Лена Элтанг - Каменные клены

Есть трава попутник, ростет по пути, листочки, что язычки, по них, что жилки, а верх, сто рожек. Та ж трава добра, кто пойдет в путь, возьми с собою, что в пути зделаетса какая болезнь — испей с водою, то поможет Бог.

Когда отец Саши окончательно слег, Хедда стала толстеть и стариться с такой скоростью, как будто в одночасье потеряла целый ломоть жизни. Белки ее глаз покрылись розовыми прожилками, а волосы потемнели и совершенно выпрямились.

Саша решила было, что это от горя, и стала сочувственно присматриваться к мачехе, но вскоре поняла, что Хедда просто погибает без любви, той самой телесной любви, о которой у Саши было особое мнение, хотя о нем никто не спрашивал.

Ей было девятнадцать, когда пианист Натан Уотерман завел ее к себе в номер и выкупал в ванной, полной эвкалиптовой пены. Початок Натана оказался совсем не похож на тот, которым Поль Дольфус пугал Сашу в роще за школой — он был похож на озябшую птицу и совсем не страшный.

Саша поймала себя на том, что не стыдится Натана: с ним она даже не думала о своей груди, вернее, о том, что грудь была почти незаметна, как будто живот простирался до ключиц, самую малость припухая над диафрагмой.

— Не пойми что, не то сосновые чешуйки, не то ольховые почки, — сказала однажды Дора Кроссман в спортивной раздевалке и жалостливо хмыкнула.

С тех пор Саше всегда было неловко раздеваться под чужим взглядом, а вот перед Натаном она разделась сама, стоило ему попросить. Может быть, потому, что он позвал ее в ванную комнату и был такой веселый и нелепый, с распаренными розовыми коленями и мокрой темно-русой шерстью на животе.

Завернув Сашу в полотенце с надписью миллениум, он поставил ее перед собой и стал сушить ее волосы гостиничным феном на коротком шнуре. Саша не знала, куда смотреть, и стала думать о полотенцах.

— Когда «Каменные клены» станут моими, — сказала она, — я заведу там точно такие же полотенца, синие с белым, и вышью монограмму. И синие махровые халаты заведу.

— Ну уж нет, — сказал Натан, — хозяйка гостиницы из тебя не выйдет. У меня на это чутье. Из тебя выйдет очень хорошая ведьма или плохая библиотекарша.

Она смеялась и отворачивалась, стараясь не дышать, ей казалось, что изо рта у нее пахнет чесноком, которым был густо заправлен рыбный суп в ресторане. Чеснок мгновенно пропитывает женщин с ног до головы, приговаривала Дейдра, выбирая дольки из своей тарелки.

Натан заметил это и заставил ее почистить зубы своей щеткой. То, что он делал с ней потом, не привело Сашу в такое смущение, в какое привела чужая щетка во рту — у нее была непривычная форма и слишком жесткая красная щетина.

То, что он делал с ней потом, Саша помнила смутно, будто подглядывала через марлевый полог.

Когда, спустя несколько лет, она попробовала повторить это с сестрой, у них ничего не вышло. Эдна фыркала и злилась, и это было странно — Саша хорошо помнила, как Натан похвалил ее вкус, он даже сравнил его с вишневым ситро, может быть, потому, что утром на простынях появилась полоска цвета гнилой вишни, а может, ему и вправду понравилось.

Хедда. Письмо седьмое

Дочка, теперь ты можешь ко мне приехать!

Я ушла от Раджива Аппаса и живу отдельно! Маленького Бенджи мне не отдали, зато Гаури со мной, твоя черноволосая четырехлетняя копия, она знает много английских слов, в том числе — моя сестра Дрина.

Мне так неожиданно повезло, что до сих пор не могу поверить.

В самом конце марта в мастерскую пришла жена торгового представителя из Саутхемптона, ей нужно было подготовить к вывозу купленную у антиквара мебель. Миссис Джейн Дебни — о, как я соскучилась по чистому английскому языку! — повела меня выпить чаю на веранде соседнего кафе. Был разгар рабочего дня, Раджив поморщился, но кивнул головой, отпустил.

Миссис Дебни хороша собой, волосы у нее похожи на волокна рафии — из такой здесь плетут циновки — целая копна волос и очки в роговой оправе, очень серьезная дама. Мы говорили минут сорок всего, но мне показалось, что она все про меня поняла. Она торопилась в кино — с мужем-индийцем! в кино! — и обещала прийти, когда будет готова мебель, но пришла на следующий день.

