Владимир Крупин - На днях или раньше
— Значит, мы коллеги, благодарю, — говорил он. Он вернулся с рентгена, где выпил стакан жидкого мела, морщился и вытирал рот салфеткой. — Побелили меня изнутри. Значит, я оптимист, благодарю. А меня в управлении всегда называют пессимистом. Сейчас век недоверия. Результаты одной экспедиции проверяются контрольной экспедицией. Официальное недоверие. Оттого, что срывают почести те, кто открывает большое месторождение, а не те, что честно докладывают о пустоте. Так что я — пессимист.
Нина плохо слушала. Она видела, что нравится Захаревскому, и он нравился ей, но думать о нем, как об Анатолии, она не могла, и дело тут было не в непохожести, а в том, что она знала его жену. К тому же он был больной ее отделения, она и смотрела на него, как на больного, но всего только раз зашла проведать его, когда его перевели в хирургическое.
Юрист Борис Эдмундович постучал к Сергею подписать направление в Дом ребенка на новорожденную, которую оды я из рожениц не захотела взять с собой.
— Причем я уже но удивляюсь, — говорит юрист, — но каждый раз поражаюсь. Санитарки сообщили, что за углом ее ждало такси, в нем парень. Отсутствие чувства отцовства меня не удивляет, но мать!
Сергей листал коротенькую историю роженицы. Марина, девятнадцать лет, маляр-штукатур, живет в общежитии прописанных по лимиту.
— Сказала санитаркам, если сообщат по месту жительства, то подожжет роддом, Я думаю, Сергей Михайлович, надо и эти слова сообщить ей на работу. Надо же хоть как-то хоть чему-то учить. Она подожжет! Как будто насморком переболела!
— Плюньте, Борис Эдмундович, — отвечал Сергей. Он смотрел карточку ребенка. Девочка, данные хорошие, три триста, почти полметра. — Да. В тот раз мне звонили, чтоб мы направляли с именами. Она не сказала — как?
Борис Эдмундович хмыкнул.
— Назовем Сашенькой. — Сергей взял ручку и вписал имя. — Александра. А также… — он замолчал, он вспомнил роженицу, молоденькую, высокую. Она шла не через него, он бы и не обратил внимания, но няня внизу говорила о ней, жалела, что без мужа. — Не отправляйте пока. Подпитаем как следует, догоним хотя бы до пяти килограммов. А потом, — сказал Сергей, глядя на юриста, — потом прошу вас, Борис Эдмундович, помочь мне, оставьте это между нами, помочь мне оформить эту девочку на мою фамилию.
— А наследственность! — завопил юрист.
— Насытим витаминами, — говорит Сергей. — Вы знаете, Борис Эдмундович, у нас в институте читала некая Златогорова. Тетка ничего, но никак не могла произнести это слово: «насытили». Говорила: «насыстили». Примерно так: «Данного пациента вовремя не насыстили витаминами, и он сошел на нет». Но мы насыстим, верно?
О событии узнали первыми роженицы, так как им приносили кормить девочку. Просили покормить наперебой. Сергей в день не по разу видел маленькую Сашеньку. Прошла неделя. Сергей купил цветов и хотел сказать Нине о своем решении, но дома его ждало известие — телеграмма. Просили Нину приехать к заболевшей матери.
Все-таки он начал говорить:
— У нас без матери осталась девочка. Зовут ее Саша.
С Ниной стало плохо. Сергей отнес это на сообщение из дома. Нина долго сидела у телефона, заказывала разговор. Приняли только на утро. Она почти не ложилась.
— Ты говоришь не с дочерью, а с врачом! — кричала она утром в трубку. — Что?.. Я еду! Слышишь? Еду! Я еду, — спокойно сказала она Сергею.
Он поехал за билетом, С вокзала позвонил, что взял билет только на вечерний.
Нина отпросила на работе три дня, потом хотела ехать по магазинам, но сил хватило только на то, чтоб купить колбасы и масла. Целый день она не могла ни присесть, ни прилечь, думала все о том, что болезнь матери (а про себя она поняла и готовила себя, что смерть) — это наказание ей за ее грехи. Она именно это слово говорила: это мне за моя грехи.
Сергей проводил ее. Передал для отца сигарет, бутылку коньяку. Она не хотела брать. «Я пока не на поминки». — «Выпьете на радостях».
На платформе было ветрено, угольная гарь летела в глаза. Оказалось, что Нина в купе одна.
— Сейчас бы вместе ехать. Тепло, вдвоем.
Нина измученно взглянула на Сергея. И он снова не сказал о Сашеньке.
Если не считать незначительных, но обязательных взаимных слов, ни о чем не говорили. Сергей достал сверху и расстелил матрас. «Сразу ложись». — «Зачем? Всего четыре часа».
С платформы он постучал в стекло, переждал отправление и, когда поезд дернулся, повторил одну из своих шуток прежних прощаний, показал, что он в таком горе от разлуки, что готов головой биться о железную опору.
