Людмила Петрушевская - Черная бабочка (сборник)
— Ну всё, ну всё, я пошутил, идем, детка. Кто ж тебя знал, что ты такая. Тебе сколько лет-то? А. И что, у тебя никого еще не было?
— Простите, — захлопала глазками Соня, своими большими глазками с пушистыми ресничками.
Затем у них состоялось интервью, и старик пригласил Соню прийти еще назавтра, чтобы дать ей дополнительный материал. Больше он ее в этот день не трогал.
Вторично Соня уже не могла быть такой же красоткой, ресницы она отлепила и на следующий день чувствовала себя как-то неуверенно, но старику было все равно, он загорелся.
Он, видимо, даже не очень различал, при макияже девушка или ненакрашенная. Ему нужно было другое. Он дал ей выпить водочки (со свиданьицем, пей, пей) и накинулся на нее, когда увидел, что дева разомлела. Опыт, конечно, у него был огромный, Соня вспотела от страха, когда дедовы руки ловко стали расстегивать молнию и его пальцы полезли в туда, куда никто еще не проникал.
«Что не надо, что не надо», бормотал он сквозь слюну.
Большего стыда она в своей жизни не знала и, обесчещенная, покорилась судьбе, как многие взятые с наскоку женщины.
Очнувшись, дедушка понесся в ванную за губкой и стал затирать на диване следы крови, приговаривая «что ж ты мне новый-то испортила». Соня быстро оделась и кинулась к выходу, опозоренная и оскорбленная.
Дед настиг ее на лестнице и повел обратно, приговаривая «Ну что ты, ну что ты, жена моя, женушка».
Он был не только счастлив, но и горд, тронут, он впервые, видимо, познал настоящую девушку, и теперь, как стоеросовый пригородный мужик, хотел ее в полную собственность.
И она его полюбила. Она ему отдалась полностью. Она страстно и бескорыстно привязалась к своему первому мужчине.
Дед ее больше никуда не отпустил.
Дальше было то, что его жену уже должны были выписать из психбольницы, бедную истеричку с бессонницей в анамнезе, которая, не дождавшись мужа, не дозвонившись ему, приехала на такси домой, а там, в его рабочем кабинете, она увидела голые стены. То, чего она всю жизнь боялась, из-за чего не спала и устраивала скандалы, свершилось. Муж ее покинул.
Следующие несколько дней ушли на то, чтобы узнать его новый телефон. Наконец она дозвонилась и, усмехнувшись, на сей раз спокойно сказала:
— Если ты не вернешься сегодня к шести часам, в семь меня уже не будет на свете.
Разумеется, муж бросил трубку.
После чего, обозленный и испуганный, он позвонил сестре своей супруги и предупредил ее, что надо приехать в половину шестого! А то будет беда! И ты знаешь, о чем я говорю.
Правда, потом эта сестра заявила в милиции, что он сказал не в половину шестого, а в половину восьмого! И она приехала специально в семь! Но было уже поздно!
— Ну опоздала, ну она всегда опаздывает, нечего на меня валить, — бормотал вдовец.
Он и на похороны не пришел, так был обозлен этой клеветой. Еще и родня этой истерички устроила бы тоже истерику…
Он поменял свою опозоренную, испачканную суицидом квартиру на хороший двухэтажный дом в Подмосковье, недалеко от электрички, плюс на однокомнатную квартиру на верхнем этаже для ночевки в Москве.
Т.е. это была холостяцкая квартирка для известных дел.
Ну и — вернемся к началу — Соня привезла на такси свою подругу Татьяну именно на дачу.
Татьяна была необременительной, все время молчала, на просьбы откликалась, сидела с ребенком, когда Соня уезжала в Москву с мужем в театр или в гости, без особого приглашения воцарилась на кухне, варила и жарила как умела, да и Соня была средней поварихой — притом Соня была все время в хлопотах, то укладывала младенца, то сама спала, то кормила.
И тут ребеночек серьезно заболел. Мать уехала с ним в карете скорой помощи в больницу да так там и осталась на месяц.
Перед ее возвращением старик не удержался и ночью пришел к Татьяне. Та невозмутимо дала ему то что ему было надо, оральный секс. Мужик был в состоянии опупения, женщина с высшим образованием обслужила его как грязная проститутка — тут надо добавить, что Татьяна не слишком была чистоплотна, и специфический женский аромат вскружил голову писателя. Он погрузился в грязь, в порок, в запахи публичного дома!
Соня вернулась на дачу изможденная, слабенькая, со слабеньким ребенком, которого она спасла от гибели, выдернула из лап смерти. Она неотлучно при нем находилась, не веря себе, что все опасности позади, и спала тоже в детской.
