Эльмира Нетесова - Клевые
— Послушай, Антошка, угомонись, здесь Москва — не Одесса! Зачем тебе приключенья на свою голову искать? И так покою от тебя нет! Мать плачет из-за тебя! Со школы прогнали. Из интерната вышибли. Хочешь, чтобы и отсюда тебе под зад коленом дали? Живи тихо.
— А что я сделал? Хотел познакомиться с соседками. Поговорить с ними решил!
— Тебе с ними говорить не о чем! — осекла Тонька строго.
— Ты займись с Алешкой! Уложи его. С этим я сам поговорю!
— сел на стул, вскрикнув от боли, и предложил Антону стул напротив. — Ты уже общался с девчонками? — спросил строго. И добавил, уточнив: — Жил с ними?
— Мои кореша уже по нескольку краль имели. Хотя и моложе, кто на год, кто на два…
— Меня твои кенты не щекочут. У них свои отцы имеются. А о тебе — мать просила! Секи, ей я отказать не мог. Потому что баба без дитя, что кент без навара, дышать не может. Меня тоже мать родила. Знаю, как ей приходилось. Почему свою не жалеешь? Иль вместо сердца кусок льда внутри застрял?
— Мать — мой первый кореш. Она меня понимает. И не запрещает любить краль!
— Любить? Не рановато ли тебя приперло? Не боишься растерять себя на похоти, когда, встретив свою, уже не увидишь, не поймешь, ни на что не будешь способен?
— Это я?! В Одессе даже покойный дед выскочит из гроба, если к нему смазливая краля подвалит! Я чем хуже всех? — искренне удивился Антошка.
— Подрасти, повзрослей! Не торопись в грязи вываляться! Это от тебя не уйдет. Не повторяй дураков! Потом умнеем все. Но запоздало, когда уж ничего не выправить и не вернуть. За все невинные или невольные ошибки дорогую цену платим. Слишком высокую для короткой жизни. Хорошо, когда хоть ее, единственную, удается удержать. Не всем везет. Случается, выживая, жалеют, что не сдохли, а умирая, что дурацки жили. И вспомнить, кроме ошибок, нечего. Берегись их, кентыш. Они — начало большой глупости. О них потом пожалеешь, если повезет успеть.
— Дядь, про что ты говоришь? Я вот закончу здесь школу, вернусь в Одессу, пойду работать в море, на пароход. Может пархатые возьмут. Стану за границу ходить. А когда буду возвращаться в Одессу, на берегу меня краля будет ждать. Как всех! Иначе скучно! Да и не бывает одессита без красотки. Если не заимею, со мной никто здороваться не будет. А известная бандерша — Франция выльет на меня помои и назовет кастратом или жлобом.
— Но до этого тебе надо выучиться! А значит, повзрослеть!
— Да юнгой меня хоть теперь возьмут. Я все лето на сухогрузах работал. Но мать не оставила. Боялась, что пропаду один. Только зря беспокоилась. В Одессе никто не пропадает. Только задерживаются… Не хотел я в Москву. Не нравится мне здесь. Вот кончится учебный год, сбегу обратно, к себе домой, в Одессу! — мечтал Антон.
— Человеком везде стать можно. Это не от города…
— Говном тоже… Но там я знаю всех. И меня… Там за девчонок не ругают.
— Да не за них! Они — чёрт с ними! Им уже терять нечего. А тебя, как мужика, жаль. На дешевок клюнул. Разменялся на пятаки. Они и того не стоят.
— Во, загнул! Выходит, мне жениться надо? Нет! В Одессе с этим не торопятся.
— Послушай, кентыш! Уламывать тебя не буду! Одно точно, не
клевал жареный твою задницу, она и не болит. А когда клюнет, будет поздно! Усек? Короче! Покуда в моем доме канаешь, по сучкам не бегать. Когда слиняешь в Одессу — воля твоя! Я тебе не стремач! Но дом не позорь, не рискуй собой и другими! Накрою с какой-нибудь потаскухой, вышибу из дома. Понял? То-то!
— Одесса не пропадет нигде! — парировал Антошка, вставая со стула.
— Послушай, кентыш! Я только сегодня вернулся домой! Я не был здесь восемь лет. Я — мужик, но сегодня еле жив оттого, что чуть не сдох в шахте под обвалом, а оттого, что увидел, до чего довел мать. Выходит, я невольно все эти годы убивал ее своими руками… А теперь мне самому дышать неохота! Хотя восемь лет назад жил, как ты сейчас. Кокотка, водка, лодка. Потом начал терять. Вначале — друзей. Не горевал! Одни ушли, другие найдутся. После
— ушла любовь. И тоже не тужил. Думал, другую полюблю. Но второй матери Бог не подарит. Она совсем ослабла и постарела. В том я виноват. Не приведись тебе понять такое. Прозренье придет ко всем. Остановись, зелень, покуда плесенью не стал.
— Ты был в тюряге? — с восторгом глянул Антон на Егора. Тот кивнул, угнул голову, хотел прервать разговор, но пацан спросил, затаив дыхание: — Ты был вором?
