Артур Хейли - Вечерние новости
— У меня тоже последнее время, — Партридж поморщился, — чаще, чем хотелось бы.
Они дошли до Коламбус-Серкл. Слева от них находился погруженный в темноту Центральный парк, мало кто из Нью-Йоркцев отваживался приходить сюда затемно. Прямо перед ними начиналась Западная Пятьдесят девятая улица, за ней сверкал огнями центр Манхэттена. Партридж и Джегер осторожно миновали оживленный перекресток среди безостановочного потока машин.
— В нашем деле многое изменилось у нас на глазах, — сказал Джегер. — Если повезет, возможно, увидим еще что-нибудь новенькое.
— Как по-твоему, что произойдет в будущем? Джегер ответил не сразу.
— Пойду от противного — чего, с моей точки зрения, не происходит: вопреки пессимистическим прогнозам средства массовой информации не отмирают и даже не слишком видоизменяются. Не исключено, что в первые ряды выбьется Си-эн-эн — для этого есть все предпосылки. Но важно-то другое: всюду, в каждой стране, люди жаждут новостей, причем более чем когда-либо в истории человечества.
— Это заслуга телевидения.
— Да, черт побери! Телевидение для XX века то же самое, чем для своего времени были Гутенберг и Пакстон. При всех издержках телевидения программы новостей пробуждают в людях интерес — им хочется знать больше. Вот почему преимущество остается на стороне газет, и так будет всегда.
— Сомневаюсь, однако, чтобы газеты воздавали нам должное, — вставил Партридж.
— Пусть нет, но они нас популяризируют. Дон Хевитт из Си-би-эс утверждает, что в “Нью-Йорк тайме” штатных сотрудников, которые освещают работу телевидения, в четыре раза больше, чем корреспондентов, аккредитованных в ООН. И пишут они главным образом о нас — телестанциях новостей, о людях, которые там работают, о том, чем мы живем. А если наоборот? — продолжал Джегер. — Когда-нибудь было такое, чтобы телевидение осветило важные материалы, связанные с “Таимо? Или с другими периодическими изданиями? А теперь задай себе вопрос: какое же средство массовой информации признается все-таки самым эффективным?
Партридж усмехнулся:
— Меня бросило в краску от собственной важности.
— Краски! — ухватился за слово Джегер. — Вот тебе еще одно новшество, которым мы обязаны телевидению. Сегодняшние газеты больше похожи на телеэкран — инициатором была “Ю-эс-эй тудэй”. Гарри, мы с тобой доживем до того дня, когда первая страница “Нью-Йорк тайме” станет четырехцветной. Этого потребуют читатели, и невзрачной старушке “Тайме” придется раскошелиться на цветную печать.
— Тебя сегодня распирает от патриотизма, — сказал Партридж. — Еще какие у тебя прогнозы?
— Думаю, что исчезнут еженедельные журналы. Они превратились в динозавров. Когда подписчики получают “Тайме” и “Ньюсуик”, их содержание уже успевает устареть на неделю, а то и на десять дней, а кого сегодня интересуют лежалые новости? Между прочим, насколько я знаю, рекламодатели того же мнения. Не помогут еженедельникам ни фальшивые даты на обложках, ни высокий профессионализм сотрудников. Кстати, большинство молодых ребят, работающих сегодня в “Новостях”, об этих изданиях и слыхом не слыхивали.
Они добрели до отеля “Парк-Меридиен” на Западной Пятьдесят седьмой улице, где остановился Джегер. Партридж предпочел более уютный, как ему казалось, “Интерконтинентл” на Восточной Сорок восьмой улице.
— Мы с тобой пара старых военных лошаков, Гарри, — сказал Джегер. — До завтра.
Они обменялись рукопожатием и пожелали друг другу спокойной ночи.
Улегшись в постель, Партридж приступил к чтению газет, которые купил по дороге в отель. Но скоро мелкие газетные строчки стали сливаться у него перед глазами, и он решил проглядеть газеты утром заодно со свежими, которые принесут ему с завтраком.
Но сон не шел. Слишком много всего произошло за минувшие тридцать шесть часов. Как в калейдоскопе, события, идеи, задачи перемежались мыслями о Джессике, о прошлом, о настоящем.., оживали воспоминания.
Где сейчас Джессика? Прав ли Тедди относительно радиуса в двадцать пять миль? Есть ли надежда на то, что он, Гарри Боец, как закованный в латы средневековый рыцарь, возглавив поход, освободит свою бывшую возлюбленную?
Довольно фантазировать! Отложи раздумья о Джессике и об остальных до завтра. Он попытался отключиться, передохнуть, отвлечься.
Естественно, этим отвлечением стала Джемма.., еще одна любовь всей его жизни.
