Екатерина Горбунова - Дом 16/1 (СИ)
А, я к Нефедовым, из 24.
Их нет.
А у меня ключи. Они разрешили переночевать, - парень показал какие-то ключи, но какие именно, Варвара Петровна все равно не знала, и пошел дальше.
Женщина посмотрела ему вслед, но ничего не сказала больше. Только показалось странным, что Женя не предупредила, что к ней кто-то придет, правда, она оставила телефон… Варвара Петровна посмотрела на часы, десять минут десятого, в честь неурочного времени можно и пойти домой пораньше, заодно спрошу, должен ли придти к Нефедовым гость…
Но дома ждал недовольный, голодный Василий. Пришлось готовить ему еду. Потом вспомнила, что не ела сама и забыла позвонить. А дальше было уже поздно…
Женщина занервничала, посматривая в окошко. Соглядатая видно не было, это успокаивало, но присутствие незнакомца в доме – наоборот. Хотя у него вполне приличный, невинный вид. Но кто говорил, что преступник должен быть похож на преступника?… Опыт подсказывал, что скорее - наоборот.
Варвара Петровна села перед окном и стала смотреть на улицу. Мысль тем временем упорно работала, прокручивая последнюю неделю: налоговики, наблюдатели, сломанная дверь в день, когда никто не должен был дежурить, и парень с плеером… Чепуха какая-то! Почему это должно было внушать тревогу?… Это просто беспокойная совесть… Нет, что-то не то… Женщина вздохнула, и пообещала, что расскажет обо всем Семенову, заодно поставив перед фактом, что знает о прозвище и о том, кто им ее наградил. Пусть поостережется впредь от столь неподобающих его возрасту поступков.
Перед мысленным взором Варвары Петровны возникла необыкновенно яркая картина: вот она стоит перед Владленом Павловичем, почему–то ростом ставшим не выше десятилетнего мальчика, и отчитывает его грозным учительским тоном. А последний виновато щурится и шмыгает носом, того и гляди расплачется…
Подъехала какая-то машина. Женщина услышала знакомое пиканье сигнализации и подняла голову, чтобы посмотреть, кто это, а заодно обнаружила, что задремала, положив голову на руки.
В сгустившихся сумерках было не разглядеть автомобиль и его владельца. Но тут зажегся огонек спички – подъехавший собирался покурить – и консьержка разглядела Семенова. Он что-то долго ковырялся около двери. Может, конечно, просто курил на улице?… Но Варвара Петровна явственно слышала скрежет вставляемого ключа в замок… Который был сломан еще пару часов назад…
Можно было предположить, что Василий смог освободиться и наладил его или еще кто из жильцов, но, как говориться «Свежо предание, но вериться с трудом»…
Женщина подскочила к своей двери, чтобы выйти навстречу Семенову. Она не знала, что скажет ему, но так ей было нужно… Под ноги метнулся кот. Неосознанным движением Варвара Петровна подняла его и прижала к груди, а потом вылетела в коридор…
Дальше события развивались очень быстро и скомкано. Женщина плохо запомнила их.
Она почему-то, выскакивая из квартиры, наткнулась на кого-то, стоявшего в полумраке подъезда. И этот кто-то едва не упал. В этот же момент, наконец, и Семенов смог открыть дверь и стал подниматься по лестнице. Варвара Петровна, не понимая сама почему, громко крикнула Владлену: «Берегитесь!»… А после прозвучали два выстрела подряд. А потом еще один, со стороны упавшего жильца… Консьержку тоже сбило с ног тяжелое внезапно рухнувшее тело… И она потеряла сознание…
Врачи в больнице говорили, что если бы не ее кот, пуля пробила бы ей легкое. А так, застряла в ребрах. Тоже приятного мало, но не смертельно. А Василий…
Анечка долго и обстоятельно рассказывала, поедая попутно ею же принесенные мандарины, как кота хоронили. Со всеми почестями и уважением, как героя, усыпав маленькую могилку цветами. У девочки дрожал голос и побелели губы. А Варвара Петровна искренне плакала по погибшему любимцу.
Но что поделать…
На второй неделе женщину выписали домой. Не в силах сидеть в осиротевшей квартире, она вышла на свое рабочее место, куда, как ей сказали Семенов, поставили хорошее кресло, новый стол и даже примостили телефон и телевизор.
Подъездная дверь была открыта. До консьержки донеслись слова разговаривавших мальчишек:
Соберемся у тебя сегодня.
