Евгений Даниленко - Танчик

Я скатился по крутому склону насыпи, по инерции перемахнул через проходившую вдоль нее дорогу (перед самым носом у отчаянно сигналящего грузовика), проломился сквозь густые заросли кустарника, с плеском врезался в воду и встал. Поднятая мною волна, достигнув соседнего берега, стремительно откатилась, качая отражавшиеся в пруду звезды.

Словно выплеснутый этой волной, сдаю назад и по своему следу выезжаю на дорогу.

На обочине ее вверх колесами лежит грузовик. Фары его продолжают гореть, отбрасывая конусы света на землю, усыпанную вывалившимися из кузова проволочными ящиками с пакетами молока. Развернувшись на них, я направился в ту сторону, откуда прибыл.

Впереди послышался мерный топот. Включив фару-искатель, навожу ее на бегущего по дороге человека.

Он оглянулся, и дико блеснули глаза, кровь на лице, железные зубы в глубине открытого в крике рта… Я проехал сквозь бегущего человека, как сквозь дым, не меняя темпа, потрусил вперед.

Дорога была проселком, тянувшимся, как уже упоминалось, параллельно железнодорожной магистрали. Взбегая с горки на горку, огибая болотца, ныряя в густые кусты, этот проселок, изнасилованный колесами десятков тысяч автомобилей, сладострастно отдавался в последний раз гусеницам танка… После меня по этой дороге проедет разве что та отталкивающаяся помелом Яга в ступе, о которой я столько раз слышал в радиопередачах «Для самых маленьких».

В непосредственной близости от реки проселок круто заворачивал вправо и убегал в даль, уже проявляющуюся из утренней сиреневой мути — все та же всхолмленная степь в темных лоскутах перелесков.

Проехав еще метров сто, я оставил дорогу, по заболоченному лугу направился к реке.

…Останавливаюсь, и сразу становится слышно настойчивое жужжанье. Его не заглушают ни крики чаек, ни плеск волн.

Слева, сквозь покачивающиеся верхушки камыша, виднеется серебристая ажурная паутина, повисшая между речных берегов.

И вот человек в синей форме, с исцарапанным карабином на плече, облокотившийся о перила. И вот лохматый пес, привязанный цепью к длинной железной проволоке. В объектив моего прицела плеснуло бельем, висящим на веревке перед домиком, желтеющим у береговой опоры, — какие-то кукольные пододеяльники, простыни, рубашонки, парусящие на ветру…

Я перевел взгляд на мостовую опору, стоящую посредине реки. Она казалась тоньше головки камыша, но, напрягши зрение, я смог рассмотреть и гранитные глыбы, которыми была облицована эта опора, и громадные волны, толпящиеся у ее подножия… Я невольно залюбовался опорой. Несомненно, это было как раз то, что нужно.

Время шло… Все так же шелестел камыш. С криками носились над рекой чайки. Но вот вдалеке послышался гудок, и тотчас вспыхнули зеленые огоньки перед мостом на противоположном берегу.

Мир, окружавший меня (как свидетельствовали радиопередачи), погряз в обмене, дележе, сотворении кумиров, и только я один мог предпринять что-то разумное в этом бедламе!

Когда зеленая проворная гусеница достигла центра серебряной паутины, внутри меня, распугивая мух, со звоном посыпались снарядные гильзы…

Наступила звенящая тишина, затем далекая тростинка-опора вспыхнула, оказавшись сработанной из папье-маше, и, тотчас сгорев дотла, развеялась ветром. Серебряное кружево лопнуло. Зеленая гусеница на мгновенье зависла над серединой реки, цепляясь за обрывки паутины, но, увлекаемая собственной тяжестью, судорожно извиваясь, сползла в воду…

Тот, кто решил отправить меня на Завод, явно поторопился. О, как он будет водить вокруг меня хоровод, когда поймет, что я еще на кое-что способен!

Лучи света, проникая через трещину на моей груди, весело перебегали от Товарища Майора, который, зацепившись ремнем за спинку сиденья, висел в сумраке башни вниз головой, к его рукам, покачивающимся над постукивающими друг о друга, рассыпанными по моему днищу гильзами. Скользили над крепко обнявшимися заряжающим и радистом и возвращались к Виктору, дремлющему на водительском месте…

Я катился между исполинских сосен, просторно стоящих на желтых песчаных холмах, усыпанных шишками, опавшей хвоей. В голубом небе надо мной висели пышные розоватые облака. Даже солнце, просвечивающее сквозь сосновые вершины, словно радовалось, что у меня все в порядке…

Но вот между золотистых стволов блеснуло раз, другой, они расступаются, и мимо меня плывет лежащее среди холмов круглое зеркало.

