Макар Троичанин - Да пошли вы все!.. Повесть
- Дарька! Нельзя!
Бесполезно, пёс честно отрабатывал сторожевую оплошность.
- Лера! – но там уже хлопнула закрываемая дверь.
Ему хотелось побежать вверх, развеять недоразумение, но удержало рефлексивное интеллигентское чувство гостеприимства и, конечно, чувство жуткого стыда, будто его застали голым. Он вернулся в комнату, где Жанна Александровна, некрасиво сгорбясь, судорожно сминая листки и схемы, засовывала их в папку. Ему показалось, что она плачет, но, когда повернулась к нему, лицо её было непроницаемо спокойным. Сунув папку в сумку, она посмотрела ему в глаза взглядом опытной зрелой женщины, хорошо разбирающейся в любовных интрижках.
- Благодарить будешь позже, когда осознаешь, от какой грязи я тебя спасла, - и твёрдой походкой пошла на выход. – Можешь не провожать!
А он и не собирался, мысленно торопя её уход. Когда шаги затихли внизу, они с Дарькой сбегали наверх ещё раз. На осторожный звонок и стук отворилась дверь «ржавчины», которая лишь смерила неуёмного кобеля испепеляющим взглядом. Через полчаса он сделал ещё одну бесполезную попытку. В отчаянии сел на диван и, положив голову на скрещенные на затылке ладони, твёрдо сказал себе: «Всё! Хватит! Пацан!». Устроившийся рядом малыш положил морду ему на колено, он был того же мнения.
- Пойдём, проветрим мозги, что ли? – предложил хозяин.
Дарька радостно взвизгнул и резво занял стартовую позицию у дыры. Проветривались, не удаляясь далеко от дома, чтобы не прозевать затворницу, если ей вздумается вдруг выбраться на улицу, и чтобы высмотреть её в окне и убедиться, что она дома. Когда обмочили всё, что можно, дважды и ничего не высмотрели, вернулись домой. Тем более что уже изрядно стемнело, и ничего не видно. Не утерпев, Иван Ильич сбегал наверх ещё дважды с прежним успехом, причём Дарька в последний раз ждал его на площадке, первым сообразив тщетность бесполезного кросса. После проветривания и вынужденной тренировки он не отказался от ужина. А хозяин отказался, ещё раз твёрдо пообещав себе: «Всё! Баста! Я не мальчик! И пошла бы ты!..». Изрядно прогревшись и охладившись под контрастным душем, почти вернув нормальное психическое состояние обманутого тела, он улёгся в холостяцкую постель, решив окончательно и бесповоротно выкинуть из души и забыть намертво очкастую змею, не поддаваться больше ни на какие её соблазны и полностью посвятить себя корифейной деятельности в течение 25-и часов в сутки. Дарька, верная душа, сторожем улёгся рядом. Перед самым сном Иван Ильич успел ещё высунуть из-под одеяла руку, сложить из твёрдых конструкторских пальцев внушительный кукиш и повертеть им в направлении двери.
-3-
Памятуя о данном накануне обещании и часто оглядываясь на Валерины окна, поздним утром пошли на ритуальную прогулку. Дарька, в отличие от хозяина, был переполнен энергией и вёл себя словно щенок, вырвавшийся на волю. Его радовало всё: и ясное солнечное утро, и близость хозяина, и то, что ничего не болит и не надо бегать за суками. А хозяина не радовало ничто.
Для начала пришлось разогнать нагло греющихся на солнце кошек. Потом взрослый щенок ввязался в игру пацанят с мячом. Хорошо, что мяч не влезал в пасть, а то бы с радости прокусил или удрал бы с ним куда подальше. Вскоре вся обрадованная орущая и визжащая орава бегала за ним, забыв о мяче, пока не окружила запыхавшегося до капели с языка игрока. Каждый хотел его погладить, да так, что спина у Дарьки прогибалась, и уже возникли ссоры и слёзы, кому-то не досталось. Какая-то чересчур бойкая девчушка вознамерилась ухватить живую куклу на руки, но этого пёс не стерпел и бросился наутёк, а за ним – вся мелкотравчатая ватага. Но где им на неокрепших двух угнаться за ловким четвероногим беглецом – вместе с хозяином он скоро выбежал со двора на улицу, оставив преследователей с сопливым носом.
Чуть отдышавшись на улице, неугомонный забияка стал задирать всех идущих навстречу мужиков, которые имели неосторожность близко подойти к Ивану Ильичу. Он облаивал их неожиданно, с наскоком, звонко и азартно, а те с испугу отшатывались и отступали боком, пряча ноги. Свирепый страж, не отступая, нападал сзади, стараясь если не укусить, то слегка цапнуть за мотающуюся штанину. И сколько бы хозяин ни орал, запрещая хулиганистые выходки, ничто не помогало. Странно, что на женщин с удобными голыми ногами он не нападал. Не иначе, как в нём присутствовали редкие для современных людей рыцарские гены. В конце концов, запуганным мужикам, старающимся не наступить на забияку, повезло.
