Всеволод Фабричный - Муравьиный лев

Оказывается, у нас митинг! Начальник уже собрал всех сонных лентяев в своем офисе и ждут только меня! Я почти вприпрыжку бегу в столовую, чтобы положить в свой ящик–локер одежду и, пользуясь тем, что все в офисе и в столовой никого нет — быстро проверить карманы куртки одного из начальников примыкающего к нам склада елочных игрушек (столовая одна на всех, но время трапез у всех разное — они жрут позже нас). На его ящике нет замка. Я приметил это давно и сейчас подходящий случай. Я открываю дверцу и моментально лезу в карманы куртки. Я не смотрю на нее — я смотрю на пол коридора. Если на полу покажется тень — значит, кто–то идет в столовую. Меня уже несколько раз спасали тени. Часто люди просто идут в туалет, который почти примыкает к столовой. От туалета всегда исходит сильнейший запах мочи, который проникает всюду и забивает ароматы даже самых зловонных индусских кушаний (на складе инструментов каждый второй — или индус, или пакистанец, включая начальника). Но мне нельзя рисковать. Если покажется тень — я должен все моментально бросить и перескочить к своему ящику. У проклятого начальника ничего нет! Только ключи от машины, жевательная резинка, зажигалка, сигареты (все наощупь) и двухдолларовая монета, которую я не беру, потому что это слишком мелкая добыча. Ради нее не стоит и мараться. На два доллара я не куплю и банки пива (она стоит два пятьдесят), а ничего другого мне не надо. Да — я вор, но я ворую у людей только тогда, когда у меня нет своих денег на алкоголь. Я предпочитаю грабить людей богаче меня, но скажу честно — если мне припрет — я возьму у кого угодно. Даже лично у вас. И вы не посмеете мне об этом сказать, потому что у вас не будет существенных доказательств. Я не беру ничего только у «избранных» людей. А их немного…

Я оправляю карманы и аккуратно закрываю ящик. Нет. Сегодня не судьба. У меня резко падает настроение. Я становлюсь меньше. Футболка натягивается — это растет горб. Или это известняковый панцирь, куда я спрячусь и потом буду ворчать и жаловаться из сухой глубины. На секунду я совсем не хочу жить. Это потому что по моим подсчетам в бутылке под деревьями осталось не больше стакана шерри. Это несерьезно. Даже для первого перерыва это мало, а ведь есть еще и обед и последний перерыв. Да и в промежутке скорее всего захочется пробежаться туда и глотнуть разок другой. Надо что–то предпринимать, но сейчас у меня нет времени — мне надо бежать на митинг.

Как я уже говорил — все в сборе. Начальник бросает на меня недовольный взгляд и начинает свою речь. Повестка дня такова: мы — ленивые ублюдки, которые делают все, чтобы уклониться от работы. Мы день–деньской протираем штаны, болтая друг с другом. Мы двести раз в день ходим в туалет и сидим там по два часа. А зарплата идет.

— Наша компания не такая, как некоторые! Мы согласны платить вам немного больше, чем остальным, и поэтому ожидаем высочайшей производительности труда. (тут начальник начинает слегка заикаться и булькать горлом).

— Вы думаете, я ничего не вижу? Я вижу все. Из своего офиса я постоянно наблюдаю за вами. Каждый раз, когда вы ходите в туалет, я замечаю это и считаю минуты. И этих минут черт знает сколько! Я понимаю, что человеку иногда бывает необходимо сходить в туалет, также бывают и различные болезни, которые требуют частого посещения туалета…это я тоже знаю. Но есть пределы! С этого дня все будет по другому! Вы слышите меня? Все будет по другому! (теперь он не только заикается, но и багровеет лицом)

— Когда вы приходите на работу — вы пробиваете время на своей индивидуальной карточке. Вы делаете это в обед и на каждом перерыве. Мы думали, что этого будет достаточно, чтобы следить за посещением и опозданиями. Но увы! Этого не достаточно. Расхлябанность и пренебрежительное отношение некоторых людей к работе достигли такой степени, что мы вынуждены установить новое правило: отныне вы будете пробивать свои карточки при каждом посещении туалета. Слышите? Каждый раз! Когда вы идете туда — вы пробиваете карточку. Когда вы возвращаетесь — вы делаете это снова. Таким образом, когда придет время зарплаты — с вас вычтут до минуты. Мне неприятно устанавливать такое правило, но ничего не поделаешь. Кроме того — если опоздания с перерывов будет продолжаться — мы вообще вас их лишим! Многие компании устранили перерывы, но мы пока что оставили их вам исключительно из доброты. Смотрите! Дорожите тем, что у вас есть, а то неровен час — отнимут! Помните, что я начальник и со мной шутки плохи…..