Раньше, уезжая, она представляла его путь обратно, сейчас забилась в угол, ни о чем не думая. Проводница предложила чаю-Нина отказалась. Поезд определился в направлении, перестало мотать на стрелках!
Мать, уже не работавшая в совхозе, колотилась по хозяйству, старалась побольше послать детям. «Ни на минуту не присядет», — возникло вдруг в голове Нины. Это были чужие слова, кем-то сказанные о матери или о таких, как она. Вспомнилось, как она передала им тушку кролика и сало. Кролика съели, а сало так долго лежало в холодильнике, что наконец выбросили.
Не переступая порог купе, какой-то мужчина попросил разрешения войти. «Конечно», — сказала она, думая, что это сосед по купе.
— Прошу вас, чтоб вам не показалась странной моя просьба.
— Да? — тогда она почему-то подумала, что в поезде кто-то болен.
— Мы хотели что-то взять па дорогу, но перед отправкой оказалось, что сейчас около вокзала ничего невозможно купить. Так мы охраняемся от пьянства. Но нам же не для пьянства, нам для настроения, для веселья. Для нервной разрядки. Может быть, у вас есть хоть что-то?
Она почему-то обрадовалась случаю отдать коньяк. Мужчина чуть не подпрыгнул. Убежал, быстро вернулся, стал звать Нину в их купе.
— Если вы не пойдете — и я не пойду. Пусть они пьют, мне лучше около вас.
Но его друзья пришли и вытащили их обоих. В коридоре он спросил ее имя. Она назвалась — почему? — Наташей.
По-мужски изуродованная ножом колбаса и неочищенные разрезанные апельсины лежали на газете.
— Наташа, — сказал мужчина, севший рядом, — эти морды совсем не знают, зачем их сюда позвали, им лишь пить. Вы за что, морды, пьете?
— Доложи!
— Я и Наташа празднуем не то чтоб свадьбу, но общую точку отсчета сошедшихся жизней.
Нина невольно улыбнулась.
— Что ж, пусть вам будет горько, — ответили им.
Когда они вернулись в купе, ей оставалось ехать часа два. Она вошла первая, но уже чувствовала, что он не отстанет. Мужчина говорил, что вся его жизнь была ожиданием ее, что только она поняла его, что он готов ради нее и так далее. Что на всем белом свете только этот мчащийся поезд и они в нем, что сиротство и обездоленность в нас самих, что, в конце концов, что изменится в мире, если им будет хорошо.
Что-то сломалось в ней.
8
Он помог ей вынести чемодан. Спрыгнул и принял ее на руки. Сунул ей в карман, она знала что.
— Интересно, — сказала она, — сколько стоит час профессиональной проститутки?
’— Что ты! — говорил он. — Это же ото всех, за коньяк.
— Теперь это так называется, — говорила она, вспоминая Наташу.
— Так как? — спросил он. Он умолял назвать номер ее телефона. Когда он вернется из командировки, они встретятся.
— Нет. Ничего этого не было.
— Не было, не было, — торопливо согласился он, — мне только видеть тебя. Клянусь чем угодно, всем святым клянусь.
Его звали от поезда. Проводница смотрела на них, из-за нее глядели его приятели.
Поезд тронулся.
— Я найду тебя, — пообещал мужчина и убежал.
На этой остановке сошла только она. Навстречу ей из маленького вокзальчика под руки вывели отца…
Через четыре дня, этим же поездом, она возвращалась. Достался билет только в общий вагон. Сидеть среди плачущих детей долго не смогла и пошла в ресторан. Там что-то заказала. И вдруг встала и, понимая, что это ненормально, прошла через два следующих вагона в тот, в котором ехала на похороны.
Постояла в коридоре. Рядом остановился мужчина. Закурил, немного опустил окно. Стало слышнее грохот состава, холодный воздух опахнул.
— Не дует?
'— Нет.
— Уже все, — продолжал он, следя, чтобы дым не попадал на нее, — уже все, холодов не жди. То есть таких настоящих, ядреных. Будет то ветер, то снег, а в основном слякоть.
Дверь того самого купе отодвинулась. Но никто не вышел. Нина не выдержала и заглянула. Женщина и двое мужчин играли в карты.
— Не составите компанию? — пригласили ее.
Она, слова не сказав, ушла. В ресторане было по-прежнему пусто.
— А я думаю, кто это увел такую очаровательную клиентку, — пошутил официант, что-то ставя на столик. — Немудрено: такую красавицу. О, вот и охрана!
— Позвольте причалить? — За столик без всякого позволения садился офицер в голубых погонах. Щелкнул пальцами, официант, кивнув, ушел. — Почему это, — начал офицер, — вот я — летчик, а выражаюсь морскими словами: затралить, заякорить, взять на буксир. Валера, мне говорят, ты ж сверхзвуковик, ты говори: приземлиться на три точки, или: крыло в крыло…
