Санджай Гупта - Тяжелый понедельник
Глава 37
Тай шел по коридорам больницы, чувствуя себя как с тяжкого похмелья. Он не пил, но нейроны мозга отказывались работать согласованным ансамблем. Он не мог сосредоточиться ни на чем больше чем на пару минут. Что с ним стало — с хирургом, привыкшим выполнять сложнейшие операции на мозге по восемь и более часов?
Ему не давали жить муки совести: давила тяжесть смерти Квинна Макдэниела. Тай думал о мальчике все время, круглые сутки, если что-то не занимало его целиком. Он пытался избавиться от тяжести, внушая себе, что его преследует дух Квинна. Но и это не помогало. Он все время вспоминал, как Квинн смотрел на него в операционной, какое доверие было в глазах мальчика.
И еще мать Квинна. Был ужин с ней, который тоже не принес облегчения. Тай и сам не понимал, чего хотел от этой женщины, но испытывал страшное желание снова ее увидеть. Но прежде чем ступить на ту же дорожку, он хотел понять, что заставляет его снова идти по ней. Не будет ли его присутствие сыпать соль на раны матери?
И наконец, Тина. Она была другом, наперсницей. Ее поддержка позволяла ему держаться на плаву все предыдущие недели. Неизвестно, что бы с ним стало, если бы не она, если бы не свидания с ней. Эти встречи избавляли его от мыслей о Квинне хотя бы на те часы, что они были вместе.
Но под разящей красотой — Тай хорошо это чувствовал — Тина тоже прятала тоску, желание бежать, скрыться, спрятаться от этой жизни хотя бы на мгновение. И это выбивало его из колеи. Она была замужней женщиной, и их связь могла эмоционально сильно ее ранить. У нее были муж и дети.
Блуждая мыслями между этими нелегкими проблемами и не находя решения ни для одной из них, Тай поднимался по винтовой пожарной лестнице в свой кабинет в отделении нейрохирургии. Лифтом он пользовался редко. Он был настолько погружен в свои бессвязные мысли, что остановился, пытаясь понять, на каком этаже находится. До нейрохирургии было еще три этажа.
Он снова начал подниматься, когда услышал, как на площадке этажом выше хлопнула дверь, и едва не столкнулся с Тиной Риджуэй.
— Тай?! Доброе утро!
— Тина?
— Как ты себя чувствуешь? — Она стояла ступенькой выше, на площадке у аварийного выхода. В голосе ее звучала искренняя озабоченность.
— Просто удивился. Не ожидал тебя здесь встретить.
— Ты меня избегаешь?
— Нет, совсем нет. Дело не в этом, — сказал Тай. — Просто я думал, что один хожу по этой лестнице.
— Я по ней только спускаюсь, — призналась Тина.
Несколько мгновений они стояли молча. Тай заметил в Тине какую-то перемену. Жесткий взгляд плохо гармонировал с классической красотой лица.
— Тай, наше прошлое свидание было моей идеей, и я очень рада, что оно было, — тихо произнесла Тина. Голос гулко отдавался под потолком просторной лестничной площадки.
— Я тоже, но…
Тина подняла руку:
— Дай мне договорить. Твоей вины в этом нет. Мне доставляли большую радость… — она запнулась, — наши с тобой… э… особые отношения. Но этого больше не будет.
— Ты права. С моей стороны это было эгоистично — ведь ты замужем. Это плохая карма.
Тина небрежно махнула рукой, отметая всякие мысли о карме:
— Меня с некоторых пор не интересует карма. Раньше я думала, что карма поразит меня за мое постоянное везение. Я шла по жизни и ждала, что карма неизбежно меня настигнет. Потом родилась Эшли, и я поняла, что в нашей жизни может произойти всякое, но не за все в ней мы несем ответственность. Думать так — это эгоизм. — Тина говорила так, будто слова сами сыпались у нее изо рта. — У дочерей бывают церебральные параличи. Браки рушатся. Но думать, что над всем этим стоит божество с таблицей оценок… — Она усмехнулась. — Неприятности случаются…
— …и у хороших людей, — закончил Тай.
— Да, правильно. Время от времени, — продолжила Тина. — Меня больше не интересует, чего ждут от меня другие. До сих пор я делала то, что они хотели от меня. Теперь с этим покончено. Я буду жить так, чтобы гордиться своей жизнью. Теперь я буду верна только самой себе.
Тая не обрадовало выражение решимости на лице Тины. Похоже, что она действительно сделала важный выбор.
— Я могу чем-нибудь тебе помочь? — спросил он.
— Ты и так много для меня сделал. — Она наклонилась и поцеловала его в лоб, потом сделала шаг и остановилась.