Тут я перестаю слушать. Такая лекция будет продолжаться не менее сорока пяти минут. Я уже знаю. Подумать только — некоторые идиоты работают тут уже по пять–шесть лет. Как они могут все это выносить? В городе сотни складов и встречаются более менее вменяемые начальники. Уйдите! Увольтесь. Поступите на новый завод или склад или в новую мастерскую..! Это не так уж сложно — за двенадцать лет я сменил десятки работ. Зачем вариться в этой ядреной смоле годами? Каждый день проведенный на нашем складе инструментов — это двухсотмиллиметровый гвоздь в голову. Ко мне начальник еще сравнительно неплохо относится: сказывается мое умение создавать впечатление полной пассивности и послушания (но без лести!). Но есть люди, которым он не дает никакого житья. Он пьет их соки каждую минуту. Сосет, вгрызается, чмокает мозговым веществом. Я вижу. Я прислушиваюсь. И…каждый день удивляюсь. Не могу перестать поражаться количеству говна, которое люди позволяют ежедневно лить себе на голову. Я знаю — когда–нибудь я буду сломлен и стану такими же как они. Это придет с возрастом. И я надеюсь, что со мной до этого времени случится что–то фатальное.

Митинг продолжается. Начальник по–моему пошел по второму кругу — я неясно слышу такие слова как «туалет, карточка, лояльность, послушание…» Его не остановить…

Впадаю в приятный, пьяноватый полусон и вспоминаю, как несколько лет назад мы с родителями выехали в семейное путешествие в горы. Ради культурного проведения времени и свежего воздуха. Моя мать дала более жесткую и…правильную причину нашей поездки — «там же просторы и нет никаких сволочей». Вообще такие «семейные» путешествия случаются у нас почти каждую неделю. Просто я вспомнил конкретно это.

Мы оставили нашу машину почти что у подножья горы — на площадке, усыпанной гравием. Поднялись вверх по тропинке — к горному водопаду. Затем спустились к реке. Хорошо провели время. Поели яиц и бутербродов с сыром. Действительно не встретили ни одной сволочи. Зато видели много зверей и птиц. Мистика, непонятные шумы в лесу, уходящие вверх горные пики, запах теплого мха и грибов. Стена водопадного звука. Белоголовый орел, внимательно смотрящий на нас с вершины высоченной сосны. Я опустил лицо в поток горной реки и слушал свою пульсирующую в висках кровь…

Возвращаясь назад, еще с тропинки, мы увидели, что около нашей машины стоят двое и у каждого по собаке — питтбулю. Отец закричал мне:

— Бери камень и беги со мной! Бей сразу в голову, бей сильно и не останавливайся!

— Кого бить? — в панике прошипел я.

— Людей! Не собак!

Адреналин прыснул сквозь мои сжатые губы. Сигареты выпала изо рта и зашипела о влажную от брызг водопада почву. Я выбрал круглый камень размером с мяч для рэгби и побежал за отцом у которого в руках был невъебенных размеров гранит. Мать, задыхаясь твердила нам, чтобы мы были осторожны и не связывались ни с кем. Но мы не слушали ее слабый писк — мы бежали как марафонцы.

Люди уже заметили нас. Мужчина и его сообщница (мы различили пол издалека). Мы бежали совершенно молча, только хрипели и сопели от тяжести камней. Мы подскочили к бандитам и занесли камни для смертоносных ударов по голове. Но на секунду застыли: было что–то не так. Рядом с нашей машиной стояла вторая — очевидно принадлежавшая этим людям. Собаки были чуть ли не на поводках…По крайней мере, бестии спокойно сидели возле колес и даже не смотрели в нашу сторону. Женщина выглядела достаточно миловидно, да и спутник ее не походил на разбойника. Они не трогали нашу машину, а спокойно выгружали что–то из своей (по–моему провизию и горные велосипеды). Они стали со страхом у удивлением на нас смотреть. Я и мой папаша абсолютно не знали что делать. Он начал небрежно крутить свой гранит, как будто он делает им упражнения. Затем он выбросил его в кусты. Я тоже бросил свой булыжник себе под ноги (при этом больно себя ушибив). Люди все таращились на нас. Собаки начали тихо рычать. Секунду мы с отцом смотрели на них, а потом… со всех ног побежали назад к горной тропинке, где из–за укрытия со страхом выглядывала мать, пытаясь на слух определить — кто жив, а кто уже нет.

Мы такие. И нас не переделаешь. Подобных историй не сосчитать.

Митинг заканчивается. Миссия начальника выполнена: мы чувствуем себя как дохлые жабы, которых слегка намочил дождь и переехал велосипед. Мы бесполезны. Даже хуже: мы вредители. Компания отдает нам все что у них есть и все–таки пытается держаться на плаву…