Деревянный пустынный причал… Несколько голубых лодок и розовых облаков, привязанных к нему…

Зеркальная карусель, чуть покачиваясь, несет мне навстречу покрытый обильной росой ореховый куст, валяющиеся на берегу плетеные сандалии (один вверх подошвой), раскинутое на песке красное платье…

Тихо скрипнув тормозами, карусель встает. Сквозь жужжанье мушиного роя слышатся шлепки по воде…

Привстав на цыпочки, осторожно выглядываю поверх кустов. С той стороны озерца, наполовину закрытого тенью, падающей от противоположного берега, плывет человек. Он выплывает на свет и переворачивается на спину; лежит на воде, раскинув руки и ноги, похожий на розовую звезду. Вот поднимает из воды сверкающую ногу, сгибает ее, выпрямляет вновь… Шлепает по воде руками… Скрывается под водой…

Играя так, человек постепенно приближается ко мне и внезапно встает из воды, закованный в обнаженное тело, выходит на берег… Это — девушка. У нее черные сросшиеся брови, светлые волосы, намокшие и оттого похожие на длинное крыло. Гибко изогнувшись, она отжимает ладонями из этого крыла воду. Затем, помотав головой, закидывает волосы за спину, ступает вперед, густая зелень скрывает ее от меня.

Через несколько минут, с сандалиями в руке, одергивая липнущий к ногам подол красного платья, девушка появляется неподалеку; лицо ее озарено улыбкой; что-то напевая, красавица шагает по тропинке и вдруг застывает на месте. Безмятежная окружающая тишь вздрагивает от пронзительного визга.

Вновь включается зеркальная карусель… Посверкивая на солнце, она выносит мне навстречу то одинокую ель, то бугор, перечеркнутый лежачим бревном. Мелькает мимо проросший тальником ржавый остов автобуса, и вот уже нет ничего, кроме завзятой бегуньи, словно охваченной языками огня…

Вдруг, запнувшись, преследуемая раскидывает руки, пытаясь сохранить равновесие, но спотыкается еще раз и катится по песку…

Карусель выключают.

С учащенным дыханием останавливаюсь над лежащей. Жадно гляжу, и вот облепленная мокрым песком стопа, вот родинка, темнеющая на медовой икре…

Вскочив, беглянка наступила на поврежденную ногу и, хрипло застонав, осела в песок. Ничего более прекрасного я в жизни своей не видел! Сердце у меня бешено заколотилось. Красавица отпрянула от меня с сумасшедшими глазами, крикнув:

— Оставь, оставь меня в покое! Пошел вон!!! Слышишь?!.

Поднявшись, очаровательно прихрамывая, блондиночка побрела вдоль берега прочь.

Задержавшись на месте лишь на мгновенье, я невольно взглянул туда, куда с таким восторгом только что смотрели девичьи очи. Из криво улыбающейся трещины на моей груди, высунувшись наружу по локоть, торчала рука Товарища Лейтенанта, изваянная из гудящих мух…

Заслышав за спиной мои робкие шаги, девушка переходит на галоп.

Трогается, лязгая, карусель и набирает ход…

Трясущаяся рука Товарища Лейтенанта летит над водой, мокрой осокой, сквозь пышно зеленеющие кусты. Мерно раскачивается, словно маятник, висящий вниз головой Товарищ Майор. Стучат друг о друга гильзы. И обнявшиеся радист с заряжающим блестят оскаленными в беззвучном смехе зубами.

Стройная фигурка в красном мелькает между пальцами черной руки, и мне припоминается то, о чем столько раз говорили веселые члены моего экипажа. Все оказалось чистой правдой. Нет на свете, не было и, вероятно, никогда не будет ничего равного хотя бы этим распущенным по плечам волосам…

Девушка всплескивает руками и, резко свернув влево, карабкается на высокий береговой склон. Упершись в откос, слишком крутой для меня, сдаю назад и мчусь по опустевшему берегу, высматривая более пологое местечко…

Выбравшись наконец наверх, сломя голову бросаюсь за красным платьем.

Навстречу мне понеслись посадки молодых елей, ажурные беседки, заплетенные плющом, я подпрыгиваю на освещенных солнцем пригорках и перелетаю через канавы с черной водой…

Вдруг справа послышался треск, и меня так хлестануло по ноге, что я споткнулся, плечом содрав пласт коры с огромной сосны…

На испещренной тенями просеке впереди мелькнуло и исчезло красное платье. Я рванулся за ним как безумный…

Вторичный треск раздается гораздо ближе. Железная болванка, рикошетом от цифр «999» уносится прочь, надсадно воя.

Резко повернувшись, с ходу всаживаю три оставшихся в кассете кинжала в песчаный, заваленный буреломом холм, с вершины которого спрыгнул солнечный зайчик…