Вчера во время перелета из Торонто он до мельчайших подробностей воскресил в памяти путешествие с папой: “Алиталия”, “ДС—10”.., салон для журналистов и встреча с папой.., решение Партриджа не предавать огласке реплику папы о “забитых” народах и полученная в награду роза.., зародившаяся взаимная, всепоглощающая страсть…
Он больше не гнал от себя воспоминаний о Джемме, как делал это уже много лет, а начал восстанавливать в памяти события с того момента, на котором оборвал их вчера.
Поездка папы по странам Латинской Америки и Карибского бассейна была длительной и тяжелой. Она преследовала далеко идущие цели. Маршрут включал восемь стран и сопровождался долгими, порой ночными, перелетами.
С самого начала знакомства с Джеммой Партридж стремился узнать ее ближе, но поскольку он был постоянно занят подготовкой репортажей для Си-би-эй, у него почти не оставалось времени видеться с ней во время остановок. Однако их все сильнее тянуло друг к другу, и порой во время полета, когда Джемма бывала свободна, она приходила посидеть с ним рядом. Вскоре они стали держаться за руки, а однажды она наклонилась, и они поцеловались на прощание.
Этот поцелуй еще сильнее разжег его страсть.
Они разговаривали при каждом удобном случае, и перед ним постепенно вырисовывалась ее жизнь.
Джемма, младшая из трех сестер, родилась в Тоскане, в маленьком курортном городке Валламброза, расположенном в горах, неподалеку от Флоренции. “Это не шикарный курорт для богатых, саго[24] Гарри, но там очень красиво”.
По ее словам, курорт Валламброза был мечтой итальянцев среднего достатка, которые проводили там лето. В миле оттуда находилось местечко Paradisino[25], где бывал Джон Мильтон и, как гласила легенда, там родился замысел “Потерянного рая”.
Отец Джеммы был талантливым художником и хорошо зарабатывал реставрацией картин и фресок; он часто работал во Флоренции. Мать была учительницей музыки. Искусство и музыка были неотъемлемой частью семейной жизни и навсегда вошли в жизнь Джеммы.
Она начала работать на линиях “Алиталии” три года назад.
— Мне хотелось повидать мир. И это был единственный доступный способ.
— Ну и много ты видела? — спросил Партридж.
— Кое-что. Меньше, чем хотелось бы, и мне уже порядком надоело быть cameriera del delo[26].
Он рассмеялся.
— Ты гораздо больше, чем небесная официантка. К тому же ты, наверное, познакомилась со многими людьми. — И, почувствовав укол ревности, добавил:
— Со многими мужчинами?
Джемма пожала плечами:
— С большинством из них я бы не хотела встретиться снова за пределами самолета.
— А с меньшинством?
Она улыбнулась своей прелестной, светозарной улыбкой — только она умела так улыбаться.
— Никто мне не нравился так, как ты.
Она сказала это так просто, что Партридж, профессиональный скептик, усомнился: не слишком ли он наивен и глуп, чтобы в это поверить. Но тут же подумал: “А почему бы, собственно, и нет, ведь я испытываю по отношению к ней то же самое — ни одна женщина после Джессики не производила на меня такого впечатления, как Джемма”.
Обоим казалось, что время летит слишком быстро.
Поездка близилась к концу. По ее завершении их пути, вероятнее всего, разойдутся, и они никогда больше не увидятся.
Наверное, это ощущение уносящегося времени толкнуло ее на то, что в одну незабываемую ночь, когда самолет погрузился в полумрак и почти все пассажиры уснули, Джемма скользнула к нему под одеяло, и они любили друг друга. Как ни странно, на трех узких креслах туристического салона им было удивительно хорошо, и он всегда вспоминал об этих минутах, как о самых прекрасных в жизни.
Сразу после этого неожиданно для себя, а может, вспомнив о том, что он потерял Джессику из-за своей нерешительности, Партридж прошептал:
— Джемма, выйдешь за меня замуж?
— О, amor mio[27], — шепнула она в ответ, — конечно. Они должны были приземлиться в Панаме. Партридж вполголоса задавал вопросы и строил планы, Джемма, тихонько и озорно посмеиваясь в полутьме, со всем соглашалась.
Днем они приземлились в Панамском аэропорту Токумен. Самолет “Алиталии” “ДС—10” вырулил по посадочной полосе. Папа сошел по трапу и, как истинный актер, которым он когда-то и был, изящным движением поцеловал землю перед множеством жужжащих телекамер. После чего начались обычные формальности.
Партридж заранее попросил своего выпускающего и съемочную группу в течение нескольких часов снимать визит папы без него. Он присоединится к ним позже, сделает комментарии и поможет смонтировать репортаж для очередного выпуска “Вечерних новостей”. Здесь разница во времени с Нью-Йорком составляла всего один час, так что они все успеют.
