, что я развращаю несовершеннолетних или пью кровь христианских младенцев. Низкий им за то поклон. У нас, между прочим, пресс-конференция в Киеве. Прямо сегодня вечером.
– Это у тебя пресс-конференция. – Горан поднял палец. – У тебя! У предмета нашей национальной гордости! А у нас – теплый весенний Киев и какой-нибудь кабак. Чувствуешь разницу?
– Вы свиньи, – нежно сказал им Давор. – Чудовищные. Нет у вас уважения к возрасту и ничего святого.
– А то! – легко согласился Милан, допивая виски.
И тут объявили об окончании регистрации на их рейс. Выяснилось, что надо нестись к терминалу. Но от терминала им уже приветливо махали, и улыбались, и говорили, что никаких проблем нет – пока на борт не взойдет Давор со своими музыкантами, никто никуда не полетит.
* * *– Я тебя умоляю, – сказал Давору Милан, когда самолет приземлился в Борисполе, – не целуйся долго с девушками, а то жрать хочется.
Бранка с бесконечной благодарностью посмотрела на Милана и поволокла по проходу скрипичный футляр и клетку с очумевшим от полета Кроликом Голландским.
– Долго не буду, – пообещал Давор. – А сколько можно?
– Минуты три, – разрешил Милан.
– Что, независимо от количества девушек?
– Ты маньяк.
– Мне простительно. – Давор затолкал в сумку ноутбук и поднялся. – Я – гордость нации. Или как там в газете было сказано – предмет гордости?
– Ты – маньяк с манией величия, – ухмыльнулся Горан. – Редкая и очень тяжелая патология. Поэтому мы все понимаем, и терпим, и любим тебя таким, какой ты есть.
Встречающих девушек оказалось не так много – всего две. Зато в зале аэропорта были министр культуры, какие-то серьезные мужчины в костюмах и восемь телекамер. Давор, приветливо улыбаясь, выслушал слова министра о том, каким беспрецедентным культурным событием станет концерт его коллектива в Киеве, и в ответ сказал что-то о большой чести выступить в братской славянской стране с большим этническим наследием. Упоминание об этническом наследии вызвало неподдельную радость у министра со товарищи, и они немедленно принялись наперебой рассказывать, какие государственные программы по сохранению народных традиций действуют в Украине.
Тут Давор наконец заметил своего администратора Алана, который, как и положено, прилетел еще вчера и теперь маячил за спинами чиновников, стараясь не нарушать торжественность момента. Давор еще раз пожал руку министру и потер переносицу. Этот давно отработанный жест означал буквально следующее: «Спасай, затрахали». В течение двух секунд длинноволосый и длинноногий красавец Алан материализовался рядом с шефом и молча протянул ему мобильный телефон.
Давор извинился, отошел на несколько метров и под вспышками фотоаппаратов целую минуту изображал внимание к невидимому собеседнику. Этого времени встречающим официальным лицам как раз хватило, чтобы решить, что в ритуале приветствия поставлена логическая точка, и когда Давор сунул мобильник Алана в карман в компанию к своему, ему тут же представили менеджера принимающей стороны. А затем сообщили, что сей серьезный юноша по имени Павел «будет решать все вопросы». Министр широким приглашающим жестом указал на стеклянную дверь.
За дверью сиял в послеполуденном солнце белый лимузин.
Давор поднял брови и посмотрел на Алана. Алан поднял брови и пожал плечами. Милан, Мирко и Горан стали толкаться и гнусно хихикать за спиной, потому что примерно представляли себе, что именно в данный момент думает Давор – в прошлом панк-рокер и байкер, а в настоящее время – страстный противник всего и всяческого гламура. Бранка, прижимая к груди клетку с Кроликом Голландским, в общем и целом смотрела на лимузин с одобрением.