— Тай, я знаю, что ты… — Она замялась, подыскивая подходящие слова. — Что ты сильно расстроился из-за мальчика, который умер у тебя на столе. Ты должен простить себя и продолжать работать. Больнице нужно твое мастерство.
Пак в окружении группы врачей стоял у постели Джордана Малхуса. Сун проигнорировал совет Хардинга Хутена отдохнуть от работы, хотя и работал теперь по четыре часа в день, а не по четырнадцать, как до операции. Тяга его к медицине была так сильна, что он не представлял себе ничегонеделанья — а именно таковым казалось ему сидение дома. Шанс блеснуть на обходе был слишком велик, чтобы его упускать. Пак любил искус медицинских загадок, а случай с этим больным был настоящей загадкой. Проще говоря, случай Малхуса был настолько интересным, что его никак нельзя было пропустить.
Пока он беседовал с врачами, больной полулежал в кровати и что-то чертил в блокноте с такой быстротой, словно за ним кто-то гнался. Те, кто стоял ближе всего к Малхусу, видели, что на белых страницах одно за другим появлялись изображения одного и того же предмета — уха. Все уши были выписаны с соблюдением всех необходимых анатомических пропорций, и в то же время каждый рисунок был абсолютно индивидуальным, не похожим на другие. Чуть поодаль стояли рядом Сидни Саксена и Билл Макманус. Издалека Сидни не могла различить, что рисует больной, и думала, что он просто нервничает, оказавшись в центре всеобщего внимания, и чертит в блокноте какие-то случайные каракули и фигурки.
— Мистер Малхус, больной пятидесяти шести лет. В анамнезе практически ничего существенного. В прошлом у него были выявлены в мозге две аневризмы, которые были успешно клипированы. Контрольные ангиограммы без особенностей.
Пак против воли вспомнил свои снимки с признаками зловещей опухоли, которая висела над ним дамокловым мечом, несмотря на то что пока все шло хорошо. Он тяжело вздохнул и продолжил:
— С точки зрения нейрохирургии мистера Малхуса можно считать здоровым. Что касается психологического статуса, то это уже совсем другая история. До операции мистер Малхус работал сварщиком на машиностроительном заводе и изготовлял узлы и агрегаты для строительных машин, круизных лайнеров и тому подобного. Я говорил с его женой, и она сказала, что он никогда не проявлял интереса к живописи.
— Я думал, что все эти художники — просто банда слабаков, — вставил слово Малхус.
Пак не обратил внимания на его слова.
— Из операционной мистер Малхус вышел охваченный манией к рисованию. Что еще интереснее, мистер Малхус рисовал исключительно уши. Он рисует их на стенах, на холсте, он рисует их сейчас.
— Мы же должны слушать голоса. Мы все должны их слушать, — буднично произнес больной, не поднимая головы от блокнота. Собравшиеся врачи сгрудились вокруг кровати. Те, кто раньше не видел, что он рисует, теперь заулыбались и принялись переглядываться друг с другом.
— Мистер Малхус очень мало спит. Иногда он забывает о еде.
— Вы говорите, как моя жена, — добавил пациент с нотками раздражения в голосе. Несколько молодых врачей продолжали улыбаться, не сразу сообразив, что Малхус и не думает шутить.
— Супруга мистера Малхуса ушла из дома.
— Счастливого ей пути, — буркнул Малхус.
— Я добавил к рассказу эту личную подробность, потому что она отражает…
Ни на кого не глядя, Малхус сказал:
— Она не понимает, что такое голоса.
— Причина, по которой я включил это упоминание в свой рассказ, заключается в том, что супруга мистера Малхуса предложила ему принимать нейротропные средства, чтобы сгладить эти симптомы, — сказал Пак. — Я проконсультировался с доктором Джонсоном из неврологического отделения, и он согласился.
Пак ухватился за спинку кровати и перевел дыхание. В последнее время он стал быстро уставать.
— Почему он до сих пор ничего не принимает? — спросила Сидни.
— Это помогло бы справиться с неврозом? — поинтересовался кто-то из врачей.
— Я уже сказал, что проконсультировался с доктором Джонсоном, и мистеру Малхусу было предложено лечение, но он отказался принимать лекарства, — ответил Пак.
— Надо слушать голоса, — еще раз наставительно произнес Малхус. — Вы что, этого не понимаете? Я должен помочь всем их услышать.
— Очень красивые уши, — сказал Макманус, кивнув в сторону блокнота, заполненного ушами. Малхус наконец оторвался от своего творчества и поднял взгляд на обступивших его врачей. Он посмотрел на Макмануса. Взгляды их встретились. Малхус одарил врача таким испепеляющим взглядом, что Макманус отшатнулся, чтобы не обжечься.