Его внимание отвлекла толстуха-такса, волочащая брюхо по асфальту и удерживаемая от опасных резких движений металлической цепочкой и таким же ошейником-колье. «Ура-гав!» - вскричал в экстазе малыш и, не раздумывая, бросился к её хвосту. Та, не имея зажиревших сил сопротивляться, мотала, заигрывая, длинным хвостом-плёткой, мешая инспектору как следует обнюхать паспорт. Тогда он рявкнул, призывая к повиновению, и таксиха, испугавшись, сделала неуклюжий разворот, чтобы оказаться к нему носом. Но какой же зрелый ухажёр, знакомясь, смотрит на лицо подобно незрелому юнцу? Он оценивает даму совсем по другим частям тела. Поэтому Дарька сунул нос под живот сучки, и та, сдаваясь, изобразила толстое полено с торчащими вверх сучками. Иван Ильич пытался поймать и оттащить руками нахала, но он не давался, а хозяйка таксы, улыбаясь, разрешила:
- Пусть потреплет хорошенько, ей, толстухе, полезно.
Но малыш, тщательно проверив документы и не обнаружив сексуального криминала, потерял к ней всякий интерес, отбежал к бордюру, расписался и побежал дальше.
С улицы свернули в переулок по направлению к лесу и лесной аллее. И здесь среди бела дня, на тротуаре у стены дома породистый пёс опозорился: он, не стесняясь, выдавил две огромные какашки, а у Ивана Ильича, как всегда, не было ни пакета, ни совка. Что делать? Хорошо, что никто позора не видел. Забывчивому хозяину пришлось носком туфли пинать говёшки к краю тротуара и там свалить на проезжую часть. Дарька в процессе всей операции отчаянно лаял на ногу, возмущённый тем, что убирают такой заметный и такой вонючий сигнальный бакен-какен. Вспотевший от волнения и усердия хозяин для очистки обуви вынужден был использовать носовой платок, которым в заключение стыдливо накрыл кучу. И оба быстро удалились, как будто не имели к ней никакого отношения.
Прошли в стороне от старого Дарькиного дома и вышли прямиком в лес. Здесь было прохладно, пахло хвоей так, что невозможно надышаться, исчез привычный фоновый городской шум, уступив место тревожному замкнутому затишью. Иван Ильич предоставил зверю право выбирать дорогу в дикой чаще, а сам пошёл следом. Оба передвигались медленно, часто останавливаясь и внюхиваясь в незнакомые терпкие запахи.
И вдруг Дарька замер, приподняв правую переднюю лапу. Иван Ильич тоже остановился, но ногу не поднял. Неподвижная композиция из двух тел продержалась несколько мгновений. Первым нарушил её, естественно, чуткий пёс. Какими-то неестественными скачками, высоко подпрыгивая на всех четырёх лапах, он ринулся к подножию толстенной старой сосны с вылезшими наружу корнями и с рычанием начал топтать кого-то в прелой листве двумя передними лапами. Этот невидимый кто-то, очевидно, пощекотал ему чувствительные подушечки лап. Дарька отскочил, постоял, что-то соображая и прислушиваясь с наклонённой головой, и снова бросился туда в высоченном прыжке, и снова затоптался, рыча. Щекотун не отвечал, и пришлось разгребать листья, чтобы увидеть шутника. Иван Ильич помог, но ничего, кроме дырки в земле, они не обнаружили. Охотник смело сунул в неё нос, фыркнул, разметав крошки земли и листья по сторонам, и принялся усердно и с большой скоростью, торопясь, разгребать нору, выбрасывая землю между задних лап, словно землеройная машина. Лишним пришлось отойти в сторону, чтобы не быть засыпанными с головой. Яма дошла почти до центра Земли, а неутомимый живой экскаватор всё роет и копает. Ткнётся мордой в дыру, фыркнет раз-другой, чувствуя дразнящий запах дичи, и снова за работу. Скоро вся морда до глаз покрылась земляной коростой, даже брови и уши усыпаны крошевом, но охотничий азарт не позволяет малышу замечать такие мелочи. Иван Ильич решил помочь другу, сорвал веточку и, сунув её в норку, пошурудил. Слава спасителю, убежище для жертвы оказалось неглубоким и ненадёжным для спасения, и пришлось чёрно-серой мышке вылезать, несмотря на жуткий страх, и убегать в поисках другой норы. Но заядлый охотник не дал ей удрать. В очередном прыжке с высоко поднятыми передними лапами он настиг её и придавил к земле раз, другой, третий, пока несчастная не перестала сопротивляться судьбе, не закорчилась в смертельных судорогах с выступившими капельками крови из уголков рта и носа. Не поверив, что всё кончено, Дарька осторожно потрогал её лапой, убедился, что мертва, и только тогда осторожно взял в зубы, прикусил пару раз и выплюнул. «Фу, какая гадость!» - читалось на грязной морде. «Вот так и в человеческой жизни», - подумал Иван Ильич, - «стараешься, добываешь, тратишься почём зря, а достигнешь и понимаешь, что старался зря, только морда в грязи».