— Хедда, — сказала она, — так жить нельзя. Я всю ночь думала о вас и о ваших детях. Я так и не смогла заснуть!

О, это настоящая английская леди, скажу я тебе, таких теперь не много.

— Хедда, — сказала она, когда я выплакалась и вытерла лицо ее платком, — нам с мужем нужна помощница по хозяйству. В нашем доме, в Маттанчерри. Нас не будет больше полугода, а керальским слугам я не доверяю. Кто-то должен отвечать за дом и хозяйство, и лучше, если этот кто-то будет белой образованной христианкой.

Насчет образования моего тебе все известно, но я промолчала — к чему лишние объяснения. Вечером я собрала свои вещи в корзину для прачечной, положила на дно подаренные Радживом браслеты, взяла дочку на руки и ушла через черный ход.

Теперь я живу в колониальном доме с резной деревянной лестницей и опахалами на стенах, здесь у Гаури есть своя комната, так что я могу читать в постели, не опасаясь ее разбудить. Делать мне практически нечего: я слежу за утренней уборкой дома и перебираю постельное белье в сундуках, миссис Дебни велела все просушить и перегладить. Хозяева вернутся в середине сентября, так что если ты быстро соберешься и приедешь ко мне в Хочин, у нас будет достаточно времени, чтобы познакомиться заново.

Перебравшись в английский дом, я стала скучать по «Кленам», я ведь думала, что все забылось, как детская считалочка, а вышло, что нет — здесь многое выглядит так же, как у нас, даже камин имеется, хотя его пока незачем топить.

И еще: скажи моей суровой падчерице, что я и по ней тоже скучаю, хотя она вряд ли этому обрадуется.

ДНЕВНИК ЛУЭЛЛИНА

если женщина сочиняет про убийства, которых она не совершала, написал мне суконщик на обороте открытки с видом на порт росслэйн, это не значит, что она не делала никаких других глупостей!

еще не забывай, что ведьма всегда виновата в смерти своей матери

этот дневник становится слишком вязким, он рождает призраков

как это у перека — долгое время я ложился спать в письменной форме? я ложусь спать с заявлением об уходе, но утром снова погружаю руки в дневник, раздвигаю его камышиную ость и осоку и ловлю себя на том, что думаю так, как пишу, а пишу так же отрывисто, как рубят соль в соляных копях — с тяжелым дыханием и бормотанием проклятий

вчера, по дороге к доктору майеру, я слушал ирландских музыкантов на углу шафтсбери-роуд, они играли ярмарку в скарборо, тот, что с флейтой, звался айван, он жмурился и бодро тряс зелеными волосами, остальные выглядели усталыми и ежились от мокрого ветра

айван продал мне диск с двумя троллями на обложке, отвернулся и заиграл темный остров, я постоял еще немного и пошел домой, диск я подарил квартирной хозяйке, все время забываю ее имя, у нее волосы небесного цвета и актерская привычка подставлять щеку для поцелуя

один древний китаец сказал: нестерпимо наблюдать за игрой в шахматы, когда запрещают подсказывать, — теперь я, кажется, понял, что он имел в виду

я перечитываю травник, и мне кажется, что я читаю свою собственную рукопись, но — куда мне до сашиной иконописной обстоятельности! я трачу половину ночи, чтобы сочинить простое письмо — длинные тексты приводят меня в смущение, не говоря уже о прописных буквах и знаках препинания, от последних у меня голова идет кругом и в горле першит

она занимает меня все больше, эта вермееровская трактирщица, живущая в мире, где сбежавшая сестра нуждается в ней, как в свежем хлебе, а неверный любовник тонет в ночной реке, хотел бы я знать, жили ли эти двое вообще на белом свете, а может, и не хотел бы — главное, что этот мир умещается в ее дневнике, и он безвреден, хотя полон угольной тлеющей ненависти

украденная тетрадь живет в моей постели и на столе, удивление оседает во мне золой, похмельем и табачными крошками, я должен положить украденное на место, но это еще не все — я должен поговорить с ней, поговорить! даже если для этого нужно приготовить ужин в яичной скорлупе

о дикая, одинокая и совершенно чокнутая саша сонли, знаешь ли ты, что у древних славян был особый способ избавляться от подменышей — подброшенному ведьмой молчаливому ребенку готовили ужин в яичной скорлупе, и он так этому удивлялся, что забывал про свою немоту, громко произносил: я стар, как древний лес, а не видал еще такого! и пропадал с глаз долой

такова сила удивления

завтра я снова поеду в вишгард — чему же тут удивляться