Алексей Санаев - Уругуру
– Ну, Бог есть или его нет?
– А ты веришь в то, что он есть, Алексей?
– Нет.
– Значит, и нет его.
– А если бы верил?
– Значит, он существовал бы. Видишь, как просто.
– Но ведь вот эта дверь, она есть для всех, верно? Она – реальность. А Бог?
– Вера не ищет реальности. Знание и вера – это разное. Ты же европеец? Значит, ты веришь, что Вселенная бесконечна. А почему? Разве ты знаешь это, разве ты можешь обнять ее руками? Нет, ты веришь в это, потому что кто-то тебе об этом сказал! Доказательств не существует. Так и Бог – про него написано в священных книгах теми, кто уверяет, что видел его. И люди верят. А реальность, друг, только в том, что Бог живет у людей в голове, его нельзя ни увидеть, ни пощупать, и только этим он отличается от этой самой двери. Но если в твоей голове его нет, значит, его и нет для тебя...
Но самым интересным конечно же для меня оставался вопрос существования теллемов, о чем я с первых же минут и признался старику. Арама и здесь оказался на редкость словоохотливым. Он начал повествование с легенды о летающих людях, которую я слышал здесь уже много раз, поэтому, улучив минуту, я смущенно спросил о его необычном происхождении.
– Сын андумбулу? – переспросил он со снисходительной усмешкой, подбрасывая дров в небольшую печку. – Да, именно так меня здесь называют. Но по праву я должен считаться скорее внуком андумбулу. Ведь именно мой отец был сыном пещерного человека... Это целая история...
Было это задолго до того, как пришли французы. Догоны тогда еще платили дань вождям воинственного племени фульбе. Кочевники появлялись в наших деревнях неожиданно, набегами, брали зерно, мясо, угоняли наших мужчин в рабство и похищали лучших девушек. Мои предки тоже жили тогда у подножия плато. В то время моей бабке было только шестнадцать лет, и родители чрезвычайно берегли ее от кочевников, выпуская со двора только на рассвете или на закате. Однажды ей было позволено пойти на плато, за хворостом для печи. Она ушла на закате солнца, да так и не вернулась. И все были уверены, что ее украли фульбе, никто даже не был отправлен на поиски девушки. Родители ее страшно горевали, пока кто-то из жителей не нашел в лесу на вершине утеса калебас с ее одеждой и небольшую вязанку дров. Совсем рядом лежал камень, покрашенный ярко-желтой охрой.
Ведь все знают, что цветные камни – это следы гномов андумбулу. Поэтому, когда девять месяцев спустя на этом самом камне крестьяне обнаружили грудного младенца, всей деревне было понятно, что родился необычный ребенок, сын гнома и человеческой дочери. Это был мой отец. А его мать так и осталась жить где-то в скалах, исчезла навсегда.
С детства отец был необычным ребенком. Легко карабкался по скалам, бегал быстрее всех, мог есть ядовитые грибы, от которых другие дети страшно болели. Он рос без родителей и сам был вынужден добывать себе еду, и подчас его дед и бабка сами не знали, чем питается их удивительный внук. Но главное, он часто и подолгу пропадал где-то в пещерах на плато, за что его страшно невзлюбили жрецы. Старый хогон требовал у его семьи немедленно изгнать ребенка из племени, а когда те не послушались, навел на их дома страшные болезни. Но как ни старались жрецы уморить самого сына гномов, ничего не получалось. В конце концов, покинутый и одинокий, он вынужден был уйти из своей родной деревни, провожаемый оскорблениями соплеменников. Но грех жрецов не остался безнаказанным: в ночь после ухода из деревни моего отца старый хогон неожиданно умер.
Отец отправился на самый край Страны догонов, поселился здесь, в Найе, сменил свое имя и женился. Так на свет появился я. Я никогда не знал этой истории, и не узнал бы, если бы в свой самый последний день, перед самой смертью, отец не рассказал мне ее. Я тогда чудом вырвался в отпуск из своего полка, расквартированного в Бобо-Диулассо, и едва ли не пешком прибежал в родную деревню, где, как мне сказали, умирает мой отец. Он и вправду умер у меня на руках. Но перед смертью передал мне Знание.
Старик засунул в рот свою глиняную трубку и замолчал, глядя на угли костра под небольшим оловянным чайником.
– Что это за Знание? – спросил я затаив дыхание.
– То самое Сокровенное Знание, которое так ревностно охраняют жрецы и их хогоны. То самое, за которым ты пришел сюда. Ты единственный добрался до меня. А ведь пытались многие. Многим ведь невдомек, что андумбулу и теллемы – одно и то же. В последние пятьдесят лет едва ли не сотня человек погибла в попытках добраться до теллемов, таинственная смерть постигла и многих догонов. Жрецы убили великого Ого-теммели, лишили разума старика Когема, который переводил его слова французу Гриолю. Умерли все, кто неосторожно осмеливался помогать тубабам. То есть таким, как ты... – Неожиданно он бросил быстрый взгляд прямо мне в глаза.