Не. Предки дома. А в подъезде опять Баба Яга…
Но не успела женщина возмутиться, как послышался другой голос – Семенова:
Еще раз так назовешь, самолично уши отвинчу, понял, гаденыш…
Варвара Петровна было не поверила, готова была списать все на то, что ей показалось, но в подъезд зашел Владлен Павлович. Он слегка прихрамывал на левую ногу и одна рука была на перевязи. А в другой он что-то держал. Увидев консьержку мужчина приостановился, потом подошел и встал рядом.
Уже на посту? А я только к вам в гости собрался. С подарочком…
Семенов опустил на стол маленького, только открывшего глазки котенка. Черного, пушистого… Если бы Василий не был кастрирован, это вполне мог бы быть его сынок.
Это вам.
Женщина обняла живой комочек и сквозь слезы прошептала:
Я назову его Василием, можно?…
Квартира 2. Сонечка.
«Присмирела Сонечка и сидит тихонечко»…
Привяжутся же слова!… Еще из далекого детства… Еще из набившей оскомину Барто… Она или, вернее, ее стихи напрямую ассоциировались у Софьи с мачехой…
Лариса появилась в их доме через три месяца после смерти мамы, когда Соне было пять лет, и сразу, что называется, с наскока, занялась воспитанием девочки. Забивала ее голову детскими стишками и песенками, потому что, по словам мачехи, родной маме было некогда – ее основным времяпрепровождением была болезнь, а не ребенок.
Малышка тихо ненавидела Ларису. За такие слова о маме, за то, что теперь с этой теткой живет ее папочка и ложится в одну постель с ней, а не со своей малышкой, как в последние полгода, когда мама уже не вставала. За то, что бабушка Наташа – дальняя мамина тетка – говорила на похоронах, что из-за Ларисы мамочка сошла в могилу, что она – разлучница и на чужом несчастье счастья не построишь. А мачехины «уроки» старалась забывать. Но легкие стишки накрепко застревали в податливых, незасоренных детских мозгах и забываться не хотели.
Мачеха чувствовала, что Соня обманывает ее, когда говорит, что не помнит выученное вчера стихотворение, и поначалу даже стегала тонким кожаным ремнем – не больно, но обидно. И даже папа не заступался. Видимо, она убедила его, что права, – это Лариса умела.
А потом неожиданно уверовала в то, что падчерица невероятно глупа – просто олигофрен какой-то – и об этом твердила всем своим подругам и знакомым.
Она томно закатывала глаза и со вздохами и придыханиями (куда уж Ренате Литвиновой до нее!) излагала историю своей нелегкой жизни с неподдающейся обучению девочкой. При этом мачеха называла Софью «милой крошкой» и норовила погладить по голове. Однако падчерица упрямо уворачивалась. А Лариса говорила:
- Вот видите, я ее люблю, как родную, а она – просто сущий волчонок! Ни ласки, ни привязанности.
Собеседницы понимающе кивали головами и жалели женщину. А в душе Сонечки закипала ненависть еще и к ним – таким глупым и легковерным.
Когда девочка пошла в первый класс, для мачехи стало полной неожиданностью, что учиться падчерица начала на одни пятерки, – при том, что ей никто не помогал. Наверное, это вновь побудило бы Ларису попытаться навязать свое внимание «милой крошке», но у нее родился Лерик, и весь ее интерес перенесся на родного ребенка. Софья была очень благодарна сводному брату за это, но любви к нему не испытывала. Так, маленький, пухлый, вечно писклявый и слюнявый. Для нее даже не было большим ударом, когда он очень скоро умер в полтора года от пневмонии. Она, конечно, поплакала для приличия, но потом в темноте, под одеялом, спокойно читала книжку и смеялась над литературными шутками.
Мачеха, понятно, переживала сильно, даже стала пить. И бить Сонечку. При этом выставляя перед вечно работающим отцом, что виновата именно девочка, что она сама довела ее. Отец опять верил Ларисе и жалел ее. Но дочь не наказывал – просто сажал напротив себя и долго смотрел ей в глаза, пока у девочки не начинали течь слезы. Тогда отец отпускал Сонечку, сообщая жене, что ребенок все осознал и раскаялся.
А потом его убили. Когда он поздно вечером возвращался с работы. Налетели из-за угла, отобрали получку и пырнули ножом. Он потерял сознание и истек кровью.
Соня в это время возвращалась от подружки домой и нашла тело единственного родного человека. Возле него была большая лужа, похожая переливами на бензин. Девочка стояла и молча смотрела на мертвого отца. В ее голове было пусто, хотя до этого и роились какие-то привычные мысли. Даже когда кто-то завизжал над ухом, Сонечка не обратила на это внимания…
