Анна Гавальда - 35 кило надежды
— Я бросаю, — сказал он. — Не ради своего здоровья, сам понимаешь, токмо ради моей зануды жены…
Я улыбнулся.
Потом дед попросил меня помочь ему привинтить петли к дверцам; и вот тогда-то, когда у меня наконец были заняты руки и голова, он заговорил со мной, мягко так, ласково:
— Грегуар?
— Да.
— Тебя, я слышал, в пансион отправляют?
— …
— Тебе не хочется?
— …
Я молчал. Не хотел распускать нюни, как в тот раз, не маленький уже.
Он забрал из моих рук створку, которую я держал, отложил ее в сторонку и взял меня за подбородок, чтобы я посмотрел на него.
— Послушай меня, Тотоша, послушай хорошенько. Я ведь знаю больше, чем ты думаешь. Я знаю, как ты ненавидишь школу, и, что творится у тебя дома, тоже знаю. То есть не то чтобы знаю, но догадываюсь. Я имею в виду твоих родителей… Представляю, каково тебе приходится…
Я кусал губы.
— Грегуар, поверь, я хочу тебе добра, это ведь была моя идея с пансионом, это я заронил ее в голову твоей мамы… Не смотри на меня так. Для тебя же будет лучше на время уехать, развеяться, увидеть что-то новое. А то родители тебе совсем дышать не дают. Ты их единственный сын, все, что у них в жизни есть, свет в окошке. Они сами не понимают, как сильно тебе вредят тем, что слишком многого от тебя ждут. Нет, не понимают. И думаю, все еще сложнее… Им бы сначала собственные проблемы решить, прежде чем на тебя набрасываться. Я… Ох, нет, Грегуар, вот этого не надо! Не надо, малыш, я не хотел тебя огорчать, я только хотел, чтобы ты… Да что же это такое, черт возьми! Я даже не могу посадить тебя на колени, такого большого! Постой, убери-ка руки, давай я сам сяду к тебе на колени… Ну не надо, не плачь. А то я сам заплачу…
— Я не плачу, дедушка, это просто вода выливается…
— Ах ты, мой малыш, мой большой малыш… Ну все, все. Успокойся, давай успокоимся. Надо закончить этот шкафчик для Жозефа, мы же хотим отведать деликатесов… На, держи отвертку.
Я высморкался в рукав.
А потом, после долгого молчания, когда я уже привинчивал вторую дверцу, дед добавил:
— И вот еще что, последнее, больше я с тобой об этом говорить не буду. Это очень важно, что я хочу тебе сказать,… Я хочу тебе сказать, что цапаются-то твои родители не из-за тебя, нет. Дело в них самих и только в них. Ты не виноват, ты тут ни при чем, слышишь? Совершенно ни при чем. Скажу тебе больше: даже будь ты круглым отличником и первым учеником в классе, они все равно бы цапались. Им только пришлось бы найти другой повод, вот и все.
Я ничего не ответил. Взял кисточку и нанес первый слой лака на Жозефов шкафчик.
Когда я пришел домой, родители сидели, обложившись проспектами, и что-то подсчитывали на машинке. Если бы в жизни было как в комиксах, я увидел бы над их головами клубы черного дыма. Я выдавил из себя «Здрасьте» и хотел прошмыгнуть в свою комнату, но меня остановили:
— Грегуар, поди сюда.
По голосу я понял, что отец не расположен шутить.
— Сядь.
Я сел, думая, под каким соусом меня на этот раз будут есть…
— Как ты знаешь, мы с мамой решили отправить тебя в пансион.
Я опустил глаза. В голове мелькнуло: «В кои-то веки вы хоть в чем-то согласны! Наконец-то. Жаль только, что в этом, могли бы придумать что-нибудь получше…»
— Я понимаю, тебя эта идея не вдохновляет, но вопрос не обсуждается. Мы зашли в тупик. Ты бьешь баклуши, тебя исключили из школы, тебя никуда не принимают, а муниципальный коллеж — не вариант. Выбирать не приходится… Но ты вряд ли знаешь, как дорого это стоит. Ты должен понимать, что нам придется напрячься ради тебя, очень сильно напрячься…
Я усмехнулся про себя: «О что вы… не стоит! Вот спасибо-то! Спасибо, Ваша щедрость. Вы так добры. Позвольте, Ваша щедрость, припасть к вашим ногам!»
А отец продолжал:
— Ты не хочешь узнать, где будешь учиться?
— …
— Тебе все равно?
— Нет.
— Так вот, представь себе, мы сами пока не знаем. Задачка, скажу я тебе, впору голову сломать. Мама полдня просидела на телефоне — и все без толку. Нужно найти такую школу, куда тебя согласились бы принять посреди учебного года, и…
— Я вот здесь хочу учиться, — перебил я отца.
— Где это «вот здесь»?