Я опешил:
– Я...
– Брось, друг, – прервал меня Арама, – я знаю европейцев, знаю туарегов. Если хочешь, я обращусь к тебе на языке туарегов тамашек, но разве ты ответишь мне? А?
Я промолчал.
– Ты и не француз... У тебя странный акцент и странные глаза. Откуда ты родом?
– Я из России, – тихо признался я. Арама улыбнулся:
– Россия... Вы тоже воевали с немцами, верно? В Алжире во время войны было несколько ваших людей – высокие, шумные люди. Смелые... И много пьют, верно?
– Верно... – пожал я плечами, не в силах отрицать очевидное всему миру. – Ты знаешь, что я европеец, и не станешь помогать мне?
– Нет, ты не прав. Я помогу тебе. Если бы у меня был сын, Знание досталось бы ему и больше никому. Но сына у меня нет, никогда не будет, и Знание может умереть вместе со мной, а это нехорошо. Пусть оно живет до тех пор, пока существует мир. Я знаю, как найти теллемов. Я знаю, как проникнуть в их царство, что нужно сделать, когда ты увидишь их. Послушай-ка, что я расскажу...
И он рассказал мне...
На следующее утро, оседлав своего любимого осла, который, мне кажется, к этому моменту тоже начал испытывать ко мне дружеские чувства, я стремительно отправился назад. План ближайших дней – последних в Стране догонов – виделся мне до мелочей, до минут.
Я знал теперь все, что мог только узнать для того, чтобы наконец встретиться с теллемами лицом к лицу. Я знал священную формулу, которую заставил меня вызубрить Арама. Это невыразимое сочетание щелкающих и шипящих звуков абсолютно не напоминало человеческий язык и ни в коем случае не могло быть записано на бумаге. Я точно знал, где и когда я могу встретиться с неведомыми летающими людьми.
Моя решимость усугублялась двумя трагическими известиями, полученными «с большой земли». Предыдущим вечером я позвонил в Мопти, где в городском общественном госпитале в отдельной палате лежал Лабесс. Трубку взял Мишель, тот самый наш старый друг из французского посольства, который сообщил мне о смерти Чезаре Пагано. На этот раз ему снова выпала кошмарная участь быть вестником смерти: в то время, когда я был в Найе, скончался Оливье Лабесс!
В то же время в больнице города Сегу, где круглосуточно дежурил другой французский дипломат, за день до этого остановилось сердце Жана-Мари Брезе. Он так и не пришел в сознание. Сейчас посольство занималось тем, что организовывало срочную переправку тел обоих погибших ученых на родину и связывалось с Парижем в поисках их родственников.
Что же касается Малика и Амани, я так и не смог дозвониться до них. В Бандиагаре их не было, в гостинице, к моему удивлению, мне сообщили, что они выписались только сегодня утром, а мобильные телефоны были постоянно отключены. Меня это немного беспокоило, но что поделать, история быстро приближалась к развязке, и я был уверен, что мне уже ничто не сможет помешать.
Через двое суток быстрого пути я оказался под сенью великого плато, а к вечеру пятого дня я увидел в бинокль островерхие соломенные крыши амбаров деревни Номбори. Той самой, где погиб Чезаре Пагано. Той самой, где был выведен из строя Жан-Мари, раскрывший, как видно, секрет птицы Балако. Место, где таинственная смерть вождя разрушила все наши планы, но одновременно дала первый ключ к разгадке тайны теллемов – сведения об их древнем щелкающем языке.
К этому моменту, после почти двухнедельного путешествия по пустыне и холмам Страны догонов, трудно было бы найти в Мали человека, более похожего на туарега, чем я. Тон загара на лице позволял мне всерьез конкурировать с жителями Сахары, а видавшие виды шлепанцы превратились в типичную рвань, какую только и должны носить жители тропической Африки. Я мастерски научился управлять траекторией движения осла, виртуозно ел пищу догонов по, катая из нее шарики одной рукой, и, кроме того, даже словарный запас моего языка догонов сильно обогатился, позволяя перебрасываться короткими диалогами с местными жителями. В селении Пеге у меня даже проснулся научный интерес к их языку, и я заставил каких-то несчастных торговцев в местной харчевне надиктовать мне сравнительный стословный список Сводеша{ Список Сводеша (англ. Swadesh list) – предложенный американским лингвистом М. Сводешем инструмент для оценки степени родства различных языков.} по различным догонским диалектам.