Татьяна же вела дом, а ночью к ней приходил писатель. И она со свойственным ей презрением подставлялась, молча делала свое дело, давала старику то, что он с ухмылкой называл «юношеской добавкой».
Соня спала как убитая (с перерывами на детский плач) и была благодарна Татьяне за помощь. Дарила ей подарки, а то и деньги. Так это бы и шло годами, но Татьяна умудрилась забеременеть. И это при том, что старик никогда не спускал в нее свою драгоценную сперму, все заканчивалось в глубокой глотке Татьяны — губы у нее были как экскаваторный ковш, сильные и ухватистые.
— Ну, может по пьяни залудил, не удержал, — сказал писатель сам себе, когда узнал эту новость.
Через полгода Татьяна уже ходила со скромным животиком — при ее росте он был даже не сильно заметен.
На кухне состоялся разговор.
Соня, улыбаясь, кивнула на туловище стоящей рядом Татьяны и спросила, какой срок. Та ответила. Так же улыбаясь, ничего не подозревая, ничего не предощущая, бедная Соня спросила, а кто автор.
— Автор? — Татьяна даже не споткнулась в ответе, — автор твой муж.
— Гена?
— А кто же еще-то.
Соня так и осталась стоять как пригвожденная к позорному столбу, а потом, зажав рот рукой, она кинулась вон, в детскую.
Писатель Геннадий тем временем пребывал в своем амплуа, в кабинете на втором этаже, обычно он играл там в компьютерную стрелялку, запершись под предлогом срочного перевода. А может быть, он просто спал.
Ну и произошло то что произошло, Соня вызвала такси, наспех собрала свои и детские вещички, споткнулась на пороге и покинула сексодром мужа навсегда.
А вот Татьяна осталась жить на своем месте как ни в чем не бывало. На утренний вопрос Гены, где Соня и где Ника, она чистосердечно ответила «Не знаю». Но это прозвучало настолько весомо, что писатель тут же все понял. «Она что же, догадалась?» — спросил он. «Откуда я знаю», — был немногословный, через длиннейшую паузу, ответ.
То есть тягостная ситуация, мучившая Толю (две жены — два ребенка), разрешилась. Никакой борьбы не последовало. Никакого раздела дачи супруга не потребовала, замолкла как умерла. Она и умерла довольно быстро, лет через десять, от рака.
А у Татьяны как раз в те поры родился третий ребенок. Первой девочке было уже девять с гаком лет, затем шел второй, мальчик семи лет, а вот третий оказался умственно отсталым. Да и те первые двое тоже были не слишком продвинутые, какие-то отягощения имелись, известные диагнозы «энцефалопатия» и «дебилизм» уже были выведены в амбулаторной карте.
Возраст отца был тут ни при чем. Татьяна пила и курила не прерываясь на беременности, причем курила она только травку, а пила одну водку, такая приверженность.
Тут надо добавить, что Татьяна не могла и не желала ущемлять себя в чем бы то ни было, она вставала когда вставалось, дети голодные, муж голодный, и он-то в конце концов всегда делал одно и то же, омлет с сыром и колбасой, народец налетал и пожирал, а народишко бегал грязный с улицы в дом и обратно, в резиновых сапогах, и так и внедрялся в кухню схватить кусок — и долой на улицу к друзьям. Двери в дом не закрывались и для взрослых, богема перла с электрички, бутылки-конопля-маковые головки-группенсекс, веселые дни и окаянные ночки, жизнь без утра, с пяти вечера потому что. В школу девочку пока что не отдавали из-за диагноза, думали сунуть ее в девять лет в обычный класс, вдруг да удастся научить ее хоть чему-то.
Гена строчил сценарии сериалов, надо было кормить семью, он понимал, что вся надежда только на него, но где открытый дом — там и друзья с подругами, там и заказы и договоры, старик был старый сатир, остроумный и непристойный, смех, шутки, лапанье, поцелуи, бабенки липли к нему, а именно в руках женщин были вожжи от России. Русь, Русь, а куда ты мчишься? За деньгами.
Притом, надо отметить, что Гена всерьез уважал и любил Татьяну, уважал ее молчание и ее спокойствие, она ведь не отчаивалась, что дети отсталые и инвалидики, она никогда не высказывала никаких сомнений в их нормальности.
Татьяна была женщиной самодостаточной во всех смыслах, в том числе никогда не лезла к супругу со своими женскими потребностями: как скала, как скала, умилялись подруги.
В доме шла круговерть, кто-то загонял в душ детей, кто-то варил картошку, и иногда кому-то приходило в голову, что детей все же надо отдавать в специализированную школу в Москву.
Как возить, на машине, а кто поведет, если Гена пьяный всегда, да и анализы надо сдавать, все стирать с детей и гладить, в школу не выпустишь как на улицу, во всем дырявом. И кто это будет делать.