Я пододвинул ему буклетик, тот, где на фотке ученики работали за верстаком. Мама надела очки:
— Где это? Тридцать километров к северу от Баланса… Технический лицей Граншан… Но нам-то нужен коллеж…
— Коллеж при нем тоже есть.
— Откуда ты знаешь? — удивился отец.
— Я туда звонил.
— Ты?!
— Ну да, я.
— Когда?
— Еще перед каникулами.
— Ты?! Ты туда звонил? Зачем?
— Так просто… хотел узнать.
— И что?
— Ничего.
— Почему же ты нам не сказал?
— Потому что все равно ничего не получится.
— Почему это не получится?
— Потому что они принимают по успеваемости, а какая у меня успеваемость? Моим табелем только что печку топить…
Родители молчали. Папа изучал программу лицея Граншан, а мама вздыхала.
На следующий день я пошел в школу, как обычно, и через день тоже, и через два.
Теперь я понимал, что значит «перегореть». Именно это со мной произошло. Я перегорел. Что-то во мне погасло, и все стало безразлично.
Я ничего не делал. Ни о чем не думал. Ничего не хотел. Ни-че-го. Я сгреб все свои «Лего» в картонную коробку и отдал их Габриэлю, двоюродному братишке. Дома я только и делал, что смотрел телевизор. Километры и километры клипов. Я часами лежал на кровати. Ничего не мастерил. Мои руки висели плетьми по обе стороны от тощего туловища. Иногда мне казалось, что они мертвые. Переключать каналы да открывать бутылки — разве что на это они еще годились.
Я сам себе опротивел, я превращался в идиота. Мама права: еще немного, и я начну жевать за обедом сено.
Даже к деду с бабушкой мне не хотелось. Они хорошие, но ничего не понимают.
Старые слишком. II потом, где деду просечь мои проблемы? Он-то всегда был отличником. Проблемы — он даже не знает, что это такое. О родителях я вообще молчу. Они даже не разговаривали друг с другом. Зомби да и только.
Меня так и подмывало встряхнуть их хорошенько, авось вытрясу… Что? Не знаю.
Слово, улыбку, жест? Что-нибудь.
Я валялся, уставясь в телевизор, как вдруг зазвонил телефон.
— Что это ты, Тотоша, забыл меня?
— Э-э… Я, наверно, не приду сегодня, что-то не хочется…
— Как так? А Жозеф? Ты обещал, что поможешь мне отвезти ему шкафчик!
Упс! Совсем из головы вылетело.
— Я сейчас, уже иду. Извини!
— Нет проблем, Тотоша, нет проблем. Шкафчик никуда не убежит.
Жозеф в благодарность угостил нас по-королевски. Я съел бифштекс по-татарски величиной с Везувий и к нему целую гору всякой вкуснятины: там были каперсы, лук, травки, красный перец… Умм… Дед Леон поглядывал на меня и улыбался:
— Одно удовольствие на тебя смотреть, Тотоша. Скажи спасибо своему старому деду, что он время от времени тебя эксплуатирует: хоть наешься до отвала.
— А ты? Почему ты ничего не ешь?
— Я-то?… Да я, знаешь, не успел проголодаться… Твоя бабушка меня обкормила за завтраком…
Я знал, что он врет.
А потом нам показали кухню. Я обалдел, увидев, какие там кастрюли и сковородки — огромные! И здоровенные половники, и деревянные ложки, больше похожие на катапульты, и десятки ножей, разложенных по ранжиру, остро-преостро наточенных.
Жозеф подозвал нас:
— Познакомьтесь-ка! Это Тити! Наш новенький… Славный мальчуган. Уж я его вышколю, а потом, через годик-другой, эти мишленовские олухи набегут сюда как мухи на мед, это я вам говорю! Ты что не здороваешься, Тити?
— Здрасьте.
Он чистил картошку — наверно, миллион килограммов. Вид у него был довольный.
Ног не видно под горой очисток. Я смотрел на него и думал: «Шестнадцать лет… Ему-то наверняка уже исполнилось…»
Высаживая меня у дома, дед Леон еще раз повторил:
— Ну так сделаешь, как договорились?
— Угу.
— Наплюй на ошибки, на стиль, на свой безобразный почерк — на все наплюй. Просто что на душе, то и напиши, ладно?
— Угу…
Я сел за письмо в тот же вечер. Хоть он и говорил «наплюй», я все-таки порвал одиннадцать черновиков. А письмо-то получилось совсем короткое…
Вот оно, я переписал его для вас.
«Уважаемый директор школы Граншан!
Я очень хотел бы учиться в Вашей школе, но знаю, что это невозможно, потому что у меня очень плохая успеваемость.
Я видел в рекламе Вашей школы, что у Вас есть слесарные и столярные мастерские, кабинет информатики, теплицы и все такое.
Я думаю, что отметки — не самое главное в жизни. По-моему, важнее знать, чего ты в жизни хочешь.
Мне хочется учиться у Вас, потому что в Граншане мне будет лучше всего, — так я думаю. Я не очень упитанный, во мне 35 кило надежды.