— Да, кентыш! Был. Считался удачливым в делах. Да всякое везенье не бесконечно. Попутали и меня. Не одного, конечно. Всех сгребли в деле. И накрылся я!..
Антон, собравшийся уходить, вмиг вернулся. Сел на палас у ног Егора, приготовился слушать. Но тот скривился от боли. Встал. И, глянув на Антона с усмешкой, сказал вздохнув:
— Завтра потрехаем, кентыш. Если доживу. А теперь примориться пора.
— Можно мне в вашей комнате спать? — попросил пацан.
— Не можно. Кенты трехали — ору во сне, как шибанутый. Не выдержишь, струхнешь, зеленый покуда. Иди к матери. Завтра увидимся, если кокотки тебя не сопрут, — хохотнул коротко.
Он лег в постель. Долго не мог уснуть, взбудораженный услышанным. А когда сон сжалился, увидел зону. И другую встречу там, в холодном, сыром бараке восемь лет назад.
— Эй! Кенты! Свежак возник! Вали сюда все! — позвал бугор барака мужиков, те не промедлили.
— С воли или с другой зоны?
— За что влип?
— Ботаешь, фартовый? — прищурился бугор и, протянув громадную ладонь, потребовал: — Дай ксиву?
Егор не понял, чего хочет мужик, и ответил, что никакой ксивы у него нет. Бугор рассвирепел:
— Ты что темнишь, падла?! Какой же фартовый возникает в
зону без охранной грамоты своего пахана?
— Я сам пахан! — ответил Егор, поняв, что попал в барак махровых воров.
— Пахан? Тогда вякни, что за "малина" была у тебя? Где фарто- вали и сколько кентов имел? Какую ходку тянешь? Где и с кем до этой канал? Кто и где в закон принял? Кого из фартовых знаешь, кто за тебя может поручиться?
— Меня первый раз накрыли. Вместе с моими. Мы трое… Всех менты достали. В деле взяли!
— Чего? Первая ходка? И ты себя к фартовым клеишь? — темнел с лица бугор. — Кто в закон принял?
— Сами себя! — выпалил Егор.
И в ту же секунду бугор схватил его за грудки, поднял в воздух, как пушинку.
— Козел! Пидер вонючий! Чтоб не попадался меж катушек! — размахнулся, швырнул.
Егор спиною открыл двери, шлепнулся на бетон. Фартовые долго хохотали, глядя, как беспомощно встает человек, кряхтя потирает ушибленные места.
— И эта вошь втиралась в нашу хазу! Хиляй, покуда тыкву с резьбы не свернули! — потребовал бугор и повернулся спиной к Егору.
Тот губу закусил, чтобы не стонать от боли.
Уже на следующий день он встретил их в шахте. Егора определили в забой. Фартовые работали на погрузке угля. И, заметив Егора, ухмылялись.
Тот целый день мучился с отбойным молотком, пока его освоил, приноровился, приловчился к нему. А уже через пару дней остервенело заваливал углем бригаду фартовых. Те не успевали перекурить, сбегать по нужде, работали, не разгибаясь, задыхаясь в угольной пыли. Не то майки, брезентовки от пота стали коробом. Ни лиц, ни глаз не различить. Чернее негров стали люди. Егор решил их измотать. И фартовые шли со смены, едва передвигая ноги.
На пятый день их терпенье лопнуло и, зайдя сбоку, бугор процедил сквозь зубы:
— Размажу, как клопа на стене! В сознательные заделался, хорек! Иль в суки выбиваешься? Лижешь жопу начальнику? Гляди! До конца смены не додышишь!
— Валяй отсюда! У меня свой бригадир. Не жопу лижу! Зачеты зарабатываю. На волю надо шустрей! — ответил, заметив недобрые огни в глазах бугра.
— Шустро лишь откидываются! Секи про то, свежак! — предупредил глухо.
Продолжить разговор не дала охрана. А после работы, подкараулив Егора у барака, фартовые взяли его на сапоги и кулаки. С неделю отхаркивался кровью, а когда пришел в себя, рассказал бугру шпановского барака, как отвалтузили его фартовые и за что. Тот кулаки сдавил, позвал своих мужиков, поговорил с ними. И на другое утро шпана взялась за дело. Вымотала фартовых до изнеможения. А после смены загнала законников в узкий штрек, там измолотили воров до того, что те еле выбрались наверх. На следующий день повторили то же самое. Егор ликовал, за него отомстили. Но рано радовался. Фартовые стали всюду пасти его. Это Егор почувствовал вскоре. Он старался всюду держаться шпановской бригады. Но… Зона есть зона. Его приловили у кассы, где получал деньги. Едва сделал шаг в сторону, оказался в плотном кольце законников. Острия ножей уперлись в бока, в горло.
— Отдай, не то потеряешь! — услышал над ухом.
Чьи-то руки уже полезли в карман спецовки. Егор взял на кен- тель щипача. И тут же почувствовал длину лезвия в боку. Увидел прищуренный взгляд фартового бугра, хотел поддеть, но рухнул на пол.
